Аромат лаванды

1482 год - Вот что я услышал вместо благодарности, - архиепископ сжал руками ручки кресла. – Эти слова стали последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Я ушёл, проклиная ненавистного де Гондолорье, Лауретту, которую любовь ослепила настолько, что лишила разума, и даже себя самого. Я прекрасно понимал, что Лауретта была в отчаянии, но за что она так меня оскорбила? Никогда прежде я не подвергался подобному унижению и недоумевал: за что? Ведь я тоже живой человек, наделённый чувствами, мечтающий получить хоть немного тепла в награду за свою любовь. Я не хотел больше встречаться с ней, но узнал, что де Гондолорье написал на неё донос. Если бы в ту минуту капитан попался мне на глаза, я убил бы его и ни секунды не жалел о содеянном. Я отвёз Лауретту обратно в Италию, а сам вернулся в Париж. Через шесть лет я вновь посетил её, втайне надеясь, что теперь она будет более благосклонна ко мне. Она по-прежнему любила капитана, целыми днями разглядывая кольцо, которое он ей подарил. Меня охватило чувство горького разочарования и душевной пустоты. Я попрощался, оставил Лауретте свою любимую книгу на память и попросил потом передать её Беатриче вместе с тем самым кулоном с цветами лаванды, который для неё изготовили по моему заказу. В конце жизненного пути капитан раскаивался в своём предательстве, но это уже ничего не могло изменить. Лауретта умерла во время эпидемии, а Беатриче исчезла. Я не раз жалел, что не забрал девочку ещё малышкой и не удочерил её, хотя в её внешности уже тогда ярко проявились черты семьи де Гондолорье. К счастью, теперь я убедился, что Беатриче не похожа характером на своих родителей. Когда я встретил её здесь, то не решился подойти и поговорить. Кроме того, она притворялась юношей, чтобы учиться у вас, и носила мужскую одежду. Я всё это видел, но не вмешивался, и, признаюсь, был разочарован и огорчён, когда вы её раскрыли и прогнали. - Потом я понял, что это было жестоко, и хотел всё исправить, - Клод опустил глаза, вспомнив, как обнаружил прощальное письмо девушки в книге и первый раз читал его. – Из-за моей чрезмерной строгости она могла погибнуть на улице и выжила лишь благодаря какой-то счастливой случайности. - Не думаю, - архиепископ улыбнулся. – Беатриче обязательно воспользовалась бы полученными от вас знаниями, я в этом не сомневался. Так и произошло, она стала великолепной целительницей. Я, кстати, знал её покойного мужа – господина Бовена. На исповеди он признался, что их брак был фиктивным, заключённым ради того, чтобы оставить девушке хорошее наследство – имение и госпиталь. Она сумела распорядиться наследством достойно - спасла сотни человеческих жизней за эти годы… Что это? Архиепископ умолк, прислушиваясь, и с недоумением распахнул окно. Его речь была прервана колокольным звоном, раздававшимся раньше положенного времени: Квазимодо уже давно вернулся, но не мог больше ждать ни минуты – весь мир должен был услышать о его счастье. Огромные тяжёлые колокола ожили и запели, будто воспламенённые огнём любви звонаря, и каждый из горожан, кто слышал их пение, готов был поклясться, что никогда прежде не знал ничего более прекрасного. Раньше многие непременно стали бы ругаться, разбуженные звоном в столь ранний час, но даже самым отъявленным богохульникам ругательства не шли на уста, и они молчали, изумлённые и очарованные красотой и величием этой мелодии – торжественной, радостной и ликующей, словно птица, устремляющаяся поутру навстречу солнцу. Даже обитатели Двора Чудес, всю ночь охранявшие Собор, готовы были плакать от восхищения, невзирая на то, что большинство из них никогда не были религиозны и жизненный путь их не был праведным. Впервые вместо нот безграничной слабости человека перед Богом и судьбой в звоне колоколов Собора Богоматери слышалась вечная хвала Божественному милосердию и благословение всему миру. - Похоже, что этой ночью в Соборе действительно всюду происходят настоящие чудеса и чародейство, - проговорил архиепископ. – Наш звонарь влюблён, потому что только сила любви способна дать человеку вдохновение для создания подобной красоты. Взгляните! Клод также выглянул в окно и увидел, что на площади за несколько минут собралась целая толпа. Ближе всех к колокольне стояла Антуанетта, архидьякон узнал её. Когда мелодия колоколов умолкла, брюнетка побежала по лестнице наверх, чтобы поблагодарить Квазимодо за чудесную музыку, а народ в это время приветствовал звонаря криками восторга и взлетающими вверх шапками. Кроме этой поистине счастливой картины, Клод увидел, что солнце ещё не показалось на горизонте, но ночь отступила и постепенно небо светлеет. Чем яснее оно становилось, тем мрачнее было его собственное лицо. До рассвета остались считанные минуты. Он принялся торопливо что-то писать. В его келье тем временем появился женский силуэт. Неизвестная, одежда которой была исключительно белого и чёрного цветов, принесла с собой две большие колбы. В одной из них был реактив чёрный, словно самая глубокая на свете тьма, а в другой – настолько ослепительно-белоснежный, что его белизна казалась светящейся в полутьме. Таинственная незнакомка вложила в руку спящей Беатриче маленькое зеркальце, а затем вылила содержимое обеих колб на противоположные края стола, и две лужицы – одна белая, другая чёрная - стали медленно сближаться. Странная посетительница исчезла, словно её не было, а спящая блондинка открыла глаза и огляделась по сторонам. Заметив зеркальце, она взглянула на своё отражение и поняла, что от пережитых истязаний не осталось и следа. Арест и пытки теперь казались страшным сном. Беатриче узнала келью, в которой находилась, и поняла, кто вернул её к нормальной жизни. Девушка также обнаружила рядом своё самое красивое платье и другие некоторые вещи, которые Антуанетта передала ей, оделась и тихо вышла из кельи. - Друг мой, что вы пишете? – спросил архиепископ. - Ваше высокопреосвященство, я решил, что должен написать завещание, и прошу вас его сохранить до того момента, когда оно понадобится, и подтвердить его подлинность. Я покидаю Париж и найду себе пристанище в любом месте подальше от людей – безразлично, в лесу, горах или пустыне. Поскольку с этого момента моя жизнь всё равно что прекращается, я намерен передать своё имущество моему приёмному сыну Квазимодо и той девушке, которая сейчас рядом с ним. Когда-то я хотел оставить хорошее наследство младшему брату, но он промотает все деньги за три дня и будет нищенствовать. Он всегда хотел жить лишь по своему усмотрению – да будет так, я устал с этим бороться. Я намеревался уехать после того, как невиновность Беатриче Бовен будет полностью доказана королю, но теперь прошу вас позаботиться о ней. Так будет лучше. Архиепископ холодно взглянул на своего собеседника и с некоторым осуждением произнёс: - Верите ли вы сами в то, что говорите? Так никому не будет лучше. Я не для того столько времени рассказывал вам всё это. Я стар, мне осталось лишь доживать свой век, но вы гораздо моложе меня и ещё можете стать счастливым человеком. Зачем же мучить себя и женщину, которую вы любите? Ведь она тоже любит вас! Однажды вы уже расстались с Беатриче, но тогда ещё не любили её. Что же вынуждает вас теперь повторить это? Идите к ней и объяснитесь. Я помогу вам обоим покинуть Францию и отдам свои деньги; я богат, но мне некому больше их оставить, а Беатриче для меня как родная дочь. Поверьте, я прошёл долгий жизненный путь и могу утверждать: священник, прежде всего, остаётся и должен оставаться человеком, иначе он не сможет ни служить Богу, ни помогать другим людям. - В моём намерении скрыться от людей и заключается та последняя помощь, которую я могу оказать, - Клод приблизился к открытому окну и с горечью посмотрел сначала на небо, потом на площадь. Выражение его лица было равнодушным, а голос абсолютно спокоен, несмотря на трагизм произносимых слов. – Я не хочу кому-то причинить зло и поэтому должен исчезнуть. С каждой болезнью, даже смертельно опасной, можно и нужно бороться, но всё равно может наступить роковое мгновение, когда она становится неизлечимой. Считайте, что я неизлечимо болен и медленно умираю! Как ещё можно назвать то, во что меня превратят первые лучи солнца? Моё тело останется живым, а душа безвозвратно погибла. Вы были совершенно правы, уличив меня в использовании магии; сегодня ночью я совершил ритуал, после которого моё превращение в слугу тёмных сил неизбежно. Этим я помог Беатриче и ни о чём не жалею. Но я не хочу, чтобы она – истинный ангел во плоти – узнала, кем я стал теперь. Поэтому я хочу поскорее уехать и больше никогда её не видеть! Я убил бы себя, если бы это помогло сохранить мою душу от чудовищной метаморфозы, но думаю, это бессмысленно: самоубийца точно так обречён гореть в аду. Я превращаюсь, лаванда обжигает меня ещё сильнее! Мне даже больно на неё смотреть. Блондинка, слышавшая его слова, безмолвно сползла вниз по стене, на которую опиралась. Беатриче воспользовалась тем, что ночью здесь никто не ходит, и искала своего любимого учителя, чтобы поблагодарить его, а найдя, не могла теперь сдержать слёз, потоками хлынувших из её прекрасных глаз. Она поднялась и удалилась, чтобы её не обнаружили. - Но, может, ещё не поздно! – решительно проговорил архиепископ. – Приготовьте отвар из лаванды и выпейте его. Это причинит вам адскую боль, но наверняка будет задерживать процесс превращения. Скорее, не теряйте времени, солнце уже совсем близко! Это в самом деле был шанс, и Клод решил не упускать возможность остановить или хотя бы замедлить превращение. Он бросился к своей келье, где ещё оставалось немного высушенных цветов лаванды, но нерешительно остановился у входа. Надеясь, что Беатриче, которую он оставил спящей, ещё спит, священник беззвучно приоткрыл дверь и увидел, что его ученицы там нет, она ушла. Вскоре крепкий горячий отвар лаванды был готов, и как только солнце показалось на горизонте, архидьякон сделал первый глоток. Невыносимая боль охватила всё его тело, но превращение было приостановлено хоть на минуту. Вдруг кто-то осторожно прикоснулся к его плечу. Клод обернулся и увидел Беатриче Бовен. Всеми силами стараясь не выдать своего состояния, он произнёс: - Ваша сестра и её муж чрезвычайно беспокоились за вас, поэтому идите на балюстраду, чтобы они вас заметили и увидели, что с вами всё в порядке. Потом приходите снова сюда, я должен вернуть ваш кулон. Прежде, чем блондинка успела возразить, священник выставил её за дверь. Он решительно сделал ещё несколько глотков лавандового отвара и застонал от усилившейся боли, которая жгла его хуже, чем пламя. Архидьякон хотел запереть дверь, чтобы девушка, вернувшись, не могла попасть внутрь, но обессилено выронил ключ и схватился за голову. Казалось, что его виски сдавлены гигантскими раскалёнными тисками; сознание всё больше погружалось в какое-то оцепенение. Время как будто остановилось. Клод закрыл глаза и почувствовал, как подушечки пальцев его возлюбленной ласково прикоснулись к его вискам. От этого боль отступила, и он смог посмотреть на Беатриче. Его преданная ученица, ослепительно прекрасная в женском наряде, вернулась к нему. Взгляд её серо-синих глаз выражал благодарность и желание помочь ему, а чарующий румянец нежно-розового оттенка выдавал волнение и искренность. - Возьмите, - проговорил Клод, вкладывая в руку девушки её заветный кулон с лавандой. – Ваше украшение спасло мне жизнь в борьбе с ведьмой и помогло исправить зло, причинённое вам. Храните эту вещь как память обо мне и уходите, прошу вас, Беатриче. Уходите скорей! Видя, что девушка не сделала ни шагу назад, он взял её за руку и добавил: - Уходите ради моей любви к вам! Я обречён, я превращаюсь в такое же отвратительное существо, с которым боролся. - Я знаю, - ответила она. - Разве может бездушный служитель дьявола находиться рядом с таким чистым и добрым ангелом – рядом с вами! - Но я тоже люблю вас, - прошептала Беатриче, глядя ему в глаза. – И все эти годы ни одного мужчину не любила, кроме вас. Я готова разделить с вами любое, даже самое тяжкое испытание! Эти слова девушки были для архидьякона одновременно сладостны и мучительны. Она любит его! Теперь он знал, что любим, и мог почувствовать себя счастливым, но – только до тех пор, пока его душа способна любить. - Пока жива моя душа, я люблю тебя, мой ангел, - проговорил Клод и коснулся губ своей ученицы пламенным поцелуем, чувствуя, что прежняя боль его покидает. Беатриче не отстранилась и с трепетом ответила на поцелуй. Лучи солнца озарили влюблённых, стоящих словно на краю пропасти и отчаянно не желавших падать в эту бездонную глубину царства тьмы, где исчезает человечность. Эстер, ждавшая своего часа, злорадно улыбнулась, когда увидела, что солнце полностью оторвалось от кромки горизонта и устремилось вверх. Настал час метаморфозы. - Я не утратил чувство любви к тебе, значит, превращение не произошло, - негромко произнёс священник. – Теперь мне есть ради чего бороться, и я верю, что борьба не будет напрасной! Он решил выпить ещё лавандового отвара, зная о том, что боль непременно возникнет вновь; это было необходимо, чтобы оставаться человеком. Но теперь боль не возникла. Клод схватил цветок лаванды в руки – растение не обожгло его, он снова был самим собой. Искренняя любовь и вера совершили настоящее волшебство, а коварная ведьма Эстер осталась ни с чем. Архидьякон запер дверь кельи и стал покрывать поцелуями нежные руки прелестной Беатриче, её изящную шею и обнажённые ключицы. Теперь никто на свете не властен был отнять у него любимую. Его руки поспешно срывали всё то, что мешало прикасаться к её стройному и гибкому телу. - Я больше не отпущу тебя никогда, - проговорил он, заключая Беатриче в объятия, полные страсти. - Скажи, что любишь меня и ни за что не оставишь. - Я люблю тебя и никуда не уйду, - пообещала девушка и обняла крепкие, надёжные плечи Клода, за которыми теперь могла укрыться от всего мира. Она была счастлива отдать любимому мужчине свою неприкосновенность, подарить ласку и нерастраченную за годы нежность. В это время два реактива, разлитых на столе, достигли друг друга и соприкоснулись, в результате чего раздался оглушительный взрыв и вспыхнул огонь. Пожар охватил келью мгновенно. Флёр-де-Лис неистово закричала, увидев дым, а Клопен и Квазимодо одновременно бросились в башню, оттолкнув привратника. Когда дверь кельи наконец удалось выломать, то внутри остался только пепел.