Рай начинается за углом

Прошу прощения у всех, кто ждет, и спасибо всем, кто дожидается. Мне самой не нравится то, что две несчастные страницы пишутся неделю, но по-другому пока не получается. Я не буду начинать ничего нового, пока не закончу эту работу, поэтому она обречена на конец. Так что рано или поздно, так или иначе - история найдет свою маленькую смерть х) 38. Ocoeur – Light В Хекдже что-то было. Что-то, что приносило чувство какого-то болезненного, неправильного комфорта. Что-то, что заставляло поворачиваться к нему каждый раз после очередного пробуждения и смотреть на его лицо так долго, пока глаза не закрывались сами. Лицо Хекдже было единственным осмысленно-бессмысленным элементом в коротких и бредовых утренних снах. Донхэ просыпался раз в несколько минут с мыслью, что нужно заставить себя встать, но вместо этого продолжал смотреть, засыпал и просыпался. Шевелиться с каждым разом становилось все труднее. В Хекдже что-то было. Было что-то, помимо робкой, но по-своему невероятной привлекательности. Очарование. Пластика. Красота движений. В Хекдже что-то было. В спящем Хекдже было что-то неправильное. Противоестественная неподвижность делала его привлекательность застывшей, ровной, спокойной. В Хекдже что-то было. Что-то, заставляющее найти под одеялом его теплую руку и сжать ее, не жалея остатка сил. Хекдже не просыпался от этого. Казалось, его сон становился еще более глубоким. Донхэ не чувствовал себя отдохнувшим. За эту ночь он проспал больше, чем за последнюю неделю, поэтому весь мир сейчас давил на тело, приковывая его к кровати. В Хекдже что-то было. Что-то, что заставляло хотеть. Хотеть видеть его перед собой даже с закрытыми глазами. И Донхэ видел, поэтому иногда не совсем отличал реальность от сна. Что-то, что не позволяло забыть, кто он, что-то, что заставляло бороться с собой каждую секунду, особенно когда в теплых глазах появлялось огромное чувство вины. Иногда Донхэ задавался вопросом, как оно помещалось в таком хрупком теле. Что-то, что помогало убеждать себя в правильности своих действий. Это было правильно – лежать сейчас рядом, чувствовать ровный пульс под ладонью, рассматривать лицо до мельчайшей детали и бороться с назойливой мыслью о том, что было бы намного легче, если бы все это происходило четыре года назад. Осознание мешало. Очень сильно мешало. Хотелось закрыть глаза и в очередной раз провалиться в сон, потому что только во сне не было никаких мыслей. Никакого осознания. Совершенно ничего, только легкость и какое-то подобие полузабытой нежности. Во сне просыпалось ощущение жизни. Вне сна ему мешало осознание. Хекдже приоткрыл глаза и повернул голову к Донхэ. В его взгляде, пусть и сонном, уже плескалось чувство вины. Это злило и заставляло чувствовать себя невероятно беспомощным. Можно было прекратить это. Можно было просто уехать и, наконец, оставить прошлое позади. Но в Хекдже было что-то, что почти сразу отметало подобные мысли на край сознания. Что-то, что заставляло осторожно придвигаться, пристально смотреть в глаза, сжимать руку, которая постепенно становилась горячей. Осознание бешено стучало по вискам, атакуя мыслями с такой силой, что начинала болеть голова. В этом натянутом как струна молчании можно было различить даже едва слышное дыхание. Одного взгляда, брошенного на приоткрытые бледные губы, оказалось достаточно, чтобы сократить расстояние до самого минимума. Хекдже молчал и не двигался, но что-то в его взгляде постепенно менялось. Чувство вины то вспыхивало во всей своей силе, больно кололо в сердце, помогая осознанию наваливаться с новыми силами, то исчезало вместе с тяжелыми мыслями и сомнениями. Это продолжалось до тех пор, пока не пришло совершенно другое осознание. Сейчас, когда они лежали вплотную друг к другу, когда просыпались почти забытые чувства, когда нервы были натянуты до предела, когда дыхание срывалось от ощущения маленького безумия, разделенного исключительно на двоих… Именно сейчас Донхэ не чувствовал себя одиноким. Первые поцелуи были короткими, робкими, почти неловкими, прерываемые сбитым дыханием и нелепыми попытками что-то сказать. Но потом получилось закрыть глаза. И послать все остальное к черту. Слой пыли, оказавшийся на подушечках пальцев, загонял в какой-то необъяснимый ступор. Реук долго смотрел на свою руку, пытаясь понять, откуда появилась странная горечь. Пыль была на крышке пианино. Пианино, на котором он не играл уже больше двух недель, несмотря на то, что раньше уделял ему большее количество свободного времени. Теперь все мысли занимал рояль. Рояль и голос. И от этого было горько. Реук стер пыль рукавом и, отряхнув его, открыл крышку и неуверенно прикоснулся к клавишам. Ему казалось, что пианино будет обиженно молчать или окажется расстроенным. Или, что хуже того – звуки покажутся чужими. Пианино было другом. Оно возникло в углу комнаты через несколько дней после того, как Реук начал здесь жить. Сонмин делал вид, что все так, как и должно быть, и со временем пришлось отстать от него с вопросами и благодарностями. Что дальше? Этот вопрос вертелся в голове с самого утра, не давая сосредоточиться ни на чем другом. Реук как будто вернулся в то время, когда только-только закончил школу, и каждый день замирал в ступоре перед разложенными вокруг газетами с объявлениями. Сжимая в руке телефон, он искал то, что покажется хоть мало-мальски интересным. Что покажется достойной заменой учебе, на которую все равно не было денег. Чтобы он мог убеждать себя в том, что все равно продолжает развиваться. Чтобы успокаивать себя тем, что еще немного – и можно будет попытаться осуществить мечту, пусть даже в глубине души навсегда поселилось понимание, что такие мечты не сбываются. Чтобы… Чтобы больше не чувствовать себя совершенно бесполезным. Такое место нашлось, но далеко не сразу, почти в тот самый момент, когда депрессия дошла до критической точки, когда Реук уже готов был разбить лоб обо все тупики, которые его окружали. И теперь они возникли снова. Йесон разбил эйфорию от сбывшейся мечты собственными руками. Собственным теплом. Собственной – и невероятной – искренностью. После поцелуя появилась другая эйфория. Эйфория от момента, в котором не было никакой пустоты. Реук смотрел на остатки пыли на рукаве и продолжал спрашивать себя, что дальше. Мысли сливались вместе с долгой монотонной мелодией, больше раздражающей, чем усыпляющей. Соседи стучали в тонкие стены, призывая к тишине и покою, но Реук продолжал играть, оставив все остальные звуки где-то на задворках сознания. Даже когда заскрипела входная дверь, даже когда голову посетила мысль, что уже действительно поздно, раз Сонмин вернулся с работы, даже когда спустя какое-то время холодные руки легли на плечи… Мелодия продолжалась. Эмоции пробирались со дна колодца – невысказанные, залежавшиеся, почти потухшие, но все еще живые. Или хотя бы имеющие право на жизнь. Мелодия продолжалась. Даже когда Сонмин крепко обнял его одной рукой, лишая способности двигаться, а другой аккуратно закрыл крышку пианино. Мелодия играла в тишине сознания, подавляя тихую истерику, возникшую от усталости и собственной неопределенности. И в какой-то степени – чувства вины. Йесон был мечтой. И до сих пор казался недосягаемым, совершенно нереальным, таким же призрачным, как и голос. Его нельзя было назвать близким, несмотря на то, что он лучше всех понимал музыку в голове и все, что ее вызывало. Йесон был мечтой. И вызывал совершенно иные чувства. Но это не мешало им быть совершенно реальными. Совершенными. - Что дальше? – прошептал Реук, когда Сонмин отпустил его и отступил на шаг, давая возможность прийти в себя. Мелодия в голове постепенно утихала. - Что дальше? – отозвался Сонмин, одновременно понимая и совершенно не понимая его. Мысли смешивались в один тугой комок неопределенности. Невысказанные слова снова завертелись на языке, но Реук в очередной раз одернул себя, понимая, что сейчас не время их говорить. Реук позволил себе развернуться и, подавшись вперед, дотянуться до руки Сонмина, сжать его холодные пальцы, посмотреть в глаза, настолько живые, что собственные казались серыми и непомерно уставшими. Легко потянув руку Сонмина на себя и заставив преодолеть разделяющее их расстояние, Реук закрыл глаза и прижался лбом к его груди, чтобы почувствовать ровное и успокаивающее биение сердца. - Что дальше? – едва слышно повторил Реук. Ответа не было. И только в этот момент получалось думать, что он и не нужен.