Аромат лаванды

Тяжёлый сон постепенно развеивался, но сменился не привычным интерьером комнаты, а… тем самым лесом. Удивительным образом Клод оказался там с арбалетом и уже чётко знал, в каком направлении следует идти и что его ждёт. Всё произошло точно так, как он видел в том странном сне на грани реальности и вымысла: отвратительное зрелище соития двух порождений тьмы, прыжок зверя и мгновенный выстрел, а затем короткая, но жестокая схватка с ведьмой не на жизнь, а на смерть. Когда Эстер рухнула, словно подкошенная, архидьякон с непривычным благоговением перекрестился, почувствовав, что высшие силы не оставили его. Это ощущение было таким необычным и светлым, настолько светлым… Он не только чудом остался жив, но и наконец-то получил весомые основания быть убеждённым в своей скорой победе над настоящим чудовищем в человеческом обличье. Если бы не лаванда… Священник заметил, что, к счастью, вырвал растение не целиком, и там осталось ещё несколько живых цветков. В древних магических книгах описаны способы, при помощи которых можно ускорить ход жизни растения и сделать так, чтобы цветы и семена появлялись гораздо быстрее, чем полагается. У него непременно получится осуществить это! Клод осторожно отломил ещё одну веточку лаванды и прижал к сердцу. - Проклятое растение! – ведьма яростно вцепилась длинными пальцами в свои всклокоченные волосы и вырвала целую прядь. - Я была уверена, что они все уничтожены, они же должны были сгореть заживо! Ненавижу! Клод обратил презрительный взгляд на это существо, которое теперь невозможно было даже назвать женщиной, и торжественно проговорил: - Самому Богу угодно было сохранить хотя бы одно маленькое семечко этого драгоценного растения. И именно Бог дал здешней несчастной земле, которую ты, порождение ада, осквернила своими деяниями, силы, чтобы это семечко проросло, и цветок, сохранивший мне жизнь, расцвёл именно сейчас! - Но лаванда не будет хранить тебя вечно… – прошипела Эстер, сверкая глазами в бессильной злобе. - Ты ещё пожалеешь о том, что сделал, дерзкий человек! Временно лишённая сил колдунья лежала на земле, отчаянно извиваясь и пытаясь подняться, но ей не удалось этого сделать. Наконец она умолкла, перестала судорожно дёргаться и, напоследок злобно взглянув на архидьякона, закрыла глаза. Он, конечно, понимал, что ещё многое предстоит сделать, но теперь, когда у него есть оружие, данное небом, победа действительно близка, и также близко возвращение в Париж. А почему, собственно, ему так страстно хочется вернуться? К чему? К своей прежней жизни… Возможно, вернуться к кому-то? Нет. Ведь на самом деле его никто не ждёт и не хочет видеть, кроме, может быть, непутёвого младшего брата, как всегда нуждающегося в деньгах. Но как бы там ни было, Клод хотел вернуться, и обстоятельства благоприятствовали этому: оставшись без повелительницы, оборотни в остервенении набрасывались друг на друга, и подобные схватки нередко были смертельны для обоих противников - той же ночью, когда была повержена ведьма, постепенно пали и созданные ею чудовища. С рассветом священник заставил всех местных жителей пройти испытание аконитом, что помогло обнаружить ещё троих монстров, надеявшихся скрыться. Все они затем были крепко связаны верёвками, пропитанными аконитовой настойкой, и приговорены к сожжению прямо здесь, на месте. Иная участь была уготована Эстер – её следовало доставить в столицу для публичного суда и казни. Дорога до Парижа могла затянуться, значит, нельзя было рассчитывать на то, что один цветок лаванды сможет долго лишать ведьму злых чар. Клод заперся в доме и тщательно закрыл все ставни, чтобы самому избежать обвинений в колдовстве. Необходимый ритуал прошёл успешно: несколько семян лаванды, брошенные в чашу с водой, от произнесённого заклинания стремительно превратились в прекрасные ароматные растения, давшие новые семена, и так – много раз, пока свежие цветы не заполнили собой всю поверхность огромного стола. Веточками лаванды аккуратно увили стены массивной клетки, быстро изготовленной местным плотником для перевозки злой колдуньи, лавандовым зельем были насквозь пропитаны прочные верёвки для того, чтобы связать её. Но самое главное – были изготовлены маленькие зазубренные стрелы, содержавшие настой этого растения, на тот случай, если понадобится мгновенно обездвижить ведьму в клетке. Теперь всё было готово для того, чтобы немедленно отправиться в путь. Несколько человек вызвались сопровождать архидьякона и изобличённую им колдунью в Париж. Заключённая в клетку Эстер, в путах верёвок, обильно облитых лавандовой настойкой, вдруг медленно приоткрыла свои змеиные глаза и бросилась на прутья, заметив ненавистного ей священника, который посмел сопротивляться ей. И хотя ведьма не могла выбраться наружу, так как цветы лаванды останавливали и обжигали её, многие из стоявших рядом людей, задрожали от ужаса и попятились. - Не торопись так, дьявольское отродье, - с оттенком брезгливости произнёс Клод. - Ты успеешь до места казни. Эстер попыталась плюнуть ему в лицо сквозь прутья, но архидьякон успел отклониться. Плевок угодил в землю и превратился в мерзкую скользкую жабу. - Хорошо, что не я должен тебя судить, потому что я не знаю достойного приговора на земле. Но одно я знаю точно – что гореть тебе в аду! – проговорил Клод и метким выстрелом заставил беснующуюся от своего бессилия колдунью умерить пыл. Стрела, ломкий зазубренный кончик которой содержал достаточное количество крепкого лавандового настоя, вонзилась в плечо Эстер. Ведьма моментально попыталась выдернуть стрелу, но только сломала её, а кончик остался и заставлял медленно гореть заживо - ни кожа, ни плоть, ни кровь злобной чародейки не переносили даже вида, не то что прикосновения лаванды. Эстер обессилено опустилась на пол клетки и перед тем, как погрузиться в оцепенение, выкрикнула: - Гореть в аду? Но ты будешь там со мной! Обещаю! Священник несколько побледнел, но ничего не ответил и велел отправляться в дорогу немедленно. Многие из женщин в толпе перекрестились, взволнованно поглядывая друг на друга. Хорошенькая девочка лет шести, догадавшись, что злая ведьма угрожает тому, кто избавил их всех от уничтожения, сердито поджала нижнюю губу и, топнув маленькой ножкой, громко заявила: -Нет, этого не будет! Клод повернулся к малышке и едва не вздрогнул от изумления, увидев поистине ангельское личико, светлые длинные волосы и синие глаза, сияющие, словно сапфиры. Этот облик невольно показался ему знакомым… Возможно, Беатриче в детстве была именно такой. Эта девочка столь поразительно похожа на неё, как родная дочь. А у мадам Бовен действительно уже может быть ребёнок, ведь она была замужем. Почему-то эта мысль отозвалась в его душе болью. Если бы он был мужем Беатриче, то у них могла бы родиться прелестная дочурка. Наверняка девочка унаследовала бы лучшие черты своих родителей – красоту, нежность и добрый нрав матери, ум, целеустремлённость и энергию отца. Да, несомненно, их дочь была бы поразительно умна, он научил бы её всему, чему только возможно! Подобные мысли вихрем носились в голове архидьякона, заставляя его то радоваться своим фантазиям, то огорчаться, вспоминая о том, что этому никогда не суждено случиться. И всё-таки эта милая девочка могла бы быть не только дочерью его ученицы. Хоть в мечтах она могла бы быть его дочерью… Клод сделал шаг навстречу славной малышке и спросил: - Почему ты так сказала, дитя моё? Почему ты думаешь, что этого не будет? - Потому что Бог этого не допустит, - торжественно ответила та, сделавшись удивительно серьёзной. – Бог никогда не забудет вашу доброту, не забудет, что вы спасли нас всех! - Ты веришь в это? – неожиданно для себя самого поинтересовался священник, хотя собирался сказать что-то совсем другое. - Да, - чуть приблизившись, произнесла малышка. – Я верю! Повинуясь странному порыву нежности, Клод протянул руку навстречу ей, словно выражая безмолвную просьбу приблизиться к нему, и девочка поняла его. Радостно улыбнувшись, она подбежала к архидьякону Жозасскому. - Как тебя зовут? – проговорил он, не в силах отвести взгляд в сторону. - Клодетта, - тихо отозвалась девочка. Арбалет выпал из его рук на землю. - Боже мой… Клодетта! - ошеломлённо прошептал священник, чувствуя, как от волнения кровь сильнее застучала у него в висках, и подхватил малышку на руки. – Пообещай, что ты не забудешь меня, когда я уеду. - Я никогда вас не забуду, клянусь! – ответила маленькая Клодетта, порывисто обняв его, и трепетно поцеловала в щёку. В это мгновение на его губах появилась лёгкая мечтательная улыбка, какой уже не было давно. Если бы Клод мог видеть себя со стороны, то крайне бы удивился такому своему выражению лица. - Клодетта, дитя моё, да хранит тебя Бог! – проговорил он, осторожно передавая девочку на руки её настоящим родителям. – Прощай. Через минуту процессия, охранявшая клетку с колдуньей, тронулась. Архидьякон не хотел оглядываться назад, но всё же оглянулся и увидел, что очаровательная малышка Клодетта смотрит ему вслед. Размышления о том, что ему запретно не только любить и желать любви женщины, но и иметь детей, разумеется, были не новыми для Клода, но столь интенсивными, как теперь, они не были никогда. В его сознание каждую секунду закрадывался навязчивый вопрос: почему у него отнято данное самой жизнью право каждого человека – право иметь семью, ведь он способен стать хорошим супругом любящей его женщине и дать достойное воспитание ребёнку… Разве это было бы противно Богу и священным заповедям? Сознание привычно отвечало: «Да, это было бы противно Богу! Потому что каждый священнослужитель должен посвятить свою жизнь именно служению Богу и принести в жертву все остальные чувства, кроме любви к Богу. Потому что должно быть только так и никак иначе!». Но вслед за этим неотступно звучало короткое, но отчаянное «Нет, так не должно быть». Время в пути тянулось медленно, отчего противоречивые размышления становились ещё более тягостными. Несмотря на то, что никаких объективных оснований для беспокойства не было, архидьякона не покидала смутная тревога. Клод был уверен, что это вызвано всем, что ему довелось пережить за последнее время, всеми теми ужасами, свидетелем которых он был. Впрочем, через два дня основания для беспокойства действительно появились: священник заметил, что прикосновение к лаванде вызывает у него неприятное ощущение лёгкого покалывания, которого не было раньше. Ему приходилось каждую ночь тайно вновь совершать тот самый ритуал, в результате которого появлялись свежие цветы. Крестьяне, сопровождавшие его, были уверены, что цветы появляются благодаря божественному провидению, но если бы они узнали об истинном их происхождении, то незамедлительно водворили бы Клода прямо в клетку к Эстер, пылавшей жаждой мести. Священник с ужасом понял, что каждый совершённый магический обряд постепенно превращает его самого в такое же порождение зла, как то, против которого он сражался. Он стал расходовать лаванду гораздо экономнее, чтобы совершать меньше ритуалов. Вследствие этого Эстер уже не находилась в оцепенении, а была вполне способна медленно передвигаться по своей клетке и говорить. Чтобы не допустить бегства ведьмы, Клод был вынужден постоянно держать наготове заряженный арбалет. На вторые сутки непрестанного бодрствования он ненадолго заснул, и она, разумеется, воспользовалась такой великолепной возможностью. Конечно, цветы лаванды не давали ей выйти наружу, но не могли воспрепятствовать тому, чтобы она использовала иные средства… Сбросив прочь остатки своего разорванного платья, ведьма с торжествующей ухмылкой продемонстрировала наивным стражникам красоту своего тела. Эстер была дьявольски соблазнительна, и даже воспоминание о том, какое чудовище скрыто под ликом этой красоты, не могло унять огонь вожделения, разгоревшийся в каждом из тех, кто видел её. Только своевременное вмешательство архидьякона смогло спасти положение: его властный суровый окрик заставил крестьян остановиться, хотя они уже готовы были перебить друг друга в битве за обладание пленной красавицей. Ведьма настойчиво внушала им мысль о своей невиновности и о том, что на ложе страсти она щедро вознаградит того, кто вернёт ей свободу. Разумеется, уступать не хотелось никому, и они накинулись друг на друга, готовые убивать. Пришлось прикрепить к одежде каждого из крестьян по цветку лаванды, чтобы защитить их от коварного внушения ведьмы. Клод снова выстрелил в неё из арбалета, чтобы обездвижить – только при попадании внутрь тела ведьмы лаванда оказывала столь сильное воздействие. Он понимал, что иначе невозможно: нельзя позволить Эстер обрести прежнюю силу - тогда она легко расправится и с ним, и с остальными, а затем снова возьмётся за исполнение своих жестоких замыслов. Но в то же время каждый новый цветок стоил ему горьких сомнений в правильности своих действий и… затаённого страха, поскольку обжигающая боль при прикосновении становилась всё сильнее. К тому же, священник обратил внимание на то, что стал сильнее физически, его зрение и слух также значительно обострились, а порой возникало странное состояние - словно на грани двух миров. В такие короткие мгновения он видел то, что происходило далеко от него, но видел так отчётливо, что в реальность этого невозможно было не поверить. Клод видел брата, всё так же предающегося безделью, Гренгуара, с увлечением создававшего задуманную поэму, Антуанетту и Флёр-де-Лис, проводивших дни и ночи над раненым Королём Алтынным. Последнее видение заставило архидьякона внутренне задрожать: тогда в его воображении мелькали знакомые картины заседания суда, мрачной камеры пыток и грубого палача, не церемонящегося со своей жертвой – хрупкой светловолосой девушкой с синими глазами. Это действительно была его ученица Беатриче, несправедливо обвинённая в колдовстве и попытке отравить короля. Уже много дней её пытали, пытаясь добиться признания, но безуспешно – обвиняемая продолжала упорно всё отрицать. Исхудалая, побледневшая, с огромными кровоподтёками по всему телу, блондинка казалась живым призраком, и у многих в зале суда невольно наворачивались слёзы на глаза при мысли о том, что она, спасшая жизни многим, теперь погибнет, и даже доброе имя её будет обращено в прах. Кто-то не верил в её причастность к колдовству, кто-то жалел о том, что такая прелестная девушка оказалась ведьмой, прислугой дьявола. Но никто теперь не мог ей помочь, так как король был непреклонен – та, что покушалась на его жизнь, да к тому же столь коварным способом, непременно должна умереть, а перед этим её жизнь должна превратиться в ад. Так и было. На теле Беатриче не осталось ни одного живого места, она уже не могла самостоятельно передвигаться, и в зал суда её приносили на руках. Но даже после испанского сапога девушка осталась непреклонна: она невиновна. - Продолжим допрос в камере пыток, - холодно проговорил прокурор. - Нет, я больше не могу! – воскликнул палач, когда обессиленную арестованную вновь принесли к нему. – Я больше не выдержу! Она ни разу не вскрикнула за всё это время, я даже голоса её не слышал. Она уже будто мертва, только глаза живые. Завяжите этой девушке глаза, я не могу пошевелиться под её взглядом. - Проклятая ведьма, сколько ты ещё будешь упорствовать? – мерзко прошипел Куаксье, находившийся здесь же. – Ты хотела отравить короля при помощи целебного снадобья и надеялась, что останешься безнаказанной? Это он изготовил яд под видом лекарства и написал фальшивый анонимный донос на Беатриче, чтобы потом прибрать к рукам имение и госпиталь её покойного мужа. Девушка, собравшись с силами, тихо проговорила: - Я никого никогда не хотела отравить и не отравила. Все ваши обвинения несправедливы. - Что ж, продолжим. Вы сами этого захотели, - решительно произнёс прокурор. - Я отказываюсь выполнять это, - вдруг возразил палач. – Если эта девушка не созналась до сих пор, то она, должно быть, действительно невиновна. И если она до сих пор не умерла от перенесённых страданий, то её поистине хранят небеса! За спиной у блондинки раздался знакомый ей голос, настолько жестокий и циничный, что она едва не задрожала. - До чего ты глуп! Она околдовала тебя, несчастный! – высокомерно проговорил вошедший. - Я сам ею займусь, если вы не возражаете, господин прокурор. - Как пожелаете. Начинайте, - безразлично отозвался Жак Шармолю и вышел. Вслед за ним, злорадно потирая руки, вышел и Куаксье. Беатриче осталась одна со своим мучителем – Тристаном. В это мгновение Клод яростно взмахнул рукой, словно пытаясь проникнуть в собственное видение и помешать происходящему там, а затем велел своим спутникам как следует стеречь ведьму в пути и ни за что не расставаться с цветами лаванды, вскочил в седло и торопливо понёсся по направлению к Парижу, потому что сердцем чувствовал: каждая минута на счету.