Аромат лаванды

- Посмотрите, какой негодяй! Вероятно, офицерский слуга стащил форму хозяина и, напившись, свалился в канаву, – произнёс неизвестный голос над головой у капитана де Шатопера. - Да разве он похож на слугу из хорошего дома? Что за шут гороховый? – усомнился кто-то другой. - Это, скорее всего, какой-нибудь ничтожный грязный бродяга, - грубовато подытожил третий. - Взгляните на его лицо! - Если это вообще можно назвать лицом! До чего отвратительная физиономия, он страшнее горбуна Квазимодо! – насмешливо прозвенел мелодичный девичий голосок, показавшийся капитану немного знакомым. - Вставай, ишь разлёгся! Убирайся отсюда, на нашей улице не место таким, как ты, – с этими словами кто-то швырнул в Феба, продолжавшего валяться в канаве, охапкой обветшалой соломы. – И вытрись как следует, прежде чем показываться на глаза людям. - Слышишь, что тебе говорят? Вставай, свинья этакая! – в этот момент офицеру прямо в лицо бесцеремонно плеснули холодной водой из ведра. Неистово бранясь и угрожая всех отправить к дьяволу, он в ярости попытался ухватиться за эфес шпаги, но забыл, что оружия нет. Мелодичный девичий голосок, принадлежавший брюнетке с изумрудно-зелёными глазами, весело засмеялся. Вслед за ней захохотали и остальные. Уличные мальчишки принялись кидать в капитана комьями грязи. Когда в ход пошли дорожные камни, ему пришлось позорно спасаться бегством. Это случалось уже не в первый раз - с того момента, когда капитан де Шатопер был ранен, прошло больше недели. Три дня он провалялся в канаве, а потом изо дня в день ползал по окрестным улицам, то падая, то вновь поднимаясь. Отовсюду его гнали, как бродячего пса, поэтому он стал промышлять воровством. Окружающие были уверены, что извалявшееся в грязи создание, отдалённо походившее на человека – обыкновенный пьяница. Когда он начинал заявлять о своём дворянском происхождении, то над ним смеялись и называли сумасшедшим. Бывший блистательный офицер с разбегу рухнул на дорогу от истощения. Его рана была слишком глубока и вновь начала кровоточить от резких движений, к тому же, вероятно, началось заражение крови. Феб дрожал из-за сильнейшей лихорадки, но всё же твёрдо был намерен добраться хоть до кого-нибудь, кто сможет узнать его и поможет. Он долго шёл и наконец заметил в отдалении очертания Собора Богоматери. Это заставило его ускорить шаг. Солнце склонилось к закату, и вокруг постепенно сгущались сумерки. Дом де Гондолорье был совсем рядом. Из дверей выпорхнула стайка женщин и девушек в траурных нарядах: сегодня скончалась Алоиза де Гондолорье. Феб торопливо зашагал им навстречу, но дворянки бросились врассыпную, визжа от ужаса. Никто не узнал бывшего офицера. Конечно же, в дом его не впустили – лакеи вышвырнули непрошеного гостя вон, приняв его за грабителя или мошенника. Внезапно дорогу ему преградили стрелки, велевшие убираться куда подальше. Почти бессмысленный и полуугасший взор капитана вспыхнул: он узнал их всех, это же были его солдаты. Но они отказались признать его, грубо обозвали и пригрозили забрать в тюрьму. Он кричал и ругался на весь свет, затем схватился за горло одного из солдат и попытался задушить, но остальные мигом связали дебошира и бросили лицом в землю. - Эй, ребята, что здесь случилось? – задорно полюбопытствовал светловолосый юноша, передвигавшийся с помощью костылей. – Кого вы сегодня поймали? - Этот дерзкий пьянчужка пытался вломиться в дом де Гондолорье, осмелился назваться капитаном де Шатопером, бесследно исчезнувшим несколько дней назад, а потом набросился на меня. Вероятно, пил запоем. Вот и допился, - усмехнулся один из стрелков. - Жеан! – прохрипел капитан, приподнявшись и узнав молодого человека. – Расскажи этим ослам, кто я! Юноша расхохотался так, что едва не упал вместе со своими костылями, и воскликнул: - И откуда этот урод знает моё имя? Голос мне кажется смутно знакомым, но всё же я прежде никогда не видел этого человека. Я не знаю, кто это. Впрочем, он забавный – просто заправский шут! Феб некоторое время таращил глаза вслед удаляющемуся бывшему приятелю и собутыльнику. Если даже Жеан Фролло отказывается его, Феба, узнать - значит, никто не узнает. Теперь уже бывший капитан почувствовал себя совершенно обессиленным и безропотно позволил вести себя в тюрьму. Его всё ещё лихорадило, поэтому стрелкам то и дело приходилось подталкивать его в спину, чтобы заставить идти быстрее. Примерно на середине пути он получил настолько сильный удар, что упал на колени, но внезапно вскочил и, оттолкнув в стороны двух солдат, не ожидавших попытки к бегству, бросился в один из переулков и скрылся в темноте. Стрелки не стали долго преследовать его. Близился рассвет. Антуанетта, утомлённая работой, вошла в свою комнату, которую теперь делила с Флёр-де-Лис. Блондинка уже не спала - сидела у окна и шила при тусклом мерцании света. Хотя официально работа госпиталя была остановлена, на самом деле туда продолжали обращаться за помощью. Ни одна из девушек, работавших там ранее, не испугалась опасности и не сбежала. К счастью, ни Куаксье, ни Тристан не появлялись здесь. Солдаты сами не желали, чтобы госпиталь прекратил своё существование, и поэтому не причиняли ни малейшего беспокойства, а некоторые из них даже оказывали тайком небольшую помощь – приносили лекарственные растения и чистую воду, чинили мебель, кололи дрова. Антуанетта прислонилась к стене и тихо заплакала. Флёр оставила шитьё и приблизилась к подруге. - Я больше не могу, у меня нет сил, - проговорила брюнетка сквозь слёзы. – Мне стыдно признаться, но я малодушно мечтаю лишь о том, чтобы сбежать отсюда. Я устала от постоянного вида крови раненых, от хрипов и стонов больных, от постоянного страха, что нас тоже арестуют и обвинят в колдовстве, как бедную Беатриче. - Нет, - приглушённо ответила Флёр-де-Лис. – Мы им не нужны, им нужна была только моя сестра – я это чувствую! - Стая отвратительных демонов подвергает ангела пыткам и позору! – Антуанетта всхлипнула, закрыв лицо руками. – Когда Беатриче была рядом, то я никогда не посмела бы предаваться подобным мыслям, как сейчас. Она была для меня не только лучшей подругой и учительницей, но и постоянным примером стойкости, благородства и веры. Я знаю, что никогда нельзя отчаиваться, но вынуждена признать, что снова утратила и веру, и надежду. Когда это случилось впервые, то именно Беатриче помогла мне вновь обрести себя, вновь почувствовать себя человеком. - Как это случилось? - Я приехала в Париж из провинции, мечтая найти работу. И вот, казалось, что мне улыбнулась удача: я стала горничной в богатом доме. Хозяева хорошо мне платили, обращались вежливо – я была поистине счастлива. К тому же, камердинер хозяина Эдгар – очень приятный и благоразумный мужчина - оказывал мне знаки внимания, а потом сделал предложение. Мы надеялись, что нам позволят пожениться, но в тот день в доме пропала большая сумма денег. Когда хозяин узнал об этом, то, конечно, страшно рассердился. Он выгнал Эдгара из дома, а на меня обрушил целый поток ругани, думая, что я подговорила его камердинера на кражу. Я рассказала о произошедшем хозяйке, надеясь на защиту с её стороны, но она лишь обозвала меня лгуньей и велела убираться прочь. Эдгар разозлился на меня за то, что лишился хорошего места: он был уверен, что это я взяла хозяйские деньги и свалила всю вину на него. Я осталась одна и бродила по городу, сгорая от стыда и горя. Так я оказалась рядом с этим госпиталем и попыталась украсть что-нибудь из снадобий, чтобы выпить сразу несколько пузырьков и отравиться. Беатриче остановила меня. Это только ей было под силу. Потом я не раз стыдилась своего отчаяния и трусости. Флёр-де-Лис горестно вздохнула и произнесла: - Теперь ты вынуждаешь меня чувствовать себя пристыженной. Брюнетка изумлённо взглянула на неё. - Твои чувства серьёзны и оправданы, а я легкомысленно тоскую по роскоши – по своим драгоценностям, пышным балам и приёмам, по дням и вечерам в праздности и веселье. Как я тогда была хороша, не то что теперь… - Флёр смерила презрительным взором своё простое платье. – Драгоценности пришлось продать, а богатые платья сменить на то, что я всю жизнь считала лохмотьями! Но это ещё не самое худшее: мои руки и ноги огрубели, кожа стала темнее, я превращаюсь в дурнушку! Единственное из моей прежней жизни, что теперь внушает мне отвращение и ужас – это воспоминание о том, что когда-то я любила Феба. Вернее, я думала, что люблю его. Потом пришло разочарование, а за ним и ненависть. Как же хорошо, что я не стала его женой! - Флёр, а ты любишь Клопена? – с лукавым выражением лица спросила Антуанетта. Лицо дворянки засияло нежной, но грустной улыбкой в ответ, и она проговорила: - Да, люблю, и не только потому, что он дважды спас меня. Конечно, я и подумать не могла, что буду любить его, но это так. - И он тебя любит, я уверена, - воскликнула брюнетка, чуть оживившись, но вновь опечалилась. – А Пьер меня не любит. Ему нужно было только вдохновение, а не любовь. Пьер видит лишь свои поэмы, а на меня даже не смотрит! Мне надоело чувствовать себя вещью, и я хочу сказать ему, что расторгаю нашу помолвку. Надеюсь, что ты будешь счастливее меня в любви. Теперь Флёр не выдержала и заплакала: - Я люблю Клопена, как никого прежде не любила! Я хочу всегда быть с ним, но знаю, что не смогу. Меня даже не волнует то, что мы не равны по происхождению – это теперь не имеет значения. Но всё же я не вынесу жизни во Дворе Чудес: нищета, кровь, грабежи – это не для меня! Я не проживу там и трёх дней! Я не должна дарить напрасных надежд и поэтому сегодня днём не пойду с Клопеном на прогулку, хотя именно этого мне хочется. - Если ты этого хочешь, то почему бы нам не прогуляться? – с чуть заметной иронией в голосе полюбопытствовал Король Алтынный, незаметно наблюдавший за Флёр-де-Лис из-за приоткрытой двери. – Погода прекрасна, и небо столь же ясное, как твой взор, когда ты не плачешь. Прошу тебя, утри слёзы. Девушка опустила глаза, но пошла вслед за ним. После повторного ранения Клопен остался жив лишь благодаря своевременной помощи Антуанетты – она смогла сделать всё так, как её учила Беатриче. К тому же, он от природы обладал крепким здоровьем и теперь уже не лежал целыми днями в постели, а торопился скорее вернуться к обычной жизни. Флёр шла рядом с ним, и оба молчали, хотя знали, что нужно поговорить. Наконец Клопен остановился и, решительно взяв девушку за обе руки, спросил: - Ты любишь меня? - Ты же всё слышал, - покраснев и опустив голову, прошептала она и попыталась вырваться. – Ты всё слышал сам. - Но я хочу, чтобы ты сказала мне, а не своей подруге. Скажи это! Флёр замерла, словно маленькая певчая птичка, опасающаяся нападения кота. Она вспомнила, как горячо молилась о том, чтобы Клопен скорее пришёл в себя после операции, как в первый раз выйдя на улицу, он опирался на её руку, как сама доверчиво ухватилась за его ладонь, когда испугалась человека, издали похожего на Тристана… Сейчас она должна решить, что же будет дальше. Девушка подняла голову и взглянула Клопену в глаза. Она боялась, что он попытается удержать её силой, но страх тут же исчез: взгляд мужчины был столь же нежным, как в то мгновение, когда он впервые говорил ей о своей любви. - Скажи, что любишь меня, если это действительно так, - повторил он. - Но я тебя ни к чему не принуждаю. Я хочу видеть рядом любящую женщину, а не рабыню, которая меня боится и поэтому рано или поздно начнёт ненавидеть. Флёр-де-Лис на мгновение опустила глаза и затем робко поцеловала Клопена. В осторожном прикосновении её губ отразились и любовь, и желание убедить его в своей искренности, и в то же время грусть от того, что их первый поцелуй должен стать прощальным – ведь они никогда не будут вместе. - Я люблю тебя, - проговорила блондинка, одновременно улыбаясь и плача. – Но… Король Алтынный прервал речь девушки, с улыбкой приложив кончик указательного пальца к её губам. - Я знаю, - сказал он. – Тебя останавливает то, как я живу. Ты боишься бедности, моих разбойников и всего того, что видела во Дворе Чудес. Но я покажу тебе то, чего ещё никто не видел! Пойдём со мной, дорогая! Клопен с силой взял блондинку за руку и повёл за собой. - Куда мы идём? – поинтересовалась Флёр с опаской. - Поверь мне, мой прелестный цветок, в этом нет ничего дурного или опасного для тебя, - ответил Король Алтынный, таинственно сверкнув глазами. – Ничего не бойся. В его взгляде и голосе было что-то, заставлявшее доверять ему, поэтому Флёр-де-Лис успокоилась. Они шли в течение довольно долгого времени, и наконец девушка окончательно перестала ориентироваться в запутанных улочках. Дома вокруг были преимущественно нежилыми и полуразрушенными. К одной из таких развалин и направился Клопен, настороженно оглянувшись по сторонам. В доме мужчина взял факел, лежавший среди мусора на полу, и зажёг его, а затем снова огляделся и повёл Флёр дальше, тщательно закрыв за собой дверь в самую дальнюю комнату. Там не было ни одного окна и царила темнота, а одна из стен была украшена массивным барельефом, изображавшим какое-то странное и страшное мифическое чудовище, подобное причудливым химерам Собора Богоматери. Одна из глазниц чудовища была пуста, а в другой сквозь слой пыли виднелся крупный зелёный нефрит. Клопен поместил в пустую глазницу точно такой камень, и каменная пасть пугающего создания отворилась. Внутри лежал маленький ключ, потемневший от времени. Барельеф начал медленно поворачиваться, словно фантастическая карусель, и Король Алтынный, усмехнувшись замешательству своей спутницы, повёл её в этот загадочный коридор. Их путь лежал в мрачные парижские катакомбы.