Аромат лаванды

Во Дворце Правосудия тем временем происходило последнее заседание по делу колдовства и попытки отравления короля. Поскольку подсудимая проявляла злостное запирательство и пытки ни к чему не привели, приговор решили вынести без её признания. Хотя никаких объективных доказательств вины Беатриче Бовен не было, никто не хотел рисковать жизнью, возражая обвинению со стороны самого короля. Жак Шармолю не подал виду, но внутренне задрожал, вспомнив мертвенно-бледное лицо этой стойкой девушки и бездонный взгляд её синих глаз. Она была так красива, когда впервые появилась здесь, а теперь, израненная и искалеченная, превратилась в живой труп. Взгляд прокурора остановился на её одежде. Даже платье стало похожим на саван, единственное, что напоминало о прошлом – янтарное ожерелье, которое судья разрешил оставить. Кому всё это нужно? Королевский прокурор догадывался о том, что Куаксье пожелал владеть её госпиталем и состоянием, но сделать ничего не мог. Впервые в жизни он столь сильно сомневался в себе, требуя казни для невиновной, но даже если бы захотел, то не посмел бы спорить с всесильным королевским лекарем, убедившим короля в том, что отравление было подстроено мадам Бовен. С каменным выражением лица прокурор огласил, что подсудимая должна быть приговорена к смертной казни через сожжение на костре перед лицом всего парижского народа. Судья выразил согласие. Беатриче не проронила ни слова, услышав свой приговор, но её глаза, обычно сияющие, в тот миг всем показались угасшими. Затем она чуть приоткрыла рот, будто собираясь что-то сказать, но лишилась чувств. - Унесите её, - холодно проговорил Шармолю, вздохнув. – Сегодня вечером она будет казнена. - Не торопитесь, приговор был вынесен несправедливо, - эти слова архидьякона Жозасского, внезапно появившегося в зале суда, произвели эффект грома среди ясного неба. Вокруг на мгновение воцарилась мёртвая тишина, а затем поднялся гул недоумения. - Вы забываетесь! – выкрикнул Куаксье, забыв свою трусость, когда кто-то посмел мешать его замыслам, и обратился к Шармолю. – Господин королевский прокурор, почему вы позволяете подобное вмешательство? - Позвольте поинтересоваться, какие у вас есть основания, чтобы утверждать подобное? – неуверенно пробормотал прокурор, почувствовавший, что оказался меж двух огней. - Человек, причастный к колдовству и чёрной магии, имеет особую черту, по которой его можно выявить. Тело ведьмы чрезвычайно чувствительно к воздействию лаванды. Это растение обжигает кожу и внутренности слуг дьявола, а также лишает их сверхъестественных сил и способностей. Сейчас я докажу вам, что эта женщина невиновна. Взгляните! – Клод стремительно приблизился к лежащей на полу несчастной подсудимой и, осторожно приподняв её, приложил к её лбу последний из цветов лаванды. Кожа мадам Бовен не получила от этого ни малейших повреждений. Никто не обратил внимания на то, что сам священник стиснул зубы от боли, когда лепестки лаванды коснулись его пальцев. Беатриче пришла в себя от его прикосновения и, открыв глаза, взглянула на своего защитника с доверием и радостной надеждой. Впервые за долгое время она попыталась улыбнуться. Улыбка была слабой и едва заметной, но её взор засиял столь прелестной и непревзойдённой красотой, что архидьякон замер на мгновение, вновь залюбовавшись этими неземными глазами и сознавая, что нежный и благодарный взгляд предназначен только для него. Он дотронулся до руки Беатриче и заметил на её изящных пальцах следы действия инквизиторских орудий. Весь внешний облик несчастной явственно свидетельствовал о том, что судья не гнушался никакими средствами для того, чтобы получить признание – она была больше похожа на мёртвую, чем на живую. Это вызвало у архидьякона чувство горечи и отвращения к окружающим. - Лаванда не причинила ей ни малейшего вреда, значит, обвиняемая не причастна к колдовству, - сурово проговорил Клод. – Вы совершили ошибку. - Но, право, думаю, никто из нас прежде не слышал ничего такого, - заявил судья. – Знает ли кто-нибудь из присутствующих о подобных свойствах этого растения? Насколько достоверно то, что вы говорите? Я вправе требовать более веских доказательств. - Разумеется, моё собственное убеждение в том, что душа мадам Бовен невинна и чиста, не является веским доказательством для суда, но от достопочтенного мэтра Куаксье вы почему-то вовсе не требуете никаких доказательств! – в голосе священника зазвучали надменные и язвительные ноты. – А перед судом человеческим все должны быть равны, как перед Божьим судом. Судья панически вытер пот со лба и, оглядываясь по сторонам, словно загнанный в ловушку дикий зверь, спросил: - Чего же вы требуете? - Вынесение приговора должно быть приостановлено до тех пор, пока сюда не привезут настоящую ведьму, причастность которой к дьявольским занятиям подтверждена не только свидетельством многих очевидцев, но и вещественными доказательствами, - произнёс Клод Фролло, глядя в упор на судью и королевского прокурора. – Тогда я подвергну её испытанием лавандой, и вы увидите сами, что с ней произойдёт. - Ересь! Бред! Ведьма околдовала вас! – заговорил королевский лекарь. – Вы, мэтр Клод, очевидно, сами не понимаете, что говорите. Но обвинение в отравлении короля даже вы не посмеете оспаривать, эта женщина должна сгореть заживо за то, что хотела сделать! - Должен сказать, я знаю также, какое растение способно уличить отравителя, - ответил тот, загадочно взглянув на своего противника. – К счастью, оно есть совсем рядом. - Что же это? – изумился Жак Шармолю, вставая со своего места. - Мята, которая растёт за окном. Если запах листьев мяты сильно вдохнёт обычный человек, то не чихнёт или может чихнуть лишь один раз. Но если её аромат вдохнёт отравитель или тот, кто замышляет отравление, то непременно выдаст себя долгими приступами чихания, а затем начнёт задыхаться, свистя и хрипя. Лицо у него посинеет, а в груди всё будет гореть огнём. Судья и прокурор недоумевающе переглянулись, слушая архидьякона. - Кто пожелает испытать себя? – спросил он. - Я, например, - пожав плечами, предложил Шармолю и вышел из зала. Через несколько минут он вернулся с несколькими веточками свежей мяты и разорвав пару листьев, с силой вдохнул прохладный бодрящий запах этого растения. Ничего не произошло. - А теперь вы попробуйте на себе, - архидьякон протянул королевскому лекарю веточку мяты. - Я? – почему-то ужаснулся Куаксье. – Я не верю в этот вздор! - Если вы не отравитель, то ничем не рискуете. Берите. - В самом деле, мэтр Куаксье, вы ничем не рискуете, - неожиданно присоединился прокурор. – Вдохните мятный запах, в этом нет ничего дурного. Мне самому даже понравилось, это растение удивительно освежает и избавляет от головной боли. Теперь я всегда буду носить его с собой. Куаксье с отвращением взял несколько листьев и поднёс к своему лицу. Едва он сделал вдох, как тут же принялся чихать, кашлять и задыхаться. Когда окружающие увидели посиневшее лицо королевского лекаря и услышали его хрипы, то ужаснулись и зашумели ещё сильнее. Кто-то начал выкрикивать обвинения в адрес лекаря, не стесняясь в выражениях. - Так вот кто здесь отравитель… - с недоумением произнёс Жак Шармолю и скомандовал двоим стражникам. – Задержите его до тех пор, пока дело не будет улажено окончательно. Куаксье увели, и все разошлись из зала суда, со страхом ожидая, что же произойдёт, когда обо всём станет известно королю. Разумеется, читатель знает, что мята не способна указывать на преступника. Это растение красиво и очень полезно, имеет много целебных свойств и с давних пор служит человеку. Вот только королевский лекарь мяту не переносил – позднее это назвали бы аллергией. Однажды в монастырском саду архидьякон заметил, что Куаксье не может находиться рядом с мятой, не задыхаясь, и запомнил. Это знание теперь послужило отличным средством для того, чтобы скомпрометировать противника и склонить на свою сторону доверие других – блестящий ответный удар. Конечно, подобные приёмы не годятся для судебных разбирательств, но, надеюсь, читатели простят это, ведь был уличён настоящий отравитель. Шармолю приблизился к Клоду и тихо сказал: - Мы были друзьями с давних пор, мэтр, и, как друг, я хочу вам сказать… А вы твёрдо уверены, что эта женщина невиновна? - Разумеется. - Я готов поверить вам. Но как убедить короля – ума не приложу. Что ж, ради нашей с вами дружбы я буду настаивать на дополнительном расследовании, хотя не уверен в успехе. - Надеюсь, вы не станете держать невиновную в тюрьме, - проговорил священник. – Отпустите её. - Всё же этого я позволить не могу, хотя обещаю вам, что с этого дня мадам Бовен не будут пытать. К тому же, если я её выпущу, то она будет в опасности, - прокурор настороженно оглянулся и прошептал: - Эту женщину могут убить без всякого суда. Король жаждет её смерти, а верные слуги наверняка захотят принести её голову ему в подарок. Кто же даст ей убежище и защиту? А я бы мог… - Разумеется, всякий может обрести спасение и помощь в стенах Церкви, - на этот голос обернулись и архидьякон, и прокурор. Перед ними стоял архиепископ Собора Богоматери. – Сегодня я наконец-то добился разрешения на то, чтобы мадам Беатриче Бовен получила убежище в Соборе, хотя король против этого. Тристан, притаившийся за портьерой, слышал всё. Он был в состоянии дикой ярости – его добыча ускользала из рук! Ей не уйти отсюда живой… - Не стану спорить, - смирился королевский прокурор, расставшись со своей внезапной мечтой сблизиться с обвиняемой. – Если так, то можете забрать её отсюда немедленно. По правде, я ведь и сам не верил, что эта девушка виновна. Тень, быстрая, словно, хищная птица, выскочила из-за портьеры и в несколько огромных шагов подобралась к Беатриче. Тристан молниеносно нанёс сильнейший удар ножом, но промахнулся: лезвие разорвало ожерелье на шее девушки, оцарапало ей кожу и вонзилось в пол настолько сильно, что его нельзя было вытащить. Он бросился бежать, заскрежетав зубами от злости и проклиная эту ведьму, которую так ненавидел. Тристан и сам не знал, почему так ненавидит эту женщину, почему вообще так пламенно ненавидит всех окружающих, что готов кинуться на кого-нибудь и разорвать на части. Он впервые задумался об этом: почему же в его голове и сердце нет места иным чувствам, почему его обуревает столь сильная злость и желание уничтожать? В это время крестьяне, сопровождавшие клетку с Эстер, остановились ненадолго, чтобы передохнуть. Ведьма коварно улыбнулась, заметив на дороге редкое растение, которое могло очень пригодиться ей. Она незаметно протянула руку сквозь прутья и, сорвав цветок, начала шептать заклинание. Тристан напряжённо оглядывался по сторонам: ему казалось, что повсюду он видит женщину, в тёмно-зелёных глазах которой играют огненные искорки из золота и сердолика. Этот взгляд – властный, гордый, хитрый – сводил его с ума, так же как испепеляющая ненависть, причину которой он не мог объяснить, хотя впервые желал узнать. - Почему? – прошептал он в отчаянии. – Почему? - Убей волка, - проговорила женщина с колдовскими глазами. – Тогда ты узнаешь ответ! Она расхохоталась и закружилась в воздухе. Тщетно Тристан пытался схватить её и остановить. У него закружилась голова. В этом полуобморочном состоянии он бродил по городу, мечтая оторвать голову ненавистной блондинке. На одной из улиц он остановился, увидев повозку и нескольких охотников с поклажей. Один из них держал на привязи молодого волчонка, которого, вероятно, собирался приручить. Обуреваемый смутным предчувствием чего-то необычайного, Тристан приблизился к повозке и сделал вид, что с интересом рассматривает охотничьи трофеи. Вдруг он схватил один из ножей и, яростно всадив его в сердце волчонку, бросился прочь, не дожидаясь ответа со стороны охотников, чьи гневные окрики не оставляли сомнений в том, что напавшему не поздоровилось бы. Тристану удалось скрыться, и он стал ждать ответа на свой вопрос.