Что ты будешь делать?

Это было не дежавю, хотя очень хотелось бы. Юра снова стоял у знакомой железной двери и сквозь глазок видел, что в квартире горит свет. Как-то волнительно было, сам не знал, зачем приехал и как откопал адрес в закромах своей памяти. Строго-настрого приказал себе забыть его, едва ступил в прошлый раз за порог квартиры, но всё равно стоял у закрытой двери в мрачной парадной, ждал чего-то, видимо с моря погоды, и пытался найти оправдание своему крайней аморальному поступку. Притянуло, по-другому и не скажешь. Паше ничего не сказал и говорить не собирался. Тот, как и планировалось, уехал на коттедж под Питером отмечать восьмое марта в компании однокурсников, незачем было ему волноваться и накручивать себя лишний раз. Чутьё подсказывало Юре, что все не кончится так просто, и как минимум встреча ему сегодня гарантирована, раз уж он пришёл. На большее если и рассчитывал, то только в глубине души. Времени достаточно прошло, да и извёл он себя этой изменой изрядно, самому от себя противно было. А теперь снова уверенно шёл в сторону тех самых грабель и припоминал, как больно получать палкой по носу. Решив, что использовать звонок в такое время будет слишком жестоко и негуманно по отношению к окружающим, заносит руку и, на секунду замешкавшись, стучит. Трижды. Какова была вероятность, что за полтора месяца с их первой и последней встречи она переехала? Минимальная. Ногу стало потряхивать, нервно постукивал пальцами по бедру и теперь почему-то хотел, чтобы она не открыла, либо же просто посмеялась и захлопнула дверь перед носом. Пока было время сбежать, как делали мальчишками ещё дома в Гатчине. Постучать и шустро сделать ноги, оставив ошарашенного ночным визитом жильца в полном замешательстве. - Кто? - тихо спрашивает, а у Юры сердце вниз падает и глухо бьётся в районе левой пятки. Отступать было некуда. В конце концов, он же взрослый человек. Захотел и пришёл, что тут такого? Дверь приоткрылась и на него буквально пролился яркий свет из уже знакомого коридора, заставляя щуриться. Она не ожидала такого поворота событий. Может ждала кого-то, подругу, любовника, да доставку пиццы в конце концов, но точно не его. Аня аж рот открыла от удивления и запятилась назад, пока не упёрлась в полку. Дверь медленно открылась сама нараспашку и теперь сомнений в том, что это был Юра, не оставалось. Он-он, собственной персоной. Время-то уже далеко за полночь, не лучший промежуток, чтобы ходить в гости, тем более, когда его не то, что не звали, но даже не думали звать. Закрывает лицо руками, мотает головой и начинает смеяться. Глухо и как-то истерично. Странная реакция, но вполне уместная, не каждый день к тебе в два часа ночи заявляется мужчина, связь с которым не выходила из головы уже полтора месяца. И не то, чтобы она очень уж старалась её забыть или как-то вытеснить, просто не думала, что он заявится на порог её квартиры. - Привет, - опирается плечом на стенку. Он так и стоял на площадке, щурясь от непривычно яркого света. Своё «привет» она произносит по слогам и улыбается. Как бы она ни противилась своим чувствам, она была рада его видеть. Почему была рада, не могла объяснить. Просто рада и всё, как будто идёшь по туманному весеннему Питеру, вокруг сплошной асфальт и вода, и тут не пойми откуда выглядывает солнце, и ты буквально кожей чувствуешь, как оно нежно пригревает. - Привет, - отвечает, не решаясь сделать шаг вперёд, хотя через порог было разговаривать крайней неудобно, да и слишком шумно. Эхо в парадной даже шёпот делало громким, доводить соседей не хотелось, лишние проблемы. Девушка напротив пыталась скрыть улыбку, прикрывая рот ладонью, но глаза выдавали её полностью. Юра чувствовал себя увереннее, очевидно было, что дома она одна и никого не ждала. - Пустишь? Аня жестом приглашает его внутрь и не оглядываясь уходит обратно на кухню, уже оттуда бросает, чтобы дверь закрыл. В квартире сильно пахло цветами, явно задарили её букетами после сегодняшнего спектакля. Актриса, кто бы мог подумать. Этим и объяснялись все её взгляды и вздохи, как по учебнику. Не увидь он её на сцене, никогда бы не подумал. Кто угодно, но не актриса, хоть сейчас это и казалось ему очевидным. Из всего освещения только ненужный свет в коридоре, ноутбук с сериалом на столе да желтоватая подсветка под шкафчиками на кухне. Аня ловко подрезала цветы и расставляла в литровые банки, видимо вазы дома закончились. Весь подоконник уставлен цветами, не кухня, а оранжерея какая-то, пчёл для полноты картины не хватало только да бабочек. Хотя насчёт бабочек он не был уверен, вполне возможно, что в какой-то из своих интерпретаций они и присутствовали. - Чаю, кофе, шампанского? – делала всё автоматически, особо не заморачиваясь над сочетаемостью композиций, хотя выходило всё равно гармонично. Она бы явно просидела до утра, если бы пыталась сделать из цветов какие-то более или менее подходящие друг к другу букеты. Лёгким движением разрезала упаковку, равняла стебли и опускала в воду. Даже не нюхала, успеет ещё, пока завянут. - Ты собиралась спать? – игнорирует её вопрос и садится на стул напротив. Странный наборчик она ему предложила, странно, что пива в нём не было, иначе бы точно подумал, что готовилась. Аня уставшая до безумия и слипающихся век, по внешнему виду понятно. Тени под глазами были явно не от ресниц и осыпавшейся туши. Макияжа снова ни капли не было, как тем утром, волосы собраны как-то наполовину, часть в пучок на затылке, часть рассыпалась по плечам, поправляла мешковатую кофту, которая сползала с плеча, когда Аня ставила очередную хризантему в воду. Зря он пришёл, ей явно следовало лечь и поспать, пока с ног валиться не начала. Что-то похожее на укол совести почувствовал, но быстро успокоился. Если пустила, значит здраво оценивала своё состояние. Аня явно не из тех женщин, что будут жертвенно держаться, лишь бы мужик никуда не ушёл. По крайней мере тогда ему так показалось. - Нет, у меня ещё две серии не досмотрено, не хочу на потом оставлять, - взглядом указывает на открытый ноутбук, картинка на котором остановилась. Запускать заново перехотелось, выглядело бы как минимум неуважительно с её стороны по отношению к Юре. Ухмыльнулась своим последующим мыслям. О каком уважении могла идти речь? Он заявился к ней домой глубокой ночью, теперь сидит и молчит, будто не зная, как начать разговор. А у Ани голова совсем другим забита, ей бы разобраться для начала с цветами, который в этот раз в преддверии восьмого марта и в честь долгожданной и третьей за неделю премьеры подарили чересчур много. Так много, что она их едва смогла унести, а половину оставила в гримёрке, пусть вянут там. Откладывает ножницы и поднимает глаза на Музыченко. Она несомненно была рада его видеть, но до сих пор искренне не понимала, зачем он пришёл, и откладывать этот вопрос в долгий ящик не хотелось. Если же ему просто снова захотелось провести с ней ночь, то ей было чем его огорчить, да и в желании указать ему на дверь за такое неуважительное отношение она не стала бы себе отказывать. Она же не игрушка, живой человек в конце концов. А он чужой, какой-то подозрительно близкий, притягательный, но чужой. - Зачем ты приехал? – опирается на столешницу локтями и на Юру неотрывно глядит. Красивый, ухоженный, внешне идеальный мужчина, но гей. Тот явно смутился, хотя ожидал этого вопроса. А что делать, если он сам не знает ответа? Врать. Да ну, зачем-то же он пришёл. Пожал плечами и откинулся на спинку стула. - Я не знаю, - разводит руками и устремляет взгляд на свои ноги. Полы у неё ледяные, ещё и с открытой форточкой сидит. Сквозь тот шум, который в ушах создавало бешено долбящееся о грудь сердце, слышит, как Аня шумно выдыхает и ставит на плиту чайник. – Увидеть тебя захотелось. Поворачиваться не спешила, ноготком оттирала что-то присохшее к столешнице. Молчала и не знала, что ответить. Обрадоваться? Огорчиться? Обнадёжить его, или наоборот спустить с небес на землю? А правильно ли вообще она поняла его фразу? Хотелось покурить и успокоить разбушевавшиеся ни с того, ни с сего нервы. А ещё улыбаться, как дурочка, чтобы аж щёки болели, потому что к своему удивлению поняла, что все полтора месяца она только и думала о том, как бы случайно с ним пересечься. Но тот как назло нигде не появлялся, ни в Станции, ни в Пойзоне, ни в других барах и клубах на небезызвестных Думской и Ломоносова. А она ходила, ни раз и ни два, загадочно садилась у стойки и долго-долго, что бармен начинал коситься, цедила какой-нибудь приторный и до звёздочек алкогольный коктейль. Всё надеялась, что встреча-то не случайной оказалась. Её помешанная на гаданиях и таро подружка через пару дней, узнав всю правду от подвыпившей Ани, у которой развязался язык, только подтвердила её догадки. Аня идёт на балкон курить и жалеет, что не надела носки или тапочки. Чушь собачья вся эта астрология и прочие псевдонауки о предсказаниях, но как-то совпало ведь. - Твой мужчина меня не четвертует потом в подворотне из-за того, что ты у меня? – усмехается и выуживает из пачки сигарету. Мало ли, она же не знает, насколько Юрин партнёр буйный, а ей ещё хотелось жить, не оглядываясь с опаской, что тебя за случайную связь огреют чем-нибудь тяжёлым по голове и увезут в неизвестном направлении. А то потом ищи свищи её по частям в лесах их необъятной. – У женщины, да ещё и посреди ночи. Как так? – наигранно пожимает плечами и ухмыляется. Язва. - Паша не настолько отбитый, - настигает её на балконе, но близко не подходит, будто опасаясь её реакции. – Ревнивый, безусловно, даже слишком, но безопасный. Так что можешь не беспокоиться, - Аня едва не сдержалась от желания театрально поклониться ему в ножки. Спасибо, что разрешил, только вот ей от этого не легче. - И как же ты ему объяснил свой отъезд? – оборачивается через плечо и выдыхает, весь дым летит ему в лицо. Заслужил. - Могу предположить, - глядит на наручные часы, как будто в темноте увидел бы положение стрелок, а затем мимолётно на неё. Красивая усталость, в целом и всё, больше слов, чтобы описать то, что видел, не мог найти. Отвлёкся, чуть было не забыл, о чём говорил. – Могу предположить, то сейчас он примерно в той стадии алкогольного опьянения, когда ему вообще без разницы, где я, и всё, о чём он думает, как бы ни с кем по пьяни не пососаться. - Это у вас семейное. Юра молчаливо согласился. Уж он не понаслышке знает, как это, пососаться по пьяни и потом делать всё возможное, чтобы не пропиздеться об этом поцелуе. Аня горьковато усмехнулась и безжалостно смяла окурок о стенку пепельницы. Эту дамочку можно было поздравить с почином, Аня как раз почистила её с утра и планировала оставить хотя бы на пару дней в таком состоянии. Увы, не продержалась. Снова. С ней в квартире находился гей. Гей, с которым она некоторое время назад спонтанно переспала и который ей очевидно нравился как мужчина. Не привыкла она рушить отношения, как бы сильно не любила себя. На чужом несчастье своего счастья не построишь, её мудрая мамочка всегда так говорила, когда Аня в разговорах вскользь упоминала свой образ жизни. Мама не осуждала, маме по большей части хотелось счастливо выдать дочку замуж и понянчить внуков да поскорее, а все Анины гулянки и любовники, порой женатые, о чём маме знать не следовало, только расстраивали. Юра был особенным, как минимум из-за своей нетрадиционной ориентации, задуматься о которой она его и заставила. Из-за этого было страшно. Доверия его слова не внушали никакого, а от мысли о том, что он целует другого человека, который в придачу ко всему ещё и мужчина, совсем уж дурно становилось. А стоило ли? А сможет ли? А нужно ли оно вообще ей было? На кухне пискляво и назойливо засвистел чайник, Аня сорвалась с места и бегом выключила, потому что звук этот страшно раздражал и отвлекал. Чаю больше никому не хотелось, тишина душила горло обеими руками и скручивала живот. Заварила ромашку. - Тебя совесть не мучает? - спрашивает Аня, обхватит руками чашку ненавистного ей чая, чтобы согреться. Её медленно начинало утягивать в сон, практически сутки без отдыха давали о себе знать, но выгонять Юру не хотела, да и не смогла бы. К ней редко кто-то захаживал, все одна да одна, если не брать в счёт пару подруг, которые раз в сто лет выкраивали для неё часов, да тех мужчин, с которыми она проводили ночи. И те были давным-давно, она не вспомнит даже, когда последний раз кто-то ночевал с ней до Юры. Сейчас все будто на своих местах находилось. Ни отнять, ни прибавить. Лучше бы кота завела, ей богу, с ним бы меньше проблем было. - Первые пару дней жестко, куда себя деть не знал, чтобы не спалиться, а потом притупилось, - вздыхает, будто снова окунаясь в неделю после измены. Хорошо, что Паша тогда после экзамена сделал выводы и корпел над учебниками, не обращая внимания на Юру и его странности, а не то не избежали бы разборок и битой посуды. Ну загулял и загулял, подумаешь. Как будто в первый раз. - Ты изменял раньше? - вытягивает ноги, практически касаясь его стопами. Находиться в скрюченном положении не могла больше ни секунды, кости ломило по-страшному, чуть не выкручивало. Косточки захрустели. Вспомнила про какие-то якобы волшебные таблетки, которые ей передала мама. Те вряд ли помогли бы, но хуже точно не сделали. Пообещала самой себе завтра найти их и хотя бы прочесть инструкцию, прекрасно отдавая себе отчёт, что завтра утром об этой ерунде даже и не вспомнит. Всегда так было, с лёгкостью могла выучить текст на пробы, а обычные бытовые штуки приходилось записывать на яркие стикеры и клеить по всей квартире. А ей всего без пары дней тридцать четыре. - Ты поцелуи изменой считаешь? - спрашивает, чтобы ответить на ее вопрос максимально точно и честно. Черт его знает, что их ждало впереди, лукавить заранее не хотелось. Аня усмехается и мотает головой. Конечно не считает, как он и сразу не догадался по ее поведению и образу жизни. Любой другой посчитал бы девушку чересчур фривольной, сразу ярлык повесил бы и отмёл такой вариант спутницы по жизни. Она не была помешанной на сексе и мужчинах, не была девчонкой, которую просто было снять на одну ночь и с которой только и делать, что хохотать утром от глупости ситуации. Она была свободной, свободной в именно том понимании, которое разделял Юра и которым так восхищался. - Тогда не изменял. До тебя секса ни с кем, кроме Паши, у меня не было года три. С девушками ещё больше. - Вы вместе три года? - удивлённо вскидывает брови и жмурится. Разлучница, чёртова бесстыжая разлучница. Даже когда она узнавала, что кто-то из тех, с кем она провела ночь, женат, не было так стыдно за своё несдержанное поведение. Впредь хоть спрашивай справку о семейном положении, лишь бы в дурацкие ситуации не попадать, а так гляди и все её добрые поступки аннулируются и гореть ей в аду за все свои грехи. - Даже чуть больше, мы осенью начали встречаться, - допивает чай и ставит чашку на пол. Руки освободились, чувствует через джинсы, как Аня сползла ещё ниже и случайно прижалась ногами, а те дико холодные, будто она в ледяной воде сидела и только-только вылезла. - Чего у тебя такие ноги ледяные? Аня растерянно пожимает плечами. Не любила носить дома носки и тапочки, поэтому зимой и страдала вечно от ангины и прочих прелестей, потом за это получала нагоняй в театре и судорожно лечилась всеми народными и не очень методами. Полы были ледяные из-за первого этажа, отопление к концу сезона ослабили и ей пришлось достать второе одеяло, но тапки так и валялись то под еле-еле тёплой батареей, то аккуратно неделями стояли в коридоре, как сейчас. Музыченко нахмурился, подвинулся поближе и теперь Анины замёрзшие стопы лежали на его коленях и были обхвачены его ладонями. А ладони у него тёплые, только чашку из рук выпустил. Аня улыбалась и снова краснела. Мило. Он вёл себя слишком мило и слишком хорошо подходил под интерьер ее квартиры, чтобы прогонять его, даже если хотелось спать, что просто сил не было. - Спрашивай, - теплеет на глазах и уже совсем не думает о объекте их недавнего разговора. Совесть Юру не мучила, его парень ни о чем не знал и даже не догадывался, а Ане было комфортно и спокойно. Как-то опасно спокойно, но это спокойствие хотелось продлить. Ей часто говорили, что она эгоистка, Аня отмахивалась и даже не думала менять своё поведение. Незачем было снимать маску ради тех, кто не заслуживал и не делал ничего, чтобы стать к ней ближе. - Спрашивай, я же вижу, что тебе интересно, почему я такая. - Какая? - переспрашивает Юра, прекрасно зная ответ на этот вопрос. Аня словно залезла ему в голову и теперь постепенно доставала оттуда все его вопросы. - Независимая, - начинает перечислять, уставившись в потолок. Она так и не купила новый плафон в люстру и не сменила перегоревшую лампочку. - Равнодушная, эгоистичная, холодная. - Ты не холодная, - парирует, а сам задается вопросом, откуда она все это знает. Видимо не только он про себя отметил ее качества, а кто-то ещё и вслух их высказал. Холодной он ее действительно не считал, если только в отношении ее выдержки в некоторых ситуациях и умения держать лицо, когда все вокруг идёт не так, как она задумала. Тем утром она предстала перед ним чистым солнышком, тёплым и ясным, о каком холоде может идти речь? Если только ноги ее холодные, но и те ему согреть удалось в считаные минуты. - Ну, значит тебе повезло, и ты попал в нужную фазу, когда я потеплее, - пытается отбиться улыбкой, но выходит криво. Губы дрогнули, искривила брови и взгляд в сторону отвела, у Юры аж что-то оборвалось. Боялся продолжать, даже смотреть на неё боялся, уже жалел о том, что поддался на провокацию и все же завет эту тему. Ему бы уйти, но что-то тёплое внутри не позволит оставить её в таком состоянии одну. - Вроде и клоунесса, а жизнь надо мной то и дело посмеивается. У всех в моем возрасте семьи, дети, а я одна. Окружённая людьми, но одна. Вот такой вот парадокс. - Проблема в тебе? - догадывается, Аня подтягивает потеплевшие ноги к себе и прижимается к коленям всем телом. Хлебнула чаю из кружки, тот остыл, а ей как раз согреться хотелось, не столько физически, сколько морально. Озябла, продрогла. - Я в любовь не верю больше, а без любви у этого всего смысла нету. Мне игры и в театре хватает, хочу по-настоящему, - усмехается и бросает на поникшего от ее монолога Юру взгляд. – Всё ты правильно понял, я очередная, которая однажды разочаровалась и всё. Ну а какой настоящей любви идёт речь, когда тебе сперва клянутся в любви такими словами сладкими, что сам господь бог не слыхал, а потом ты замазываешь синяки из-за того, что ты не игрушка, не кукла, не пустая девка для утех, а женщина, у которой есть своё мнение и которая волнуется за своё здоровье. Аня вздохнула и с улыбкой посмотрела на Музыченко. Защищается. Тот молчаливо пребывал в шоке и боролся с желанием сгрести ее в охапку и обнять. Потому что ей это было как воздух необходимо. Молча раскидывает руки для объятий и мягко улыбается. Аня двигается ближе и сцепляет руки в замок у него за спиной, щекой упёрлась в грудь и молчит. Скрывать нечего, этого ей и в правду не хватало. Свитер у него колючий и пахнет чужим домом. Тянуло, хотелось, но не нужно оно ей было. - Юр, брось эту идею, - спустя пять минут молчания сонно бубнит ему в грудь. Уснула практически, Юра сам дремать стал, сполз как-то невольно и полулежал на диване, Аня пригвоздила и от её тепла его сморило за пару секунд. - Нас тянет, но это побочное. Пройдёт, нужно просто переждать. Музыченко ничего не отвечает. Она такая сонная, что все равно наутро его слова не вспомнит.

***

Вернувшись утром домой, Пашка Личадеев поцеловал входную дверь, слишком сильно дёрнув за ручку и навалившись всем своим немалым весом на хлипкую конструкцию. Его все ещё опьяневший мозг не понимал, что происходит и почему дверь закрыта, если он, уходя, просил Юру не закрываться, чтобы Пашино пьяное тело без труда добралось до постели и приступило к процедуре реабилитации и детоксикации после пьянки. Паша думал, что Юра явно ждёт его с легендарным красным выгоревшим из-за того, что постоянно стоял на балконе, тазиком и бутылкой минералки, но видимо никто его не ждал и это навевало определённые мысли даже в его состоянии. Занервничал. Снова агрессивно подергал за ручку, чтобы наделать шума, если Юра внутри и спит беспробудным сном, потом постучал. Тишина, в квартире рядом собака залаяла, кто-то спускался по лестнице и заглянул в их тамбур, явно подумав, что к соседям пришли какие-нибудь коллекторы, иначе как можно было оправдать эту неистовую долбёжку. Он постучал ещё, и ещё, и ещё, даже ногами стукнул пару раз, но за дверью даже малейшего движения слышно не было, ни шажочка. Не было его дома, свалил куда-то. Вышел из тамбура и с видом выставленного за дверь за то, что в тапки нагадил, котёнка сутуло присел на ступеньку. Отморозит себе задницу и близлежащие причиндалы, но хотя бы не свернёт ничего из тех баррикад, что выстроили соседи по площадке. Там и старые шубы, в которых моли было больше, чем жильцов в их доме, и лыжи, явно разных размеров, на любой вкус и цвет, и куча старой эмалированной посуды, которую почему-то никто не выбрасывал, и она пылилась в пыльных коробках со времен царя гороха. Ступеньки и правда были не самым приятным местом для ожидания, но спускаться на скамейку у подъезда и собирать на себя взгляды не хотелось ещё больше, чем сидеть на холодном грязном бетоне. Разряженный телефон за ненадобностью лежал в кармане куртки, батарейка села ещё ночью, а подзарядить Паша под градусом и не додумался. От одной мысли о пузыриках в стакане с холодной минералкой становилось полегче, только вот до неё ещё нужно было добраться. В кармане помимо ныне бесполезного гаджета нащупал завалявшуюся ириску в жёлтом фантике. Закинул в рот, та тут же к зубам прилипла. Мама у Паши стоматолог, не одобрит. «Поверь, мама, ириска это самое безобидное, что у меня во рту бывает», - думает про себя и пьяно смеётся. Паша надолго зажимает кнопку блокировки, сверлит темный разбитый экран расфокусированным из-за головной боли взглядом и телефон наконец оживает. Аллилуя! Долго грузится, долго ищет сеть, радует хотя бы то, что зарядки за время, пока тот валялся отключённым, накопилось целых десять процентов, так что на звонок пропавшему в очередной раз возлюбленному точно хватило бы. Подозрительно часто он стал исчезать. Паша про себя ругался на Юру, мол, только деньги на счете на него сливает, и мял в зубах липкую и приторно сладкую конфету. Научить бы ещё Музыченко брать трубку с первого, а не с двадцатого раза. На другом конце Питера в квартире на первом этаже, вырванная из тягуче-сладкого сна, от оглушительно громкой телефонной трели судорожно подорвалась женщина и чуть не проломила лежащему под ней мужчине рёбра. Локтем, случайно, а тот чуть не взвыл, потому что разбудил его не звонок собственного телефона, а неожиданный и малоприятный удар под дых. - Это не мой, - Аня, едва не потеряв равновесие, садится и спускает ноги на пол. Холодный. Кто бы сомневался. Просыпаться от звонка считай то же самое, что от будильника, приятного мало, к тому же по мозгам било не жалея. Она, по правде говоря, совершенно не помнила, как уснула, хотя тот факт, что проснулась она на груди у ее ночного визитера, свалившегося как снег на голову, совсем ее не удивил. Он любезно предложил объятия в качестве успокоительного, Аня, расстроенная из-за поднятой ими малоприятной темы, не смогла отказать, а спустя минуту поняла, что чертовски пожалела бы, скажи она «нет». Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать совсем. Снова сработало. Этот принцип слишком часто стал появляться в её жизни, пора было завязывать. Понимала, что выглядит она мягко говоря не очень, но волновало это ее в последнюю очередь. Волосы превратились в бесформенное нечто, корни тянуло от съехавшего пучка, его свитер отпечатался на щеке, а губы пересохли от того, что спала по привычке с открытым ртом. Внизу живота сводило судорогой и заставляло морщить губы. Театр, стрессы, недосып - все это сказывалось на ее гормональном фоне, а тот в свою очередь одаривал такой менструальной болью, что всю неделю хотелось выть и лежать пластом, но из-за спектаклей и работы это не представлялось возможным и оставалось лишь в мечтах. Аня искренне надеялась, что у неё не закончилось обезболивающее, иначе она, без сомнения, сдохнет прямо на месте. И померла бы она счастливой. Бездетной, незамужней, но счастливой. Она краем уха слышит нарочито бодрое «Да, Паш» из коридора и уже предвкушает ту лапшу высшего сорта, которую Юра будет вешать на уши своего бойфренда. Смешно. Понимает, что частично она сама и виновата в этой лжи и самодовольно, как никогда, ухмыляется. Новый спазм напоминает о том, что она стоит у ящика с таблетками и минуту назад намеревалась откопать там хотя бы одну таблеточку, которая помогла бы ей не умереть в ближайшие два часа. Аня чуть не запела «Аллилуйя», когда увидела на дне ящика пластинку с последней таблеткой кеторола, сразу морально полегче стало. - Пашка вернулся, я поеду, - Юра входит в кухню и опирается на холодильник, тот покачивается и сверху, норовя упасть кому-нибудь на голову, гремят формы для запекания. Музыченко чешет затылок и приглаживает усы, выглядит взволнованно и будто нашкодил. Он-то явно отойдёт от этого состояния, пока домой доберётся, а вот Ане предстояло снова всё переваривать. Мало что помнила из того, что говорила вчера, мозг судорожно стирал всё плохое и даже следа не оставлял. Была бесконечно за это благодарна, хоть как-то он заботился о её психоэмоциональном состоянии. - Что ты ему сказал? - осушает стакан воды и проливает на кофту. Привычка и дрогнувшая рука. Ей и правда было интересно, таких подробностей она в силу своего состояния не услышала, хотя очень хотелось. Она врать не любила, но эта ложь явно была во благо, пусть ничем хорошим и не закончится. - Сказал, что в магазине, - специально вспомнил про тот, что подальше от дома, дабы звучало правдоподобнее и у него была возможность выиграть хоть немного времени. Ездили туда обычно, когда с бабками совсем туго было, там можно было дёшево скупиться и не давиться по итогу всю неделю пустыми макаронами, а внедрять в рецепты какую-никакую крупу, соусы и куриные запчасти. - Надо и правда зайти, а то дома совсем пусто. Аня слушала и едва сдерживалась, чтобы не засмеяться в голос. Юра, весь помятый и растрёпанный, рассказывает ей о том, что дома есть нечего. Зрелище жалкое, она обязательно его покормила бы, не спеши он так домой. - Умойся может, а то спалишься, - показывает ему в сторону ванной и Юра рассеянно кивает. Он сам и не додумался бы, а мог попасться на такой мелочи, что потом фигушки бы смог Паше зубы заговорить. Анино обостренное желание о ком-то заботиться не позволило ей отпустить Музыченко голодным. На чаи с бутербродами времени не было, а за те две минуты, что Юра провёл в ее ванной, ей удалось разве что откопать в холодильнике два треугольничка плавленного сыра, с которыми можно было легко разделаться на ходу. Ей бы тоже не помешало посвятить день закупке продуктов, но сперва нужно было распрощаться с главной проблемой ее последних двух месяцев, что как раз вышла из ванной и стряхивала капли с мокрых рук на паркет в коридоре. Помниться одному из её хахалей прилетел подзатыльник за такие вольности, сейчас же она просто промолчала. - Держи, а то помрешь с голоду по дороге, - протягивает ему сыр, Музыченко неловко принимает. Совсем не хотелось, чтобы она думала о нем, как о нахлебнике. В голове ее явно закрались мысли, что вчера он пришёл ради секса и завтрака, и она могла ему запросто все это обеспечить, если бы не ряд причин, первой из которых стоял его Паша. Имя сразу запомнила, даже усилий прилагать не пришлось. Юра смеётся, сумбурно благодарит и завязывает шнурки на ботинках. Спешил, наговорил по телефону кучу всего, лишь бы Личадеев ему поверил, таким подлецом себя чувствовал, коих свет не видел, поэтому нужно было поторопиться, чтобы совесть хоть чуть-чуть угомонилась и перестала отравлять ему жизнь. Аня мнётся и снова, как тем утром, вертит в пальцах кулончик. Чувствовала себя странно, как будто близкого человека, которого давно не видела и ещё столько же не увидит, провожает, сама удивилась своим мыслям. А может всё-таки нужно было? - Юр, запиши номер, - поднимает на него глаза, тот как раз шарф заматывал вокруг шеи и замер. Хлопает глазами, Аня тоже, скорее от того, как быстро её мысли материализовались в слова. - Беспаливно как-нибудь. Юра нахмурился. Ожидал, что попросит больше не приходить совсем, забыть дорогу и адрес, стереть себя память, как в «Людях в чёрном», но никак не номер свой записать. Одно значило: своих вчерашних сонных слов она не помнит. Юра сомневается, думает даже напомнить, чтобы подколоть, но за телефоном все равно тянется и быстро вбивает в контакты цифры, что по памяти диктует Аня. На помощь снова Кикир приходит, Юра тому мегафоновский номер приписывает, главное не забыть самого Сашу об этом предупредить, а то выйдет неловко, если при самом Кикире Юре вдруг наберёт «Кикирон мегафон». - Ты предупреди в следующий раз, если увидеть захочешь, - Аня мягко улыбается и дважды проворачивает точащий в замке ключ. Путь был абсолютно свободен и Музыченко, кивнув и бросив «пока», быстро спускается по ступенькам, оставляя за собой только писк домофона и удар железной дверью.