Молодые и зрелые годы императора Эмгыра вар Эмрейса

море уходит вспять море уходит спать Как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт С тобой мы в расчете И не к чему перечень взаимных болей бед и обид. Из записных книжек императора Эмгыра вар Эмрейса. Орфография и пунктуация сохранены

И вот пришло время рассказать об особе, в компании которой Эмгыр собрался покинуть благословенную Цинтру. Нет, речь пойдет не о Цири. Малютку Цири бабушка Калантэ охраняла как зеницу ока, и без помощи ее матери Паветты выкрасть ребенка не представлялось возможным. Поэтому пришла пора вспомнить о Паветте. Ей не очень повезло на страницах саги. На фоне других ярких представительниц цинтрийской королевской семьи она смотрится скромным полевым цветком — нет в ней харизматичной властности Калантэ, не блистает она энергией и безрассудным своеволием Цириллы. И в нашей памяти она — робкая тихоня, которую не особо любила мать, которую разлюбил муж, и которую не успели полюбить мы, читатели. Между тем жизнь принцессы Паветты, несмотря на то, что с рождения она наделена волшебной силой, очень похожа на жизнь многочисленных средневековых принцесс, а стало быть, вовсе не является сказкой. Да, она родилась принцессой — но родилась в королевской семье, прежде всего мечтающей о рождении сына-наследника. — В Цинтре кудель не наследует, — пояснил Кодрингер, борясь с очередным приступом кашля. — Наследует исключительно меч. — Совершенно верно, — подтвердил ученый правовед. — Геральт только что сказал сам. Это древний закон, даже дьяволице Калантэ не удалось его отменить, а ведь как старалась. То, что Калантэ стала королевой Цинтры не только по букве, но и по факту, было исключением из правил — и должно было таковым остаться. Увы, Калантэ родила дочь, которую муж Рёгнер до рождения пообещал лесному чудищу. Все последующие попытки королевской семьи обрести наследника мужского пола потерпели неудачи, в которых каждый из супругов обвинял другого. Чтобы родить сына, Рёгнер начал «втихаря приискивать себе юную принцессу с соответственно широкими бедрами». Чтобы не лишиться жизни, Калантэ решила стать вдовой. К счастью, Цинтру весьма вовремя охватил мор, и на фоне пандемии случившаяся смерть короля выглядела весьма естественной. Как вы думаете, насколько детство малютки Паветты было счастливым, раз родители дошли до смертоубийства? Однако цинтрийская аристократия по прежнему алкала видеть на троне мужчину, и буквально с ножом к горлу потребовала от Калантэ как можно быстрей выдать Паветту замуж. Таким образом, десятилетняя девочка невольно становилась соперницей Калантэ, отодвигая ее на незавидную роль королевы-матери. Последняя билась за власть как истинная львица и сделала все возможное и невозможное, чтобы оттягивать брак дочери как можно дольше — недаром юрист Кодрингер называет пятнадцатилетнюю девушку «засидевшейся девицей». Наконец принцессе было приказано вступить в брак, и с этой целью устроены пиршественные смотрины. Надо полагать, женихов Калантэ выбирала весьма тщательно, ибо будущий король Цинтры должен «не рыпаться», сливаться с мебелью и не вякать в присутствии царственной тещи. Вот что сама Калантэ говорит о наилучшем кандидате: — Мне даже немного жаль отдавать ее в руки рыжему чурбану Краху. Вся надежда на то, что, может быть, из сопляка вырастет нечто такого же класса, как Эйст Турсеах. Второго жениха, пухлого двенадцатилетнего князя Виндхальма из Аттрэ, привели на пир лишь для количества — показать, что соискателей руки у принцессы, что грязи в Цинтре. А между тем сама невеста — настоящая принцесса высшего сорта. Во-первых, она, как и полагается сказочной принцессе, красавица. Предваряемая кастеляном и светловолосым пажом в пурпурного цвета курточке, принцесса спускалась медленно, опустив голову. Волосы у нее были того же цвета, что у матери, — пепельно-серые, но она носила их заплетенными в две толстые косы, доходящие почти до ягодиц. Кроме диадемки с искусно вырезанной геммой и пояса из мелких золотых звеньев, охватывающего на бедрах длинное серебристо-голубое платье, на Паветте не было никаких украшений. […] Ее красота, несомненно, произвела впечатление на пирующих. Что и говорить, истинная красота не нуждается в дополнительных украшениях! «Делает честь своей матери», — замечает королева Калантэ, тем самым похвалив себя больше, чем дочь. Ей вторит Эйст Турсеах: — … Паветта еще юный, нераспустившийся бутон, но… — Что «но», рыцарь? — Яблочко от яблоньки недалеко падает, — улыбнулся Эйст Турсеах, сверкнув белизной зубов. — Достаточно взглянуть на тебя, королева, чтобы увидеть, какой красавицей станет принцесса, когда достигнет того возраста, в котором женщина может дать счастье воину. Во-вторых, нрав Паветты таков, как и положен девушке аристократического происхождения. Своенравные принцессы хороши только на страницах женских романов, дабы сюжет двигать в какую-нибудь сторону. Она же, как истинная молодая леди — «словечка лишнего не проронит» ©. Геральт обратил внимание, что отвечала она не больше чем одним словом. Глаза у нее были постоянно опущены и все время прикрыты длинными ресницами, даже во время громогласных тостов, летевших со всех сторон стола. И в-третьих, это скромное молчание не является проявлением робкой натуры зашуганной своей матерью дочери. Наоборот, есть в Паветте такое качество, которое я называю «тихим мужеством», и проявляется оно тогда, когда надо защитить любимого человека. Когда, глумясь над безоружным Йожом, Калантэ первый раз за все время поинтересовалась у дочери, хочет ли она добровольно отдать руку вот этому «созданию» — та тихо, но твердо выразила согласие. Оказалось, что эта прекрасная собой и замечательно воспитанная девушка сумела не только самостоятельно выбрать себе суженого, но и не убоялась публично на пиру оповестить всех о своем выборе! Такой «финт ушами», уверена, не по плечу и более боевитым принцессам! А когда королева приказала убить возлюбленного, Паветта впервые показала свой характер в полную силу — и воплем чуть не разнесла замок в пыль и прах. Однако, как только отгремели брачные колокола, Калантэ сразу же взяла реванш у своей дочери. Благодаря всеобщему замешательству от неравного брака Паветты королева повторила «финт ушами» своей дочери и сама выскочила замуж — всем известно, что второму пройти путь легче, чем первому! И на престоле рядом с ней появился мужчина, с одной стороны, достаточно воинственный и способный заткнуть пасть любому недовольному аристократу, с другой — сам раскрывающий рот только с целью сказать комплимент своей прекрасной половине. Зато мезальянс дочери красиво отодвинул Паветту и ее мужа от трона — разве гордая цинтрийская знать захотела бы подчиниться воле кого-то безвестного Йожа? Следующим королем должен стать сын, рожденный Калантэ от нового брака, или сын Паветты. Таким образом, Паветта и Дани из линии наследников были вычеркнуты от слова совсем. Хочу заметить, через некоторое время мадам теща решила более внимательно присмотреться к избраннику своей дочери и начала задумываться об истинном происхождении Йожа. Позволю себе еще раз процитировать отрывок, посвященный тому, как князь Дани должен был отбыть на родину: — Мне необходимо было возвратиться домой. Пришла пора Дани — лжепринцу из Мехта и липовому цинтрийскому герцогу — напомнить о своих правах на трон. Однако я не забывал о предсказании. Вернуться надо было обязательно вместе с Цири. А меж тем Калантэ внимательно, очень внимательно следила за моими руками. — Она никогда тебе не доверяла. — Знаю. Думаю, что-то знала о той ворожбе. И сделала бы все, чтобы мне помешать, а в Цинтре я был в ее власти. Значит, необходимо было вернуться в Нильфгаард, но так, чтобы никто не догадался, что я — Дани, а Цири — моя дочь. Развязку подсказал Вильгефорц: Дани, Паветте и их ребенку предстояло умереть. Сгинуть без следа. Похоже, до королевы Калантэ дошли слухи, что когда-то сын бывшего нильфгаардского императора был превращен в чудовище. И хотя за Марнадальскими ступенями хватало королевств, два одновременно заколдованных принца — все-таки перебор! И у Калантэ могли возникнуть вполне разумные сомнения: а может быть, заколдованных принцев не двое, а один? Учитывая, что зятек о своем «проклятии» говорил более чем скупо… …заклятие, — продолжал Дани, потирая виски. — С рождения. Я так и не знаю, в чем была причина и кто это сделал. С полуночи до зари — нормальный человек, с зари… сами видели что. Акерспаарк, мой отец, хотел это скрыть. В Мехте люди суеверные, чародейства и заклятия в королевской семье могли бы роковым образом сказаться на династии. Со двора меня забрал один из отцовских рыцарей, воспитал, вдвоем мы бродили по миру, странствующий рыцарь с оруженосцем, потом, когда он погиб, я блуждал один. Уж и не помню, от кого-то услышал, что от порчи меня может освободить только ребенок-Неожиданность. Вскоре я встретил Рёгнера. Остальное вам известно. Ладно, в Мехте случилась напряженка с ведьмаками и чародеями, и за тридцать лет не удалось выяснить, кто проклял «папашу» Йожа из Эренвальда. Но скажите, пожалуйста, как сам Йож, полжизни дожидаясь, когда ребенок-Неожиданность дойдет до нужной кондиции, благополучно забыл, откуда у его плана спасения выросли ноги? Удивительная потеря памяти у проклятого рыцаря! Конечно, у Эмгыра были причины для подобной забывчивости — его отношения с королевой Калантэ не сложились изначально, и вряд ли бы она обрадовалась, что в зятьях у нее оказался бывший нильфгаардский принц. Во-первых, пришлось бы признать, что дочка мезальянса не совершала, а выбрала самую наизнатнейшую особу в самых лучших мужских годах из всех возможных женихов. А значит, цинтрийский престол прямо просится в надежные мужские руки! Во-вторых, цинтрийская родня волей-неволей, но обязана была впрячься за его права на императорский престол. А нильфгаардская империя уже очень хорошо продвинулась к границам северных королевств, и наличие законного претендента в Цинтре — прекрасный повод для нападения императора-узурпатора на соседнее государство. И чтобы избежать войны с могущественной империей, Калантэ могла бы пойти на упреждение — организовать пропажу зятя на охоте и тайком выдать его узурпатору. Такое решение давало ей тройной профит: и мир между государствами будет обеспечен, и власть останется в прекрасных ручках Калантэ, и доченьке очень пойдет вдовий чепец! Похоже, Эмгыр не сомневался, что Калантэ так и поступит — иначе как трактовать его слова «в Цинтре я был в ее власти»? Но вернемся к нашим баранам… а точнее, к бедной овечке Паветте. Увы, так счастливо начавшаяся семейная жизнь с Дани сразу не заладилась и превратилась в тридцать три несчастья. Да откуда взяться счастью, если мать постоянно шпыняет Дани, обвиняя его во всех грехах! Он и безродного происхождения, он и безответственно превратил их дочь в очередного ребенка-Неожиданность, да и зачать наследника мужского пола тоже не способен! Придворные уже начали подражать королеве Калантэ, чуть ли не в глаза называют ее брак с Дани «собачьим союзом»! А муж… у мужа появились свои тайны, и он под каждым удобным предлогом бежит из дома и пропадает неизвестно где и неизвестно с кем! Только и остается, что молчать и плакать в подушку! К сожалению, Дани не захотел оказать моральную поддержку своей прекрасной половине. Его любовь к супруге прошла очень быстро… Позже он даже будет утверждать, что никогда ее и не любил. Для него она превратилась в «малахольную девицу с вечно опущенными глазами». И вот тут он ошибался. Потому что эта «малахольная девица» все-таки сумела еще раз своим характером удивить мужа. И опять это случилось при обстоятельствах, когда речь шла о защите жизни любимого человека — правда, теперь дочери. Для побега из Цинтры Паветта Эмгыру была необходима, только с ее помощью он мог забрать Цири, избежав преждевременных подозрений. — К сожалению, — лицо императора ничего не выражало, — в своих планах я недооценил Паветту. Эта малахольная девица с вечно опущенными глазами разгадала меня и мои намерения. Перед тем как подняли якорь, она отослала ребенка на сушу. Я полагаю, что Паветта вряд ли разгадала, что в долгосрочной перспективе ее муж желал жениться на своей дочери — этот пункт в его плане был последним и мог осуществиться только через энное количество лет. Но кое-что Паветта все-таки вычислила. Достаточно ей было взглянуть на корабль, который снарядил ее муж для перехода через Бездну Седны (а это был прекрасный корабль с бункер-каютами для вип-персон), и она сразу поняла — князь Дани покидает Цинтру навсегда. И у Паветты был выбор. Например, заложить муженька своей матушке или родне со Скеллиге, откуда, собственно, Эмгыр и решил начать свой путь за императорской короной. Или следовать за мужем и начать новую жизнь в дальней стране. Она предпочла последнее, готовая, как верная жена, разделить с мужем горе и радость, богатство и бедность, триумф и трагедию. Вот только приказ Дани — взять с собой на корабль дочь — вызвал в ней внутреннее сопротивление. Как всякая благоразумная и любящая мать, она не хотела рисковать ребенком в предстоящей авантюре и посчитала, что девочку можно будет «выписать» и потом. Что случилось потом, пан Сапек нам поведал устами самого императора. Перед тем как отправить Геральта на смерть, Эмгыр исповедуется ведьмаку, рассказывая историю своего побега из Цинтры, в том числе и гибели Паветты. И к этой исповеди стоит особо присмотреться — не только что он говорит, но и как он говорит. Ибо жест и взгляд порой могут сказать больше, чем слово. Так дадим слово Его Императорскому Величеству: — … она отослала ребенка на сушу. Меня охватило бешенство. Ее тоже. У нее начался приступ истерии. Во время разразившегося скандала она свалилась за борт. Прежде чем я успел прыгнуть за ней, Вильгефорц втянул корабль своим всасывателем. Я ударился обо что-то головой и потерял сознание. Выжил чудом, запутавшись в линях. Очнулся весь в бинтах. У меня была сломана рука… — Интересно, — холодно спросил ведьмак, — как чувствует себя человек, прикончивший собственную жену? — Паршиво, — немедленно ответил Эмгыр. — Я чувствовал и чувствую себя паршиво и чертовски отвратительно. И тут ничего не меняет тот факт, что я ее никогда не любил. Цель оправдывает средства. Однако я искренне сожалею о ее смерти. Я этого не хотел и не планировал. Паветта погибла случайно. — Лжешь, — сухо сказал Геральт, — а императорам лгать не пристало. Паветту нельзя было оставлять в живых. Она бы тебя разоблачила. И никогда б не допустила того, что ты намеревался сделать с Цири. — Она жила бы… — возразил Эмгыр, — где-нибудь… далеко. Есть достаточно замков… Хотя бы Дарн Рован… Я не смог бы ее убить. — Даже ради цели, которая оправдывает средства? — Всегда, — император потер лицо, — можно найти какое-то менее драматическое средство. Их множество. — Не всегда, — сказал ведьмак, глядя ему в лицо. Эмгыр отвел глаза. — Именно это я имел в виду, — кивнул Геральт. — Закончи рассказ. Итак, трагедия началась актом типичной семейной ссоры, причем свое состояние Эмгыр описывает как гневное, а вот супруги — как истеричное. Последовавшей за этим выброс силы мог для обоих закончиться смертью, но погибла только Паветта. Сам Эмгыр не снимает с себя вины, признает себя убийцей, хотя настаивает, что убийство было непреднамеренным, без злого умысла, и он всегда сожалел о ее смерти. Однако Геральт справедливо указывает, что жена в замыслах Эмгыра все равно была обречена, и рано или поздно ему бы пришлось решать «проблему Паветты» радикальным «драматическим» средством. Как заправский прокурор, ведьмак ловит Эмгыра в ловушку, повторяя вслед за ним его любимый политический тезис — «цель оправдывает средства». И вот тут Эмгыр отводит взгляд — крыть ему нечем, и негоже ему, императору, в исповеди унижать себя ложью. Возможно, он действительно считал, что мог бы в Нильфгаарде тайно развестись с Паветтой (да-с, в Неверлэнде разводы среди членов королевских семейств встречаются), но вот вряд ли ему удалось бы удержать ее в заточении в каком-нибудь богом и императором забытом замке. Это он и сам понимал прекрасно. Единственное правильное решение этого вопроса придет к нему много лет спустя, когда он откажется от мечты стать отцом императора-Спасителя, и ведьмак Геральт не разделит судьбу Паветты, будучи, как и она, невольным свидетелем тех семейных тайн, которые император Эмгыр хотел бы скрыть от общественности.