Что ты будешь делать?

— Юрка, ты ж не обижаешься, что я на всю ночь ухожу? — цыганского вида, с розами и золотыми фигурками, часы над дверью показывали десять часов вечера, в коридоре пахло одеколоном и выстиранной одеждой. Не поглаженной, к сожалению, утюг договорились купить сразу после оплаты аренды тату-студии, меньше недели оставалось до покупки, которую смело можно было считать покупкой века. Из кухни пахло жареной рыбой, в купе с Пашиным одеколоном такое себе амбре получалось, но деваться некуда было. Квартирка маленькая, от вытяжки одно название. — Нет, — вопросительно ведёт бровью и делает два шага вперёд, чтобы поправить крутящемуся перед зеркалом Пашке хвостик, но вместо этого замирает у него за спиной и крутит мягкие волосы между пальцев. Скалится. И хули он так на их свидания не собирается тщательно? — С чего ты взял? — Да ты потерянный какой-то, — Личадеев пожимает плечами и утягивает Музыченко в объятия, а тот охотно поддаётся. Он не потный и выбритый, с чего бы не пообниматься, тем более, всю ночь не увидятся. — Чего, Юр? Что не так? — игриво шлёпает по заднице, тот аж вздрагивает от неожиданности и хватает за жопу в ответ. Спасибо, что не за яйца, как он обычно это делал. — Все нормально, Паш, это меня твой театр так утомил, — ухмыляется, а Личадеев брови хмурит. Он-то как лучше хотел, бабки последние потратил на билеты, еле успел, буквально последние ухватил, а Юра как всегда нашёл причину, чтобы покрутить носом. И вот кажется, идеальный союз двух творческих личностей, но только Юра бы с большим удовольствием на рок-концерт в какой-нибудь обоссанный со всех сторон подвальный клуб сходил, чем торчал полтора часа на одном месте и лицезрел нудятину на сцене. Спектакль, по рассказам, совсем не походил на другие, но Юра всё равно вышел без настроения. Не театрал он, не театрал. Только бабки на ветер, пусть Паше и понравилось. Они могли своё творчество только если на кухне в пять утра со скрипкой, аккордеоном и бутылкой казахского, переданного Пашиной мамой, реализовывать. — Знаешь же, что я не фанат. Личадеев слегка разочарованно вздохнул, лизнул его солёный нос и продолжил свои сборы на очередную вечеринку с курсом. Всё в лучших традициях студентов творческих вузов: алкашка, сомнительное курево, куча гениальных идей, витающих в мутном воздухе, которые на утро никто и не вспомнит, и группка спивающихся будущих Альмодоваров и Ноланов. Юра в своё время тоже по таким таскался, там и научился сосаться с мужиками с таким видом, будто ничего не происходит, да контролировать свой рвотный рефлекс. Второе, правда, иногда подводило. Собранные в хвост русые и до скрипа чистые волосы зализывал гелем уже минут пять, чтобы не топорщились, да рубашку свою дорогущую красную вельветовую отряхивал то и дело, какие-то пылинки и волоски находил. Кота у них не было, такой длины волосы могли принадлежать только Музыченко, но он яростно это отрицал и чистил Пашу от шерсти намотанным на ладошку скотчет. Специальные липкие ролики — слишком дорогое удовольствие, скотч из «Ашана» обходился гораздо дешевле. Музыченко глядел на своего будто обсосанного с ног до головы Пашку и налюбоваться не мог. Красавчик, хоть ты на выставку, да жаль, другие любоваться будут. А Юре не хотелось, ох, как не хотелось. Он тоже не пальцем деланный оказался, ревности в нём было хоть отбавляй, пускай раньше и не признавал этого. А недавно так накрыло, что аж в глазах потемнело. Очередная вылазка на Рубинштейна закончилась нескончаемым потоком ревности от Юрий Юрьича, Пашиной порванной курткой и его же красной отлупленной задницей. Юра вел себя, словно пёс, что с цепи сорвался, буквально рвал и метал, а Паша раззадоренно и пьяно, пиздецки пьяно, улыбался. Ему явно нравилось то, что он вытворял в баре, и то, что предсказуемо ждало его после. Но такого замаха от Юры он не ожидал, тот тащил его в такси чуть не за шкирку, впихнул в машину и бровью не повёл, когда Личадеев болезненно застонал, прижав локоть дверцей. Ехал и понимал, что Паше дома пизда. Едва дверь закроется и достанется ему по самые помидоры. Сам понимал, что перегибает, но вспоминал Пашины горящие от возбуждения глаза, его обтянутую джинсами задницу и то, как этой задницей он потирался о выдающееся достоинство слишком брутального даже по Юриным меркам бородатого мужика. За это и влетело, только Паше, казалось, даже в кайф было видеть Юру ещё более беспощадным и грубым, чем обычно. От свирепого ревностного взгляда и резких движений в трусах стало тесно, крышу срывало похуже, чем от алкоголя. Паша наполовину болезненно наполовину возбуждённо простонал и затих, лежал алеющей похлеще заката задницей вверх и, шумно дыша, как запыхавшаяся собака, глядел на Юру. А у Юры руки тряслись, как у законченного алкаша, коим пока не считал себя. Хотелось закрыть его одного и съебаться к чертям на рога, накуриться какой-нибудь неведомой дури и надраться так, чтобы выблевать себе все внутренние органы, чтобы кишки сводило от позывов. Сигарет оставалось мало, если бы пошёл курить, то добил бы пачку в два счёта и пошёл за добавкой, а в этом случае его план осуществился бы в два счёта. Раз двадцать медленно и осознанно повторил вдох-выдох, клокотать внутри перестало и возвращаться с балкона было не так страшно. Паша всё ещё лежал и тяжко вздыхал, будто Юра его не отлупил, а кросс бежать заставил. Сучёныш. Все нервы ему изводит. Ситуацию спасла пара стопок водки с томатным соком, те, по сравнению со сладким Личадеевским коктейлем, что Юре пришлось допить вместо своего неадекватного мужика, показались божественной амброзией. Трахаться хотелось дико. Стоило поманить изнывающего от количества спермы в яйцах и стоящего члена Пашу пальчиком к себе и его желание исполнилось. Ясное дело, исполнитель был покруче любой феи-крёстной. На тлеющих эмоциях шлифанули ссору таким сексом, записи которого обычно выходят в топ на порно сайтах и висят там неделями. Наутро у обоих болело горло, а у Паши в довесок задница. На шее ошейником зияли полосы от пальцев и кроваво-красный засос прямо на кадыке. С тех пор Музыченко держал ухо востро и незаметно контролировал все аспекты жизни Личадеева. Тот ничего не подозревал, а Юре было спокойнее от мысли, что кроме него на Пашину прекрасную задницу никто не претендует. В предвкушении попойки Паша сиял, странно даже, что Юрино слегка подавленное состояние заметил. Тот изо всех сил старался скрыть то, что творилось внутри, курил много и долго, сигарета истлевала даже раньше, чем Юра делал несколько затяжек, поэтому приходилось тянуться за новой. Причиной растерянного состояния действительно Юры был вышеупомянутый театр. И было же у него хуевой предчувствие, что в этот раз стоило осадить попытки Паши его окультурить и не пойти никуда. Его Паша, воодушевившись советами любезных однокурсников, которые «все уши прожужжали, какая классная постановка и что обязательно стоит сходить, тем более, что скидки по студенческому» потащил его в известный на весь Петербург и не только театр клоунады «Лицедеи», даже не удосужившись поинтересоваться, боится ли Музыченко клоунов. Юра долго смеялся, мол, раз моли и тараканов не боится, значит не боится ничего. Нафуфырились, выход в свет как-никак, Пашка даже цветы купил, а у Юры дар речи отняло, едва исполнительница главной роли на сцене появилась. Ну не могло в мире быть таких совпадений, просто нонсенс какой-то! Он опешил, сперва даже подумал, что его Паша совсем с дуба рухнул и решил поучаствовать в каком-нибудь глупом шоу, где две дамочки выводили изменников на чистую воду, а потом устраивали что-то вроде очной ставки, мстили и делали всё, лишь бы несчастные и оскорблённые не чувствовали себя так отвратительно. Паша сидел, как ни в чём не бывало, и искренне восхищался. Юра тоже восхищался, но по-своему. Молча, борясь с желанием встать и уйти, лишь бы горящий фитиль не успел поджечь ящик с динамитом с надписью «Воспоминания и Аня, которую я надеялся больше не увидеть». Пиздёж, в точности с его надеждами всё наоборот было. Никак он ее увидеть не ожидал, тем более в театре и тем более спустя полтора месяца после произошедшего. Всё подстёрлось, не ластиком, так клячкой, следы остались, по ним легко можно было картинку восстановить, чем его мозг сейчас усердно и занимался. Узнать Аню в образе было совсем нетрудно, на сцене ее поведение мало отличалось от того, как она вела себя ночью и утром, разве что грима было побольше и фразы все какие-то утрированные. Голос тот же, волосы те же, и бёдрами ровно так же покачивает плавно, когда идёт. Помада ярко-малиновая, ресницы накладные длиннющие, до бровей достают, платье чёрное длинное в облипку, ногу в бежевом чулке открывает при ходьбе, как она только на каблучищах не навернулась. Выдохнул. Сознание вопило: «Музыченко, блять, возьми себя в руки, хули разнервничался, это просто баба!» Перевёл взгляд на Пашу, тот ласково улыбнулся в ответ и нащупал его руку. Пальцем поглаживал ладонь и глядел на сцену. И хорошо, что Паша ничего не знал, иначе сразу всё понял бы по его реакции. Юра не любит театр, хоть и сам был каким-никаким актёришкой, но отказать Паше, особенно, когда тот так увлечённо рассказывал и чуть ли не дни считал до их совместного выхода в свет на культурное мероприятие. Юра с улыбкой вздохнул и снова перевёл взгляд на сцену. Аня. Блять, Аня! А был ли смысл смотреть сквозь неё, если они пришли на спектакль, где кроме неё никто и не играет? Определённо не было. Откинулся на кресло и максимально безразличным взглядом впился в неё. А глаза блестели, хорошо, что Паша не заметил. Раз уж ему так фортануло, значит судьбе угодно, чтобы он помучился и возобновил свои сомнения по поводу того, стоило ли продолжать работу по удалению из памяти той ночи, или же правильнее было бы прекратить душить в себе какие бы то ни было чувства. Паша поцеловал его на прощание и ушёл бухать. В ситуации Юры самым верным решением было лечь спать, что он и сделал. Валялся и глядел в потолок, крутился и стягивал с углов дивана простынь, бесконечно проверял соцсети и смотрел дурацкие видео на ютубе, убивал время, как только мог. Сон не шёл, Паша не писал, а в вентиляции пугающе свистело. Повернулся на спину, резко выдохнул и рывком поднялся. Оставалось вспомнить адрес.