Рай начинается за углом

Кусок долго мучился в моей голове и очень нехотя переходил в словестную форму, поэтому получилось не так, как я задумывала, но все же получилось, и это радует. Всем спасибо за то, что вы есть~~~ Слушайте песенки, если не трудно. Они не кусаются^^ 31. Anna Tsuchiya – Kuroi Namida Йесон в сотый или в тысячный раз бросил взгляд на пустующее место, которое обычно занимал Кюхен, и пожалел о нехватке времени. Не возникало даже свободной минуты, чтобы позвонить ему. Люди шли нескончаемым потоком, подсаживались друг к другу, занимали все свободное пространство, которое только вообще можно было занять. И только место Кюхена было пустым, настолько, что это заставляло сердце болезненно екать. Йесон привык переживать эти вечера рядом с ним. Большая стрелка часов слишком быстро приблизилась к девятке, и в один момент стало настолько тихо, что первые звуки динамичной мелодии заставили вздрогнуть почти всех. Обычно Реук начинал с чего-то более спокойного, плавно переходя от легкой меланхолии к затянувшейся душевной войне. Но теперь что-то заставило начать его с бури, стихийного бедствия мыслей, отдававшегося болью где-то в груди. Йесон еще раз посмотрел на место Кюхена и снова вздрогнул, увидев, что оно было занято… Занято совершенно другим человеком. До того, как свет над барной стойкой приглушился до минимума, Йесон успел рассмотреть только затылок с собранными в хвост черными волосами и узкую спину, обтянутую темно-серой тканью пальто. Сердце почему-то снова екнуло, но Йесон почти сразу же отвлекся на музыку, потому что она показалась ему другой. Эти эмоции были раньше. Разрушительные, опустошающие. Но тогда чувствовались только их сильные отголоски. А теперь казалось, что небо неожиданно возникло под ногами, а весь мир стремительно падал на голову. Накрывало ощущение безнадежности, и это было так сильно, что теперь дрожали не только руки. И если раньше мелодии проникали в самую душу, то сейчас просто разрывали грудную клетку и сжимали сердце с такой силой, что хотелось выть. Это был экспромт эмоций, слив бесконечных душевных метаний. Вся жизнь протекала перед глазами и ускользала сквозь пальцы куда-то под ноги, просачивалась под паркетный пол и исчезала в неизвестности. Иногда возникала мысль, что было хорошо, раз Кюхен не слышал этого, но Йесон часто вглядывался в лица вокруг себя, чтобы еще раз убедиться, что младшего не было здесь сейчас, и он не переживал все это в одиночестве. Йесон уже давно перестал отрицать, что беспокоился. Легче бороться с чувствами, если есть силы признаться в них. Хотя с беспокойством бороться было бесполезно. Оно никогда не исчезнет. И через пять, и через десять лет, пусть и будет хватать даже одного звонка или сообщения раз в год, только для того, чтобы убедиться – жив, здоров, все еще зловредная скотина. Этого хватит для того, чтобы личное сумасшествие продолжилось. Чтобы мысли о нем возникали в голове неожиданно, заставляя всплывать на поверхность целую тысячу мелочей, комок приятных воспоминаний, от которых будет болезненно сжиматься сердце. Это была зависимость, которая никогда не кончится, это был человек, который первый возникнет перед глазами, когда наступит время умереть. Это была любовь, больная на все стороны, любовь, которая сейчас выходила из-под уставших пальцев, вливалась в рояль и разносилась от него по всему залу, поражая окружающих людей настолько, что они забывали дышать. Йесону казалось, что сердце по-настоящему билось только в такие моменты. Когда Реук выливал на других свою любовь, и она находила пристанище в сердце каждого, кто ее слышал. Вот только не задерживалась там надолго. Меняла что-то по своему усмотрению, наталкивая на отчаянные поступки, и исчезала – почти бесследно, оставив после себя только болезненно-счастливый осадок. Музыка затихла нескоро. Она продолжала играть в голове до тех пор, пока Йесон не понял, что работа закончилась. Стрелки часов перевалили за полночь, а клиентов не осталось. Шивон ушел незаметно, вместе с шокированным потоком. Реук раскачивался на стуле за барной стойкой и растирал ноющие пальцы. Сонмина не было видно, но он не мог уйти просто так, не дождавшись закрытия бара, поэтому Йесон подошел к пианисту и стал ждать, задумчиво наблюдая за тем, как менялось выражение на его лице. - Слишком много личного. Реук отвлекся от своих рук и посмотрел на Йесона, устало привалившегося к барной стойке. - Что? Было забавно смотреть на младшего снизу вверх. Но даже так он казался слишком маленьким. Безумно хрупким. Бесконечно уставшим. Казалось, каждая мелодия высасывала из него жизнь, оставляя вместо нее пустоту, несмотря на то, что он стремился избавиться именно от этой пустоты. Откуда-то постоянно брались новые эмоции, как будто в душе кто-то вырыл бездомный колодец, наполненный ими до краев. Они никогда не заканчивались, просто кто-то на время закрывал этот колодец крышкой каждую субботу, из-за чего Реук начинал чувствовать себя потерянным в такой внезапной пустоте. Йесон понимал, что младший чувствовал. Такой же взгляд он видел в зеркале после каждого концерта, наивно полагая, что еще чуть-чуть – и наступит ожидаемое облегчение. Но груз пустоты на плечах становился все тяжелее с каждой спетой песней. Создавалась только видимость. Ключ запирал пустоту в комнате с хрупкими хрустальными стенами. Но пустота разрасталась и, разбивая стены изнутри, вырывалась наружу. - Если ты будешь вкладывать столько личного, никогда не избавишься от этого. Йесон постучал кулаком по груди, в то место, которое считал источником пустоты. Он накрыл холодные руки Реука своими, прекрасно зная, что именно требовалось ему в такие моменты. После каждого концерта Йесону хотелось бросить все и оказаться рядом с Кюхеном, просто заснуть с ним в обнимку или хотя бы взять за руку и дать себе гарантию, что всегда будет человек, с которым можно будет продолжать идти через эту пустоту без риска разлететься на части. - Я не могу держать это в себе. Йесон усмехнулся. Он знал. Сам когда-то пытался. Простых прикосновений было недостаточно, поэтому он стянул Реука со стула и прижал его к себе одной рукой, зарываясь пальцами в приятно мягкие волосы. Обнимая кого-то, Йесон всегда представлял, как делится своими силами, наполняет ими человека до краев, помогает встать на ноги и идти дальше. - Не держи, - тихо сказал он на ухо Реуку. – Когда я пою, я представляю себя другим человеком. Обычным прохожим, который способен чувствовать что-то в полной мере только раз в жизни. Он оживает, когда я начинаю петь, и умирает, когда я заканчиваю. Придумывай для каждой мелодии историю и вкладывай в нее другого человека, а не себя. Дольше протянешь. Йесон почувствовал на себе тяжелый взгляд и повернул голову, встречаясь глазами с вышедшим из кухни Сонмином. Во взгляде не было ничего угрожающего или непонимающего. Ничего, что заставило бы волноваться за свою жизнь. Просто тяжесть невыносимого одиночества. Осталось только мягко отстраниться, давая понять, что ничего серьезного здесь не произошло. И посмотреть, как кто-то другой снова пойдет вперед с этой силой. Пойдет, даже не замечая, что ее источник остался далеко позади. Кюхен сидел на кухне, бездумно двигая полупустую чашку кофе по столешнице от края до середины и обратно и не замечая ничего вокруг. Он то и дело раздраженно убирал со лба мокрые волосы, но они сползали обратно и закрывали глаза. - Ты никуда не выходил сегодня? – мягко спросил Йесон. Кофе заглушал запах алкоголя, но пустая бутылка из-под вина, валявшаяся на пороге, говорила о многом. - Нет. Йесон не знал, зачем Кюхен лгал сейчас, и не хотел лезть ему в душу раньше, чем нужно. Младший возвращался к тому состоянию, в котором легко впадал в свою игровую зависимость и жил в ней месяцами, пока проблемы решались сами собой. Радовало только то, что Кюхен не станет пренебрегать работой из-за этого. Кофеварка пропикала так неожиданно в образовавшейся тишине, что Кюхен невольно вздрогнул. Йесон взял чашку и осторожно поставил ее на стол перед ним, забрав ту, что опасно стояла на самом краю. - О чем ты думаешь? Кюхен сделал глоток, поморщился из-за того, что кофе был слишком горячим, но продолжил пить, потому что меньше всего на свете хотел отвечать на этот вопрос. Йесон сел рядом, сложив руки на стол и откинувшись на спинку дивана, борясь с навалившейся усталостью и сном. После тяжелого дня ныло все тело, хотелось упасть на подушку и забыться до утра, но нельзя было оставлять Кюхена наедине с его подвешенным состоянием. Он был сегодня в баре. И в этом даже не стоило сомневаться. - Поеду домой завтра. Йесон отобрал у Кюхена кружку и отпил из нее кофе, чтобы обрести хоть какое-то подобие бодрости. Ночь обещала быть долгой. - Почему не сегодня? Было сложно найти для себя смысл всего, что творилось в душе, как-то облегчить эту тяжесть. Йесон не видел ничего плохого в том, чтобы остаться здесь, а не возвращаться в свою пустую квартиру, наполненную воспоминаниями до такой степени, что воздух в ней казался густым. Но Кюхен был из тех людей, кто с легкостью ограничивал свой мир одним человеком, не испытывая надобности в ком-либо другом, тем самым вешая на себя ошейник, который становился теснее с каждым днем. Йесон хотел, чтобы он чувствовал себя свободным. Чтобы нашел друзей. Влюбился в кого-нибудь. Это бы не мешало им. Не заставило бы забыть все, что произошло. Не приглушало бы радость от редких встреч. Не вытеснило бы из сердца пустоту. Но облегчило бы жизнь и сделало бы ее хоть немного счастливей. - Сегодня я хочу побыть с тобой. Йесон многое хотел сказать. Все, что копилось с самой первой встречи, когда Кюхен неприятно удивил его своей грубостью, все, что рвалось наружу с первого дня после выхода из тюрьмы. Все, что осталось где-то там, в другой жизни. Йесон многое хотел сказать, но словил себя на мысли, что все это не имело значения до тех пор, пока он не решит попрощаться. Чувство разгоралось внутри до состояния неугасимого пожара, способного унести за собой все живое и мертвое, и не собиралось становиться едва теплыми угольками, несмотря на то, что Йесон очень на это рассчитывал. Любить кого-то настолько сильно было плохо. Но сгорать от такой любви было намного лучше, чем сгорать от пустоты. - О чем ты думаешь? – эхом повторил Кюхен его недавний вопрос. Йесон допил кофе одним глотком и потянулся к младшему за поцелуем, потому что меньше всего на свете хотел отвечать на этот вопрос. Суббота давно уже должна была стать воскресеньем, но почему-то осталась собой, с магией звучавшей в голове музыки, со спокойными поцелуями и тихим личным безумием, которое никогда не кончится. Кюхен был первой любовью Йесона. И когда-нибудь станет последней.