Аромат лаванды

Итак, пора бы вспомнить и об остальных персонажах. Мы последовали за Беатриче, когда она покинула госпиталь, оставив звонаря и поэта. Гренгуар предпочёл переждать непогоду, а Квазимодо не стал там задерживаться, ведь ему действительно нужно было позаботиться… о цыганке снова. Несколько дней назад он стал случайным свидетелем того, как Эсмеральда бросилась в воду, и сразу же вытащил её на берег. Девушка горько расплакалась, как ребёнок, уткнувшись головой ему в плечо, и продолжала тихо вздрагивать от судорожных всхлипываний даже тогда, когда слёзы закончились. Горбун ласково гладил её мокрые волосы, обнимал её, успокаивал и утешал, как только мог – безмолвными прикосновениями. Его взволнованный, полный глубокой самоотверженной преданности взгляд говорил лучше всяких слов. Звонарь Собора Богоматери был глух физически, но душа его не осталась глуха к страданиям девушки: беззаботная уличная плясунья проявила к нему доброту однажды, а он хотел всю жизнь дарить ей нерастраченную нежность своего сердца. Даже если бы горбун говорил что-нибудь, цыганка вряд ли бы слушала его, так как её наивной, легкомысленной и ранее жизнерадостной натуре несвойственно было умение и желание прислушиваться к другим. Её единственным лекарством могло быть только время. Да, лишь время – преданный друг и заклятый враг человечества. Только оно может излечить или медленно убить, подарить надежду или же обречь на новое разочарование. Шелестя истёртыми страницами книги судеб, время ни одного мгновения не стоит на месте, кто-то слышит в это шелесте шёпот ушедших поколений, а кто-то – вкрадчивые шаги приближающейся смерти. Наконец Эсмеральда успокоилась и затихла в объятиях своего спасителя. Квазимодо аккуратно взял девушку на руки, словно она была невесомой, и понёс прочь от моста, чтобы ничто не напоминало ей о случившемся. Он по-прежнему молчал, и девушка была ему благодарна за это. Порой подлинное сочувствие заключается именно в этом – просто не напоминать человеку о его боли и не бередить кровоточащие душевные раны расспросами. Уродливое лицо звонаря, преисполненное озлобленности на жестокий окружающий мир, приобрело знакомое читателям выражение нежной печали, когда Эсмеральда доверчиво и трепетно прижалась к нему, закрыв глаза. Он не решался идти с ней обратно в Собор, но других вариантов не было. Хотя солдаты уж перестали искать колдунью и всё успокоилось, горбун боялся, что кто-нибудь может увидеть их и заподозрить неладное. Внезапно девушка вздрогнула, будто очнувшись от своего горестного транса, и взволнованно заговорила что-то, чего он не мог разобрать: - Матушка, там моя матушка, я же ей ничего не рассказала! Зачем я ушла? Что она теперь подумает? Пусти меня, я должна вернуться к ней! Скорее пусти меня! Что я натворила? Девушка вспомнила, что Квазимодо глух, и стала показывать рукой в направлении Гревской площади, надеясь, что он поймёт её. Но горбун наоборот подумал, что цыганка до сих пор боится виселицы, установленной там, и ускорил шаг. К тому же, утренний туман рассеивался, на улицах уже появлялись случайные прохожие. Зная нрав звонаря, никто не посмел бы даже приблизиться, хотя цыганка отчаянно забилась в его руках, пытаясь вырваться и побежать обратно. Он только крепче прижал девушку к себе и отрывисто сказал: - Не бойтесь, я никому не позволю попытаться снова арестовать вас. Под стенами Собора вы будете защищены. Я всегда буду защищать вас. Видя, что они удаляются от Роландовой башни, Эсмеральда с тревогой оглядывалась по сторонам, пытаясь придумать, как же объяснить бедному глухому, что ей нужно не в Собор, а на Гревскую площадь, и как можно скорее. Она ничего не придумала и поэтому просто подчинилась. Перед Собором, как назло, прогуливался из стороны сторону Тристан Пустынник, пребывавший в прескверном настроении. Он чувствовал, что история с утопившейся колдуньей не так проста, как кажется, но доказать этого не мог: цыганка исчезла и никто не смог её найти, а у него не было законных оснований не доверять мадам Бовен. Конечно, оснований-то нет, а недоверие есть… Будучи природным ревностным служакой, он вообще привык доверять только самому себе и тому, что видел, слышал, ощущал сам. Сейчас инстинкт говорил ему, что нужно всё проверить более тщательно. К тому же, Тристана весьма настораживал пролом в решётке Крысиной норы. Тогда он не обратил на это должного внимания, но теперь решил, что напрасно не осмотрел это место как следует. Разумеется, там что-то не так! Пытаясь удержать беглянку, невозможно настолько сильно сломать решётку, а вот если… Если впустить колдунью внутрь и спрятать, то… Его хищный взгляд был задумчиво устремлён в землю, поэтому он не успел заметить приближающегося звонаря и девушку. Квазимодо набросил на плечи Эсмеральде свой плащ и живо спрятал её в узком проходе между домами, знаками велев молчать и не выходить. Она кивнула, давая понять, что заметила опасность. В этот момент Тристан вскочил на коня и быстрее молнии понёсся по направлению к Роландовой башне, не оглядываясь по сторонам. Он хотел как можно скорее проверить своё внезапное подозрение и не стал выяснять, что по этому поводу думает король, которому уже, собственно, доложили о самоубийстве ведьмы. Когда грозная тень Тристана скрылась из виду, звонарь проводил цыганку в Собор через потайную дверь. Девушка снова очутилась в той самой келье, которую покинула только недавно. В углу до сих пор лежал мешочек с кубиками, из которых Джали раньше собирала роковое для цыганки слово «Феб». Слепая вера в прекрасного рыцаря-защитника разбилась, как разбивается хрустальная статуэтка о твёрдые гранитные плиты. Пал лучезарный образ прекрасного стрелка, который был богом солнца, был также её, Эсмеральды, богом. Он был её богом… Он был для неё всем миром… Но это в прошлом, а теперь рядом с ней тот, кого все привыкли называть дьяволом. Цыганка обессилено опустилась на постель, не в силах устоять на ногах. Тем временем Тристан Пустынник достиг Крысиной Норы и яростно вцепился в решётку, но сразу отпрянул, поранив ладони острыми краями сломанных прутьев. Боль привела его в ещё большую ярость, и он с остервенением набросился на окошко, пытаясь окончательно сокрушить его. Очнувшаяся от сна затворница успела понять только то, что её дочь снова ищут, но раз её ищут, значит, она успела убежать! Гудула решила, что должна выиграть время, чтобы Эсмеральда могла скрыться, и лишить преследователя всякого шанса на успех. - Где колдунья?! – ревел Тристан, с удесятерившейся силой бросаясь на решётку и повторяя. – Я знаю, что она должна быть здесь! Она должна быть здесь! Пара случайных прохожих в ужасе шарахнулась в сторону, подумав, что он, должно быть, сошёл с ума. - Как вы смеете нарушать уединение затворницы? - послышался чей-то голос. – Как поднимается рука ваша на место скорби и слёз? Тристан в бешенстве обернулся к говорившему, но не посмел произнести и слова в ответ, потому что увидел перед собой епископа Собора Богоматери, а затем предпочёл убраться с Гревской площади восвояси. - Я распоряжусь, чтобы завтра всё починили и вернули в первозданный вид, сестра моя, - покровительственно сказал епископ Гудуле. – А до этого времени вам лучше не оставаться здесь. Он проводил удивлённую затворницу в Собор, позволив ей находиться здесь до завтра. Женщина осталась одна и с горечью принялась размышлять, что могло случиться с её дочерью, внезапно найденной и вновь потерянной. Эсмеральда в это время неподвижно сидела в келье, бледная и встревоженная. Опасность заглушила в душе девушки тоску обманутой любви и пробудила с новой силой желание жить, так что Тристан своими угрозами невольно помог цыганке… По крайней мере, она не намеревалась больше пытаться утопиться. Квазимодо принёс ей другое платье, чтобы девушка переоделась в сухую одежду, и своё одеяло. Эсмеральда поблагодарила его грустной улыбкой и закрыла глаза. Звонарь раздобыл где-то гребень и теперь бережно расчёсывал волосы цыганки, спутанные и влажные от речной воды. Он снова любовался её чудесной юной красотой. Девушка была красива, как и прежде, но утратила свою прежнюю живость и беззаботность, казалось, страдания придали ей более взрослый и гораздо менее весёлый, чем прежде, вид. Постепенно цыганка успокоилась.