Сказка оседлых эльфов народности Aen Seidhe. Распространена в центральной и северо-западной частях Континента. Исполнялась в полупесенном виде.
Послать запрос в архив на предмет дополнительной информации о ведьмаке, чьи полевые записи без кредитов использовал тот бастард в своем новом эссе
Когда-то в одном селении жили две сестры. Старшую звали Нафаэналь, а младшую — Мефаир. Мать их, как только младшую дочь стало можно отлучить от груди, сбежала вдруг в Лес и не вернулась. Напрасно отец детей звал возлюбленную между деревьев. Задремав между поисками под старой ольхой, он увидел пропавшую во сне в последний раз — плача, бедняжка просила не искать ее. Опечаленный, отец вернулся домой и принялся воспитывать девочек в одиночку. Прожив после того случая всего тридцать лет, он только и успел, что научить совсем молодых Нафаэналь и Мефаир ставить силки на мелкую дичь и плести корзины, чтобы получать гроши на пропитание, а после того совсем ослаб от скорби, заразился чумой Катрионы и умер. Сестры остались жить одни. Старшая каждый день ходила в Лес ставить и проверять силки, верши, а младшая следила за скудным хозяйством, плетя корзины на продажу. Однажды Мефаир пошла за водой к колодцу, когда соседские дети начали дразнить ее: — Девушки-сиротки, Батюшка — мор, Матушка — косуля лесная! Не нашедшись, что ответить, Мефаир сбежала, едва наполнив ведра. Вечером вернулась домой Нафаэналь с добычей. Смотрит — от сестры не слышно и словечка. Ни яркие перья фазана не радуют ее, ни жирная рыба — молчит и только в пол смотрит. — Отчего же ты, сестра, повесила головушку? Отчего ж молчишь, будто я в твоих глазах человек? — Не от того я молчу, сестра, что ты меня чем обидела, Но от того горюю, что пережили родителей, От того грущу, что не знаю, где покоятся косточки матери. Отчего соседи зовут ее лесною косулею? Нафаэналь помрачнела, услышав такие слова, и рассказала Мефаир все, что знала. Скрылась матушка в лесной пуще, как будто в воду канула, а отчего — никому не открыла. Стали сестры жить по-прежнему, только дети, даже совсем маленькие, двадцатилетние и пятнадцатилетние, все поют свою песенку, только завидев Мефаир и Нафаэналь: — Девушки-сиротки, Батюшка — мор, Матушка — косуля лесная! Совсем уже мочи не стало у сестер терпеть соседей. Едва дождавшись равноденствия, они, сберегши денег, достали украшений, красивых тканей, кушаний и отправились в Лес. Нафаэналь оставила жертвоприношение в Месте Силы — под старой ольхой, где когда-то сновидел их отец. Мефаир положила в корзину с подарком письмо с прошением Лесной Деве. Отошли они от магического места и устроились заночевать в чащобе. — Сладко ли лежится тебе, Нафаэналь? Хорошо ли спится на накидке под головой? — Хорошо спится, Сладко лежится. — Знай, Нафаэналь, не могу я спать. Тоскуют где-то козодои, Кличут громко свою песню, Досюда слышно, Чуют магию в ночь равноденствия. — Слышу, Мефаир. И как будто один из них плачет… После этих слов послышался бесплотный голос — Лесная Дева вышла к ним. Она была светлоликой, степенной женщиной, но вместе с тем как будто не имела никакого облика вовсе. Хозяйке понравились чистота и решимость сестер, и она взяла их подарки. Голос произнес: «Нафаэналь и Мефаир. Вы уважили меня соответственно обычаям. Я отвечу на вашу просьбу. Знайте же, что этот плачущий козодой, черные крылья, игольчатые зубы — есть горюющая по вам мать, которую вы ищете. Чтобы заработать на жизнь в достатке для своей семьи, она зашла в часть Леса, недоступную смертным, и попыталась забрать из нее и продать то, что ей не принадлежит. Расплатой стала потеря смертного облика. Она пришла ко мне с мольбой. Я дала ей время родить и выкормить ребенка, которого она носила тогда под сердцем. Этим ребенком является одна из вас. Я задержала конец, но не имею права вставать на пути того, чему суждено случиться. Следить за порядком и балансом Леса — вот то, ради чего я существую.» Мефаир и Нафаэналь низко поклонились Деве, но, лишь поднялись, увидели — вокруг нет ни души. Исчезла, как будто и не было. И только слышны пронзительные посвисты и утробные гуканья козодоев — а где-то среди них один как будто плачет. Они вернулись домой и продолжили жить, как раньше — плести корзины, ставить силки, получать на продаже нехитрые деньги на жизнь. Но души их взяло сомнение. Мефаир идет по селению — слышит песенку соседских детей. Нафаэналь возвращается к дому в темноте — слышит отзвуки козодоевой песни, видит быстрые тени, мелькающие вокруг скота. Ужинают сестры, чем судьба позволила — друг на друга не смотрят, молчат, все думают. И однажды они решили, что Лесная Дева, конечно, не имеет права менять судьбу эльфа, но, наверное, уж у них-то всяко лучше получится. Ах, зря они так решили! Они снялись с места и отправились в дорогу. Долго ли они шли — в сказке не говорится, но добрались до ведунской избы, где жил один старый низушек, передали ему гостинцев и рассказали свою историю. — Ты ведун, Многое видел, Многое знаешь, Поможешь ли нам? — Многое знаю, Многое видел, А превратить в эльфа козодоицу не сумею. Идите к моему учителю, На сто лет старше меня, Он вам расскажет. Низушек отдал Нафаэналь и Мефаир свой расшитый кушак, чтобы учитель знал, от кого они пришли, и отпустил в дорогу. Снова отправились они в путь, шли еще дольше, чем раньше, и, наконец, нашли на небольшую землянку. Им открыл старец-низушек и обрадовался, увидев кушак ученика — много лет не было от него вестей. Он выслушал сестер и надолго задумался, а потом сказал: — Один ваттгерн рассказывал мне, Что такому бедняге можно вернуть прежний облик. Просите Лесную Деву собрать всех козодоев вместе, Да знайте — сможете угадать, Каков из них ваша мать — по имени его трижды окликните. Коли вернуть заколдованному его имя, То и сам себя он вспомнит, Кем был — тем и станет. — Спасибо тебе, ведун! Пусть будешь ты с каждым годом все мудрее! — Помните же, Что так шутить с судьбой живых учен только ваттгерн, Да Знающий. Глядите в оба — не оказаться бы вам в беде. — Раз до Девы дозвались, Раз столько провели в пути, Уж как-нибудь справимся! Вернулись Мефаир и Натаэналь к Лесу. На последние запасы они собрали Деве подарок и оставили его под старой ольхой. Они не успели даже отойти, когда возник бесплотный голос: «Знаю, чего вы хотите. Плохое решение, но вы его не смените. Ищите же.» Послышался трепет сотен черных крыл, и звонкие птичьи вскрики, посвист и гуканье, и блеснули сотни больших глаз. Спиралью спустилась к Нафаэналь и Мефаир огромная стая козодоев. Своими телами они заняли все пространство у старой ольхи. Сестры долго стояли, осматривая каждого козодоя, и еще дольше слушали их. Но козодои молчали, и не было среди них ни одного, кто бы плакал. — Смотри же, Нафаэналь, Эта птица совсем светлая, На ней почти не видны пестрины. — Смотри и ты, Мефаир, Не чудятся ли мне у нее разумные глаза? — Хловисса! — Проснись же, Хловисса! — Вернись к нам, Хловисса! И вдруг почувствовали они, что становятся все меньше и меньше. Спали с них одежды, и на руках проросли бахромчатые черные в пестрину перья, на пальцах — когти. Лица стали клювастыми мордами с игольчатыми зубами. Хотели они было назвать свое имя — не могут вспомнить, хотели назвать имена друг другу — но вместо голосовых связок уж был у них сиринкс, и не издавал он эльфийского голоса, только птичий, и язык уже стоял на подъязычной косточке, как у всякой птицы. Остались на земле только козодои. Слетела стая — и они вместе с ней, забыв себя и забыв других. Вздумав пойти наперекор предрешенному, они лишь показали, что предрешенное нельзя изменить. Так кончается эта сказка. А кто не верит — пусть отдает талер.