Аромат лаванды

Клод Фролло провёл остаток ночи, бесцельно бродя по улицам Парижа. Только перед самым рассветом он вернулся в собор. Внутри этого величественного здания была всё та же тишина и полутень, первые косые лучи солнца чуть оживляли собой витражи, отбрасывая на противоположную стену маленькие разноцветные блики, озарявшие темноту, но не разрушавшие её. Безмолвные статуи взирали на архидьякона своими каменными глазами. Они не знали пламени страсти, не знали страдания и боли. Только пустота… Он чувствовал в своей душе эту бездонную зияющую тьму безграничной пустоты, которая разрасталась всё глубже, туманила разум и отравляла жизнь. Этой ночью Клод потерял и брата, и ту, которую любил больше жизни. Больше у него не было никого, он остался совсем один. Преодолев бесконечные ступени винтовой лестницы в башне, он снова оказался в своей потайной келье и подошёл к окну. Взгляд мужчины был направлен на площадь – здесь он впервые увидел танцующую Эсмеральду. Здесь всё началось... Здесь он потерпел поражение в борьбе с самим собой. На столе среди прочего стояла маленькая шкатулка, запертая на ключ. Архидьякон вынул оттуда ленточку с монеткой, однажды выпавшую из кос цыганки, и долго рассматривал её. Это украшение раньше сверкало на солнце в волосах беззаботной и легкомысленной красавицы-плясуньи, «стрекозы», которая улетела прочь. Сколько раз он целовал драгоценную ленточку и прижимал её к груди, безмолвно сгорая от огня любви?.. Этот огонь, незримый и непреодолимый, преследовал архидьякона Жозасского днём и ночью, то вонзаясь раскалённой стрелой в сердце, то дразня разум и подсознание тщетными, несбыточными, но такими сладкими грёзами. Но теперь с этим пора покончить. Покончить навсегда… Клод Фролло покинул келью и решительно поднялся на балюстраду. Оттуда он смотрел на просыпающийся город и на Гревскую площадь, где виднелся тёмный силуэт виселицы. Уже стало совсем светло, в небе носились визгливые стайки стрижей, а на улицах появлялись люди, суетливо спешащие по своим делам, как хлопотливые муравьи. И где-то среди людей, может, уже не здесь, а далеко была и она, Эсмеральда. Одинокая, растерянная, печальная. Но свободная. А он навсегда останется скованным своими цепями. Клод усмехнулся, вспомнив свои мечты. Как он мог надеяться, что сумеет разорвать оковы и обрести счастье… Отчаяние… Мучительная безысходность… Рок… Да, именно рок, жестокий и непобедимый рок. Мольбы напрасны. Всё, абсолютно всё напрасно! Любовь – грех, запретный плод, страсть – безумие, желание – порок, мечта – глупость! Архидьякон поднял глаза к высокому ясному небосводу и громко рассмеялся сам над собой тем жестоким, мрачным смехом, за которым обычно скрывают слёзы. Теперь он понял, что слепой безжалостный рок вмешался в его жизнь ещё раньше. Обладая столь страстной натурой, принять сан было то же самое, что не подозревать о том, что у него есть крылья, и добровольно позволить приковать себя к земле. Добровольно приковать к земле… В тот самый день он стал пленником своей судьбы и был обречён проиграть битву, несмотря на нечеловеческие усилия. Без любви этот мир, пустой, бессодержательный, нелепый, не стоит ничего… А любовь принесла с собой только страдания, горечь, разрушение и ненависть. Всепоглощающая страсть, возникшая в сердце против его воли, против всего образа мыслей и чувств, разрушила его спокойную или, по крайней мере, казавшуюся спокойной жизнь, опустошила разум и отняла душу. Напрасно он противился судьбе: любил – и получил в ответ одни оскорбления, насмешки и издёвки, готов был бросить к стройным ножкам Эсмеральды весь мир и самого себя – а теперь осталась только ноющая боль незаживающей душевной раны. Сейчас Клод казался себе странным фантасмагорическим существом из двух равных частей – с головой и сердцем живого человека, огромными крыльями ангела за спиной - и с каменными ногами статуи, навеки приросшими к постаменту. В одной руке – книга, в другой – кинжал. Даже душа из двух половин – лёд снаружи, и пламя внутри. И всё это яростно спорит между собой и с судьбой, нанося удар за ударом. В этой борьбе его светлые крылья обгорели и потемнели… Как и душа. Где-то в глубине его сознания по-прежнему жил тот мечтательный юноша, который был искренне влюблён в науку и посвятил свою жизнь воспитанию брата. А что произошло потом?.. Потом был ад… Не проще ли прекратить бессмысленную борьбу и оставить этот мир? Сейчас, когда архидьякон считал, что всё кончено, он готов был распрощаться с жизнью, но последняя искра веры в милосердие Господа заставляла его каждую секунду откладывать последний шаг. Слова складывались в строчки, объединённые мелодией в невероятный молебен любви: О любовь, проклинаю навеки тебя! Ты – терзанья ночные, отрава моя; Все страдания ада – ничто пред тобой: Быть отвергнутым… Боже, за что эта боль? О любовь, я сгораю, тобою объят… Невозможно бороться… Нет сил устоять Перед дьявольской магией грешных соблазнов! Силам разума страсти огонь не подвластен. О любовь, заклинаю, верни мне покой, Погаси это пламя… Нет! Всё же иной Я желаю развязки: мечту воплоти И танталовы муки мои прекрати! О любовь, я страдаю, мой мир был разрушен, Ты затмила мне разум, похитила душу… Отрекаюсь сейчас от тебя я, но всё же Моё сердце безумная грёза тревожит. О любовь, я с мольбой к тебе снова взываю Пред землёю и небом, пред адом и раем: Одари меня счастьем иль жизнь прекрати! Мне иного пути не дано уж найти… Мужчина взглянул на зажатую в руке ленточку с монеткой – символ своей былой любви - и, размахнувшись, с силой бросил её как можно дальше, намереваясь последовать за ней в разверзающуюся под ногами бездну. Монетка сверкнула в лучах утреннего солнца и полетела сначала вперёд и вверх, а потом вниз, и несчастный едва сам не полетел вслед за ней по инерции, но какая-то встречная сила, вызвавшая резкий порыв ветра, оттолкнула его обратно на балюстраду. Ещё одно яростное дуновение холодного ветра коснулось его лица и приятно освежило. Это помогло ему прийти в себя. Он провёл ладонью по лбу и предусмотрительно сделал шаг назад. Ветер сразу утих. Лучи солнца приятно согрели священника, а где-то неподалёку запела малиновка, очевидно, свившая здесь, на верхушке башни, гнездо. Жизнь шла своим чередом. Странно, но архидьякону теперь было как будто немного лучше. Это ощущение было подобно мимолётному объятию мягких крыльев ангела после долгой и мучительной пытки, которая, казалось, никогда не закончится. Вдруг до него донёсся чуть слышный возглас: «Ни одна женщина на свете этого не стоит». Он обвёл взглядом балюстраду, но рядом не было никого. Мысль распрощаться с жизнью больше его не прельщала, и Клод предпочёл вернуться в келью, с удивлением заметив, что перед этим даже не запер за собой дверь. Внизу, на площади, уже известная читателям девушка в чёрно-белом платье прислонилась к холодной стене, задыхаясь. У неё сильно кружилась голова, и темнело в глазах. Она не думала, что это будет так сложно… Эта ужасная боль в половине головы… и словно языки пламени пробегают по коже… Но «и это пройдёт», как сказал бы в подобной ситуации Соломон. Незнакомка наконец вздохнула с облегчением и исчезла в облаке тумана. Теперь она была спокойна. Впервые за много лет Клод взглянул на своё излюбленное пристанище с отвращением: повсюду пыль, паутина, полурассыпавшиеся прахом черепа и скелеты, разваленные по столу, полкам и даже под ногами книги, пробирки, колбы, склянки с реактивами и прочее алхимическое оборудование… Чего там только не было, вперемешку лежали и истинные сокровища, и всякий давно ненужный хлам. Всем известно, что выполнение физической работы помогает немного отвлечься от душевных переживаний, поэтому архидьякон, чтобы хоть чем-то занять себя и попытаться меньше думать о цыганке, принялся энергично протирать от пыли все предметы в келье, расставляя нужные по местам и выбрасывая непригодные для работы. Он с яростью набросился на груду книг, словно это были его заклятые враги, и быстро ставил их в шкаф. Когда мужчина с треском захлопнул дверцу шкафа с книгами, то едва успел увернуться от коробки, которая свалилась при этом сверху. Следует сказать также, что о существовании этой самой коробки Клод уже вовсе позабыл. В ней обнаружилось семь мешочков с сушёными лекарственными травами и несколько книг, среди них небольшая рукописная книжечка – «Канцоньере» Петрарки. - Книга той странной девушки? Я совсем забыл о ней. Это было так давно. Прошла целая вечность. Кажется, её звали Беатриче, - задумчиво произнёс священник, рассматривая находку. Как одно мгновение, как яркая вспышка, в его памяти возникли события прошлого. Хозяйка книги была его ученицей много лет назад. Они впервые встретились в этой самой келье. 1474 год Это был один из тех прелестнейших весенних вечеров, когда воздух, напоенный ароматом первых цветов и переливами звонких птичьих голосов, манит людей окунуться в безграничное море очарования пробудившейся ото сна природы. Молодые зелёные листья чуть заметно шелестели, оживляемые лёгким дуновением тёплого, ещё насыщенного дневным солнцем ветра. На улицах повсюду мелькали пары влюблённых и молодые семьи с маленькими детишками. Даже многочисленные скульптурные химеры и горгульи, украшавшие стены Собора Богоматери, казалось, обрадованы долгожданным наступлением весны и оставили свои мрачные думы. Но на Клода Фролло красота природы никакого впечатления не производила, и он, как всегда, предпочёл книгу хорошей погоде. Пустые развлечения преходящи, а стремление к познанию – вечно и незыблемо. Так всегда было, и так всегда будет. Внезапно кто-то прервал его размышления резким стуком в дверь. - Войдите, - нехотя отозвался священник, догадываясь, что незваного гостя трудно будет быстро выпроводить. На пороге показался Жак Куаксье, бывший уже тогда хоть и глуповатым, но пронырливым и ловким хватом. Быстрому продвижению этого самодовольного и льстивого лицемера по карьерной лестнице можно было только позавидовать. Что ж поделать, если подобный шарлатан зачастую в почёте у сильных мира сего - за угодничество… Лекарь втащил за собой кого-то в тёмном плаще и широкополой шляпе и принялся рассыпаться в приветственных любезностях перед Клодом, который был вынужден отвечать. Речь гостя была столь пышна и цветиста, что постороннему наблюдателю легко могло бы показаться, будто он видит самого искреннего и благожелательного человека на свете. Конечно, это было не так. Покончив наконец с торжественной церемонией расточения похвал, Куаксье произнёс: - Я привёл с собой этого юношу, чтобы представить его вам, отец Клод. Он - очень одарённый малый, уверяю, и уже довольно много знает, несмотря на свою молодость. Если вы найдёте его достаточно способным, то могу я просить вас принять его в ученики? - Отчего же сами вы не возьмётесь за обучение? – холодно поинтересовался священник. Куаксье приблизился и тихо ответил: - Он изъявил желание учиться именно у вас, мэтр. Молодой человек, до этого нерешительно стоявший у двери, сделал шаг вперёд и вежливо, но сдержанно, без раболепия, поклонился, сняв широкополую чёрную шляпу. В это мгновение свет упал на его лицо и короткие золотистые волосы, слегка вьющиеся и неровно подстриженные. Черты юноши были тонкие и несколько резкие. Косой уродливый шрам пересекал правую щёку и придавал его облику что-то очень неприятное, глядя на него, подсознательно хотелось отвести взгляд в сторону. Голос молодого человека также казался неприятным, неестественным. Его серо-синие глаза при неярком освещении казались тёмно-лавандовыми и сверкали живым, восприимчивым умом, способным к смелым самостоятельным суждениям. - Я хочу стать врачом, мэтр, - сказал он. – И прошу вас помочь мне обрести необходимые для этого знания. - Хорошо, - сухо произнёс Клод Фролло, желая поскорее отделаться от присутствия Жака Куаксье. – Приходите завтра вечером и приготовьтесь отвечать на вопросы. Тогда я составлю представление о том, что вы уже знаете, и научу всему тому, что вам следует знать, если найду обнадёживающими ваши способности к обучению. - Благодарю вас, - ответил юноша, поклонившись, и исчез за дверью, а вслед за ним вышел и Куаксье. Молодой блондин поблагодарил медика за содействие и торопливо распрощавшись, исчез в переулке. Там он осторожно огляделся по сторонам и вздохнул с облегчением: - Кажется, всё получилось, - радостно прошептал юноша, и его голос мгновенно утратил неприятную резкость. Этот голос, нежный и мелодичный, был… женским. Этим странным молодым человеком была на самом деле совсем ещё юная девушка по имени Беатриче. - Тяжело быть женщиной и жить наукой, - тихо произнесла она. – Я ввязалась в опасную игру, но оно того стоит. В монастыре я бы никогда не смогла получить такие знания, какие сможет дать мне мэтр Клод Фролло. Я знаю, что умнее его здесь никого нет, давно мечтала убедиться в этом… А без притворства мне к нему не попасть. Что ж, отныне, Беатриче, ты носишь имя Берт. И эту странную гигантскую шляпу… Поправив огромный головной убор, выглядевший действительно несколько комично, и спрятав под шарфом нижнюю часть лица, девушка отправилась ждать следующего дня, с которого в её жизни должен был начаться совершенно новый этап. Она никому не рассказала о задуманном, даже единственной подруге. Юная Беатриче старалась не думать о том, что будет дальше, и просто радовалась успеху, но всеми силами берегла свой секрет.