Рай начинается за углом

Писалось долго, очень мучительно, удалялось, переписывалось, переписывалось и удалялось х) в итоге решила написать о чем-нибудь другом, оставив те мысли на какой-нибудь из следующих разов. 36. Helen Jane Long – Through the dark - Я не буду спать в гостиной, - сказал Шивон, как только в его спальне включился свет. Он проснулся в тот момент, когда из прихожей послышался хлопок двери, а следом – знакомый набор ругательств. Иногда хотелось верить, что вокруг Хичоля вращался весь мир, что его неизменность была точкой опоры, способной все перевернуть. Он был единственным, кто менялся только в силу возраста, без влияния каких-либо обстоятельств. Единственным, у кого получалось оставаться собой. Хотелось верить, что получалось. Иначе в мире не осталось бы вообще никакого смысла. - Что за дрянь ты читаешь? – поморщился Хичоль, увидев на подушке раскрытую на середине книгу. Шивон перечитывал ее в десятый или в сотый раз, даже не потому, что она была любимой. А потому, что только ее Хичоль ненавидел по-настоящему. Вложил самое худшее, что в нем было. Написал о человеке, чья ненависть к нему до сих пор переворачивала все с ног наголову. Кюхен бы возгордился, если бы узнал, какое сильное влияние в свое время оказал на всю группу. Хичоль не хотел публиковать эту книгу. Но не мог написать ничего, кроме нее, а редактор из издательства уже почти ночевал под дверями его квартиры. Выбора не осталось. Безнадежность и ненависть были не самым лучшим союзом. Хичоль снял шарф и небрежно бросил его в кресло. Пальто оказалось на полу и так и осталось лежать там, потому что Хичоль не ценил свои вещи, а Шивон не хотел подниматься с кровати, чтобы убрать зачатки маленького хаоса, который обязательно возникнет здесь утром сам по себе. Хичоль открыл окно и, взяв с подушки книгу, выбросил ее, а после потянулся за сигаретами. Шивон покачал головой. Книга не имела ровным счетом никакого значения. Он помнил ее почти дословно. Потому что видел в ней Хичоля – настоящего, настолько искреннего, что временами даже тишина замирала в ожидании новой правды. Шивон видел в ней Хичоля, несмотря на то, что тот писал про Кюхена. Целиком и полностью передавал свое видение мира через его ненависть к себе. Это было сложно. И это отравляло. Но помогало жить. Проблема была в том, что Хичоль никогда не понимал, что такое ненависть. Потому что при всей своей резкости, при всем своем неприятном характере просто не мог ненавидеть никого, кроме себя. Антифанаты преследовали его со времен стажерства в агентстве. Они кричали о своей ненависти, которая в итоге оказывалась пустышкой, издержкой возраста, течением толпы. Такая ненависть не задевала. Пока в жизни не появился человек, который умел ненавидеть по-настоящему, осознанно, до ужасного легко. Легко и открыто. - У меня снова ничего не пишется. Шивон закрыл глаза, чтобы досчитать до трех, до десяти или до ста, потому что именно в этот момент ему не хотелось никому помогать. Одного хорошего вечера после тяжелой недели не хватало на то, чтобы чувствовать себя отдохнувшим. Хотелось спать. Спать хотелось настолько, что остальное казалось далеким и почти недостойным внимания. Шивон отодвинулся, давая Хичолю возможность повалиться рядом. Темная одежда делала его бледным, почти прозрачным. Почти призрачным. Хичоль мог позволить себе надолго сорваться в другую страну, отложив все свои планы, пропасть без связи, заставив друзей сходить с ума от беспокойства, а потом – триумфально объявиться или позвонить в самый критический момент. То, что он всегда возвращался, делало его еще более несвободным, чем другие. Потому что там, в окружении совершенно других людей, в совершенно другой жизни, он никак не мог забыть все остальное и, наконец, оставить свое прошлое в прошлом. - Не мучай себя. Достаточно было хлопнуть, чтобы выключить свет. Достаточно было закрыть глаза, чтобы провалиться в сон. Достаточно было лежать и смотреть на бледный профиль, чтобы чувствовать себя почти счастливым. Хотелось прикоснуться, но в то же время можно было обойтись и без прикосновений. Хичоль был рядом, и это уже почти согревало. Он был рядом так редко, что хотелось смотреть на него во все глаза, чтобы впитать каждое мгновение этих моментов. А потребность к прикосновениям можно было удовлетворить со всеми, кто залезал в постель, даже не дождавшись особого приглашения. Свет погас. В комнате пахло холодом и совсем немного – сигаретным дымом. - Прекрати себя ненавидеть, - продолжил Шивон, вытащив из-под Хичоля одеяло, чтобы укрыть его. И оставил свою руку лежать на его плече. Потому что не осталось сил двигаться. Только поэтому. - Я попаду в Ад, если не перестану? – неожиданно спросил Хичоль, придвинувшись ближе. - Не думаю. - Тогда нет смысла прекращать. Шивон хотел сказать что-то еще, но понял, что слишком устал, чтобы продолжать разговор. И, наконец, закрыл глаза, потому что в темноте уже нечего было рассматривать. Потому что уже не нужно было смотреть. Потому что пришло время чувствовать. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Порой – из-за своего эгоизма, порой – из-за невозможности выбрать, кого все-таки поставить на первое место. Порой – из-за невозможности любить по-настоящему. Из-за пустоты. Люди не могут принадлежать друг другу полностью, что бы они друг другу ни обещали. Можно жить пятьдесят лет бок о бок, привыкнуть, почти слиться в единое целое, но на краю сознания всегда будут появляться другие люди. Родственники. Лучшие друзья. Вечные враги. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Не могут проводить друг с другом каждую минуту каждого часа каждого дня каждого месяца каждого года. Нет таких людей, которые смогут заменить мир не на пару лет, а на всю жизнь. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Им принадлежат минуты. Моменты. Часы. Иногда даже дни. Все, что становится воспоминаниями, связанными только с одним человеком. Их может быть много. Их может быть до безумного мало. Нельзя забрать у человека всю жизнь. Но зачастую он с радостью отдает свое время. Несколько минут перед пробуждением Йесона целиком и полностью принадлежали Кюхену, как и остаток ночи, проведенный в чужой кровати. Потому что вокруг была только тишина, молчаливый свидетель тайных желаний и открытых, полных откровений взглядов. Здесь было холодно, холодно, но так уютно, что не хотелось шевелиться. Ладонь уже покалывало, но Кюхен продолжал лежать, подперев голову рукой, потому что знал, что как только Йесон откроет глаза, момент может закончиться. Если в его мыслях вдруг появится какой-то другой человек. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Но иногда им принадлежат одинаковые желания и возможность осуществить их вместе. - Доброе утро, - сказал Йесон, все еще не открывая глаза. - Мне не нравится у тебя, - невпопад ответил Кюхен, наконец, опустив голову на подушку, которая казалась слишком мягкой. Одеяло было слишком тяжелым. Кровать – неудобной. Все это мешало заснуть. Все это заставляло просто лежать и смотреть. Откладывать в памяти каждое движение. Каждый момент, который принадлежал только ему. Только ему. - Тебе должно нравиться со мной, - зевнув, сказал Йесон и, перевернувшись на бок, внимательно посмотрел Кюхену в глаза. – А место не имеет значения. Создалось ощущение, что он понял, что младший не проспал ни минуты за ночь. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Но им принадлежат прикосновения. Прикосновения горячих пальцев к подбородку. Короткие, но бесконечные утренние поцелуи, привлекательные тем, что сонная дымка до сих пор обволакивала сознание, и можно было не отдавать себе отчета о своих действиях. Можно было дать волю своим желаниям. Объятия, настолько крепкие, что в груди сжимались даже остатки души. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Но им принадлежат эмоции, которые они друг у друга вызывают. Чувства. Не всегда приятные, зачастую построенные на контрастах. Но – свои. Личные. Можно повесить на них ярлык, чтобы никто больше не покусился. Чувства не становились сильнее после недолгого одиночества. Они просто казались ярче, потому что просыпались снова, с каждым моментом, с каждым желанием, с каждым прикосновением. Все это сливалось в единое целое, вечное, неделимое, пусть и исчезало так быстро, что хотелось остановить время, чтобы снова поймать этот ком и надежно запереть в своей душе по соседству с пустотой. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Но иногда им всецело принадлежат мысли. Пусть и не слишком радостные. Мысли, которые заполняют сознание полностью, не давая сосредоточиться на чем-либо другом. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Но иногда им принадлежат слова, пусть и невысказанные, так и не сорвавшиеся с языка, впоследствии ставшие мыслью, слишком навязчивой, чтобы высказать ее вслух. Люди не могут принадлежать друг другу полностью. Люди не должны принадлежать друг другу полностью. Потому что иногда им принадлежит нечто большее.