Аромат лаванды

Это была Гревская площадь. Посреди неё возвышалось что-то вроде чёрного креста: то была виселица. Эсмеральда всё это узнала и поняла, где находится. Незнакомец остановился, обернулся к ней и поднял капюшон. - Ах, я так и знала, что это он! – воскликнула молодая девушка, цепенея от ужаса. Это был архидьякон. Он казался своей тенью, такое впечатление создавал лунный свет. При таком освещении все предметы кажутся призраками. - Слушай, - заговорил он, и Эсмеральда содрогнулась при звуках этого зловещего голоса, которого она уже давно не слыхала. Он продолжал свою речь отрывистым и задыхающимся голосом, что доказывало глубокое внутреннее волнение. – Слушай! Мы пришли сюда, и я хочу с тобой поговорить. Это – Гревская площадь. Дальше идти некуда. Судьба нас отдала во власть друг другу. Твоя жизнь – в моих руках, моя душа – в твоих. Этой площадью и сегодняшней ночью для нас кончается всё. Слушай же, что я хочу тебе сказать… только не говори со мной о своём Фебе. Не говори со мной о нём, слышишь! Если ты назовёшь его по имени, я не знаю, что я сделаю, но это будет ужасно. Говоря так он всё время ходил взад и вперёд, как человек, который не может устоять на месте, и таскал её за собой. Когда священник наконец остановился, как тело, нашедшее свой центр тяжести, то в его словах звучало прежнее волнение. Голос его становился всё глуше. - Не отворачивайся так от меня. Слушай, это очень серьёзная вещь. Состоялось постановление парламента, которым тебя приговорили к эшафоту. Я тебя вырвал из их рук, но они ищут тебя. Посмотри. И он указал на Ситэ. Там. По-видимому, действительно продолжались поиски. Шум приближался. На противоположной набережной виднелись фигуры солдат, бегущих с факелами в руках, раздавались их крики: «Цыганка! Где цыганка? Смерть цыганке!» - Ты сама видишь, что тебя ищут и что я тебе не солгал. Но я тебя люблю. Не открывай рта, лучше совсем молчи, если хочешь сказать, что ты меня ненавидишь. Я не хочу больше этого слышать. Сейчас я спас тебя от смерти. Подожди, дай мне договорить. Я могу тебя совсем спасти. Теперь дело только за тобой, как ты скажешь, так я и сделаю…- Тут он резко оборвал свою речь. – Нет, совсем не то я хотел сказать. И быстрыми шагами, не выпуская её руки из своей и заставляя цыганку бежать, он подошёл прямо к виселице и, указав на неё, холодно проговорил: - Выбирай между нами. Эсмеральда вырвалась из его рук и припала к подножию виселицы, обнимая её, как свою последнюю опору. Потом она приподняла свою красивую головку и взглянула через плечо на архидьякона. Она была похожа на Божью Матерь у подножия креста. Священник стоял не шевелясь, по-прежнему указывая пальцем на виселицу, неподвижный, как статуя. Наконец цыганка проговорила: - Я боюсь её меньше, чем тебя. Руки архидьякона горестно опустились, и взор с глубоким отчаянием устремился на камни мостовой. - Если бы эти камни могли говорить, - прошептал Клод, - они бы сказали, что перед ними сейчас самый несчастный человек в мире. Девушка, коленопреклонённая у подножия виселицы и вся закрытая длинными волосами, не перебивала его, когда он опять заговорил: - Я тебя люблю. Это правда! Разве не должно прорываться наружу пламя, сжигающее моё сердце? Увы, девушка, день и ночь, день и ночь пылает оно. Неужели я не заслуживаю сострадания? Ведь такая любовь – пытка. Я слишком страдаю, бедное дитя моё. Такая любовь должна вызывать сострадание, я в этом уверен! Ты видишь, как я кротко говорю с тобой, мне бы так хотелось, чтобы ты наконец перестала меня бояться. Да разве виноват мужчина, если он полюбит женщину! Ах, боже мой. Неужели ты никогда меня не простишь, будешь вечно ненавидеть меня! Значит, всё кончено. Вот отчего я становлюсь таким жестоким, страшным самому себе. Ты даже не смотришь на меня? Ты, может быть, думаешь о другом, пока я трепетно умоляю тебя, стоя на краю бездны., готовой поглотить нас обоих? Главное, не говори ничего о капитане! Всё напрасно! Пусть я валяюсь у ног твоих, пусть я целую – не ноги твои, нет, ты этого не позволишь, - но следы твоих ног, пусть я плачу, как ребёнок, пусть я готов растерзать грудь свою, вынуть оттуда не слова, а сердце и внутренности, чтобы доказать тебе свою любовь, - всё напрасно! А между тем душа твоя полна жалости и сострадания, ты светишься прекрасной кротостью, ты добра, милосердна и прелестна. Ты жестока только ко мне! Он закрыл лицо руками и зарыдал. В первый раз Эсмеральда видела его плачущим. В это мгновение на противоположной стороне площади появилась женская фигура в чёрно-белом платье. Это была бледная девушка среднего роста, с волосами цвета шоколада и ясными серо-голубыми глазами. Лунный свет мягко сиял на лице странной незнакомки, освещая одну его половину ярче, чем другую, что придавало её облику ещё большую таинственность. Казалось, что на ней надета полупрозрачная маска из двух половин - светлой и тёмной. Девушка напряжённо всмотрелась вдаль и плотно сжала губы, так, что они побелели. Через несколько секунд её глаза сверкнули, а на губах появилась грустная и в то же время немного лукавая улыбка. Она прошептала: - Ещё не поздно… Незнакомка изо всех сил сжала ладони, сплетя пальцы, и прижала руки к груди. Её губы беззвучно что-то зашептали. На площади стал усиливаться ветер, и казалось, что именно эта девушка стала причиной странного явления природы. Эсмеральда молча смотрела на архидьякона немигающим взглядом. В эту минуту её сердце пылало от обиды, страха и ненависти. Цыганка хотела броситься на своего заклятого врага и ударить его. Если бы при ней был кинжал, то она применила бы оружие, не задумываясь. Она хотела сказать, что никогда не будет принадлежать ему, что любит только Феба! Феб прекрасен, Феб – её солнце! Её возлюбленный, божественно красивый, храбрый и благородный, сумеет её защитить от всех опасностей, вырвет её из когтей смерти. Цыганка медленно встала и гордо выпрямилась, смерив священника презрительным взглядом. Но… Когда Эсмеральда заговорила, то с ужасом поняла, что речь не слушается её, что она говорит совсем не то, что хотела. Даже тело перестало подчиняться ей и безвольно застыло на месте. - Прости меня, я не хотела, чтобы всё так страшно произошло… - произнесла она, - Я не хотела этого. - Что? – переспросил ошеломлённый архидьякон. – Ты не испытываешь ненависти ко мне? Или я схожу с ума, и слух мой обманывает меня? Повтори. - Прости меня, - повторила цыганка, не понимая, как это происходит с ней, - И я тебя прощаю. Но я… Я не могу… Не могу быть с тобой. Мне очень жаль. Клод Фролло схватил Эсмеральду за руки, холодные и белые, как лёд. Девушка не шевелилась. Её глаза, огромные, тёмные и неподвижные, как бездна, теперь выражали лишь безграничное отчаяние. В них не было той живой и задорной прелести, которая когда-то способна была очаровать кого угодно. Не было больше того ослепительного сияния, не было радости, свободы и весны. В её глазах больше не было света жизни, который так привлекал его. - Отпусти меня! – прошептала цыганка. – Пожалуйста… С отчаянной мольбой она смотрела в лицо архидьякона, и по её щеке медленно скатилась слеза. Он с силой оттолкнул девушку от себя и закричал: - Уходи! Скорее исчезни отсюда, и больше никогда не возвращайся! Эсмеральда нерешительно застыла на месте, словно боясь поверить тому, что услышала. - Убирайся, слышишь! Беги, спасайся, пока я могу тебя отпустить! – резко произнёс Клод, вцепившись руками в виселицу, чтобы удержаться на месте и не броситься за девушкой. Цыганка сделала несколько робких шагов назад, не оборачиваясь и продолжая безмолвно смотреть на него. Ветер усилился. Убедившись, что Клод не собирается её преследовать, Эсмеральда развернулась и побежала со всех ног. В это мгновение священник обхватил голову руками, пытаясь побороть бушующую в душе страсть и желание вернуть цыганку любой ценой, и решительно зашагал в противоположную сторону, к Собору. Боясь не совладать с собой, он бросился бежать, чтобы стук сердца заглушил все ещё звучавший в его сознании голос прекрасной Эсмеральды. Незнакомка на противоположной стороне площади опустилась на колени, дрожа всем телом. Ноги отказывались служить ей. С её губ сорвался едва слышный стон боли, а глаза закрылись. Воздух на площади стал абсолютно неподвижным, ветер исчез. Через минуту девушка поднялась, держась рукой за стену, и медленно зашагала по соседней улице.