…Никто в лодке не ел и не спал. Грести не приходилось, течение само несло их прямо на восток. Они плыли всю ночь и весь следующий день, а когда занялась ещё одна заря — такая яркая, что ни ты, ни я не смогли бы глядеть на неё даже через тёмные очки, — они увидели чудо. К.С.Льюис
Не горюй — скоро мы найдём воду. И пустыня когда-нибудь кончится. Но зачастую люди пересекают пустыню, чтобы найти ещё одну пустыню. Борис Смоляк
***
Они поссорились! Катара просто поверить не могла, так это было глупо. У них ведь получалось договариваться. Даже решение Проблемы рук удалось найти. Прошло несколько дней их плавания, и она успела привыкнуть к спокойным разговорам, взаимной, всегда наготове, без просьб, помощи. Как будто постоянно, когда ей было нужно, ее ждала протянутая рука. Но похоже, она себе это всё вообразила. Они поссорились, и виноват в этом был, разумеется, один высокородный болван. Она сидела на носу лодки, злилась и вспоминала про себя все подходящие случаю обидные именования. Конский Хвост. Сердитый Придурок. Покоритель придурков! Умиак бодро шел вперед под парусом, но Катаре сейчас этого было мало. Чем быстрее они пересекут океан и достигнут берега, тем быстрее она расстанется с этим… этим… Она подняла руки, создавая волну. Возможно, от злости она намеренно не была аккуратна. Волна, толкнув лодку вперед, плеснула потом позади, рядом с кормой, окатив сердитого придурка водой. Катара обернулась на его возмущенный вопль. Теперь он был мокрым — и еще более сердитым. Ха! Так ему и надо! Но тут же она почувствовала укол вины. В мокрой одежде и на холоде легко простыть. Он был сам виноват, но все же такого Катара для него не хотела. — Я могу тебя высушить! — крикнула она. Прозвучало не очень дружелюбно, но после всего, что он ей наговорил, пусть будет благодарен и за это. — Мне твоя помощь не нужна! — прокричал тот в ответ. Потом провел левой рукой над мокрым правым рукавом. От потемневшей ткани пошел пар, она на глазах светлела. — Видела? Жалкий позер! Так выделываться просто глупо. Хотя что удивляться, когда вся эта дурацкая ссора началась с его глупости. Была его очередь следить за парусом. Катара хотела всего лишь объяснить, что веревку надо удерживать не так. Зуко высокомерно ее объяснения отклонил и сказал, что так ему удобно. Мало ли что ему удобно! Любой нормальный человек понял бы, что надо делать как правильно. Но, разумеется, не он. Катара разозлилась и сказала, что он ничего не понимает в мореплавании. Тут начался обмен оскорбительными мнениями. Люди Огня ничего не понимают в мореплавании, потому что плавают на огромных кусках железа, которые называют кораблями. Нет, это племена Воды ничего не понимают в мореплавании, потому что их маленькие ничтожные лодки не могут пересекать большую воду. — Конечно, могут! Для этого есть боевые ладьи, — сказала Катара с достоинством, с трудом удерживаясь от того, чтобы не засветить своему противному собеседнику в глаз. Слышать про ничтожные лодки было обидно. Самая большая ладья в отряде отца была в несколько раз меньше его отстойного корабля. — К тому же… обрати внимание. Ничего не замечаешь? Ты сейчас как раз на таком жалком суденышке. Хм, интересно, откуда оно у тебя? О, знаю! Ты его украл! Она ткнула пальцем в его сторону. Он возмущенно тряхнул своим дурацким конским хвостом. — И не жалею! И знаешь что? — из его ноздрей вырвался дым. — Ты тоже не жалеешь, потому что была рада убраться оттуда подальше. Потому что это ваше северное племя Воды — сплошь придурки и мудаки! — Как ты смеешь! — Ты сама знаешь! Вспомни, что произошло с тобой! — Замолчи! Он не смел так говорить. Она не хотела вспоминать про Хана, она бы предпочла забыть о его существовании навсегда. — Не тебе, человеку Огня, об этом судить! Он высокомерно пробурчал, что народ Огня и в самом деле несет другим народам высокую культуру. Они еще будут благодарны, когда, узнав ее, откажутся от своих прежних идиотских обычаев… Что-о?! Катаре хотелось его побить. Швырнуть в воду. Побить, швырнуть в воду, а потом повторить это десять раз. И это даже не было бы нарушением обещания! Потому что вколотило бы в него хоть немножко мозгов, что пошло бы ему на пользу, а значит, считалось бы помощью. Но никто в здравом уме (даже в крайней степени ярости) не будет делать этого, находясь в умиаке, маленькой лодке, посреди огромного океана. Поэтому она всего лишь смерила покорителя придурков леденящим взглядом и, перебравшись на нос, упросила дядю Айро поменяться с ней местами. Она хотела быть как можно дальше сейчас от этого болвана. Болван, очевидно, хотел того же, потому что тут же упросил дядю взять на время управление парусом, а сам убрался на корму, где стал прожигать взглядом горизонт. Пока Катара случайно не окатила его водой. Теперь они сердито кричали друг на друга поверх дядиной головы. Дядя не был этому рад. Он закрепил парус и прогнал Катару обратно на корму, а сам ушел на нос. Мол, так им не придется перекрикиваться. Катара, привыкнув к добродушию Айро, не ожидала от дяди такой подлости. Мог бы и урезонить своего ненаглядного племянника! Тому явно недоставало крепкой руки. Теперь умиак был поделен на две зоны. В зоне умиротворенного благодушия восседал дядя Айро, насвистывая себе под нос «Четыре времени года». Он сделал котелок чая из водорослей и с любопытством разглядывал их двоих — обитателей зоны взаимной неловкой неприязни. Продолжать ссориться под дядиным внимательным взглядом было не очень удобно, так что Катара решила отвернуться и с достоинством молчать. Прошло некоторое время (дядя просвистел всем известную мелодию уже раз пять), как вдруг она услышала позади угрюмый голос: — Я бы из него дух вышиб, если бы мог. Мне жаль, что я этого не сделал. Больной ублюдок, вот он кто! Как он мог так ругаться при дяде! Пра-Пра им с Соккой в таких случаях мыла рот с мылом. Но похоже, у дяди были другие воззрения на воспитание… Постойте, что он сказал? — Какое тебе до него дело? — она все равно не будет оборачиваться. — Не до него. Я же видел, что случилось, — сказал он упрямо и тихо. — Этот обычай тупой и несправедливый. И несправедливо, если этот Хан просто продолжит жить как раньше. Он хотел за нее заступиться? Это было… странно. Это было страшно, потому что заставляло вспомнить о случившемся, а она не хотела. Это было стыдно, потому что какой-то отзвук Территории, уверенности в своей слабости (раз ее хотят защитить — она слабая), еще жил в ней. Это было печально, потому что появлялось понимание, что всё это оставило глубокий след, который не исчезнет быстро, а может, и вообще не исчезнет. И помимо всего прочего, это отзывалось внутри теплом, потому что ему было не все равно. Кому-то было не все равно! Как жаль, что не все равно было высокомерному врагу. Она уже давно не называла его врагом в своих мыслях, но теперь не могла удержаться. — Какая тебе разница? — шепнула она, и ей было горько. — Все равно мы для тебя — лишь придурки и… Она не могла повторить при дяде слово «мудаки». Но Зуко наверняка понял. — Ты нет! — быстро выпалил он. — Ты не придурок! Но они — ты знаешь кто — да. И те, кто считает, что женщинам нельзя заниматься покорением. Они тоже! Катара нахмурилась. Это была правда, и она была с ней согласна, но слышать эту правду от него было тяжело и неприятно. И… и он все равно не имел права так говорить, потому что его собственный народ отличался не просто несправедливыми обычаями, его народ стремился завоевать весь мир. Уничтожить надежду! Неожиданно подал голос обитатель соседней зоны. — Мир лежит на остриях копий, — сказал дядя Айро загадочно. — Помнишь такую поговорку, Зуко? Тот закатил глаза. — Нет! — Эти слова часто повторяли во времена Хозяина Огня Созина, моего деда, а твоего прадеда. Тогда началась война. Наш народ считал, что вместе с нашей непобедимой армией к другим народам придут просвещение, знания, культура… Ты не помнишь этих слов, потому что я никогда не говорил их тебе. И знаешь почему? Повисла выжидающая пауза. Зуко попросил дядю не разыгрывать спектакль и сказать сразу. Айро хмыкнул и продолжил: — Потому что я не верю в эти слова. Как вообще можно принести что-то на копье? Или проткнешь, или уронишь. Ответом ему было молчание. Катара незаметно бросила взгляд на принца Огня. Он смотрел на дядю, хмурясь. — Мудрые черпают мудрость из разных источников, — наставительно сообщил дядя. Катаре показалось, что он обращается и к ней. И кажется, она начинала понимать, почему Зуко настроен так враждебно к дядиным пословицам. Потому что они могли бесить! — У каждого народа есть свои герои и свои злодеи. Глупцы, застревающие в прошлом, и те, кто ищет новые пути. Обычаи жестокие и обычаи благородные. Никто не исключение. Вода — элемент изменений. Люди Воды умеют приспосабливаться к самым разным условиям. Они храбрые, и сильные, они чтут семейные связи и будут стоять за своих до конца. Не кажется ли тебе здесь что-то отчасти знакомым? — он перевел лукавый взгляд на племянника. Тот дернул головой, показывая, что услышал, и строптиво отвернулся. Катара подумала, что дядя использовал пословицы и наставительные речи, как их Пра-Пра — мыло. Похоже, и то, и другое работало. И раздражало. Она, не удержавшись, фыркнула себе под нос, и услышала, как рядом Зуко сделал то же самое. Почти одновременно. Они понимающе переглянулись. — Мир? — Мир. Потом он застенчиво, глядя в сторону, сказал, что не считает корабли племен Воды жалкими суденышками. Надо иметь много храбрости, чтобы отправляться в путь на таких лодках. Катара призналась, что зря назвала корабли людей Огня кусками железа, ведь нужно много изобретательности, чтобы заставить пар двигать судно. Просто она вспомнила, как его корабль, такой огромный и страшный, ворвался в ее деревню… Зуко недоверчиво на нее уставился. — Ты шутишь? Это, конечно, был мой корабль почти три года, и я его уважал, но это была такая старая развалина! После изгнания мне отдали самую крохотную и дряхлую посудину, какая только нашлась во всем флоте! …Всё-таки люди Огня очень странные. Неужели он в самом деле верил, что они несут другим народам что-то хорошее, продолжая войну? Люди, которые делали вот такие вещи? Кому вообще могла прийти мысль отправить в изгнание мальчишку (сколько ему было тогда, двенадцать, четырнадцать?), да еще, оказывается, на самом плохом корабле из возможных? Катара не удержалась и прошептала Зуко на ухо, стараясь, чтобы дядя не услышал: — Очень хочется тебе кое-что рассказать про ваши обычаи, но… — Не советую, — предупредил ее Зуко с дерзким блеском в глазах. — Дядя опять начнет ты знаешь что. О нет. «Четыре времени года» и так уже звучали в голове. Она выучила их наизусть. — Тогда потом, — предупредила она в ответ, стараясь, чтобы ее голос звучал так же дерзко. — Я найду время. Ночью Катара проснулась. Чувство было похоже на то, что будило ее в ночи полнолуния. Как будто ее кто-то звал. Но с началом Дней Скорби луна убывала. Что это? Катара тихо вывернулась из-под руки Зуко. Это случилось опять! Но идея о том, что никто ничего не думает, слегка помогала. Она огляделась. Справа над горизонтом полыхали цветные огни. Кажется, они приближались. Мгновенно напал страх. В какой стороне Страна Огня? В той? Это движется их армада? В воздухе не было пепла, как обычно бывало при приближении их кораблей, но вдруг это какой-то новый тип судов? Она потрясла Зуко за плечо. Шепотом позвала дядю. Шли часы его ночного дежурства. Почему он их не разбудил? Айро откликнулся из темноты совсем не сонным голосом: — Не бойся. Думаю, что опасности нет. Зуко рывком сел рядом с ней, выхватывая кинжал. Он и спит с кинжалом? Как вообще возможно вытащить оружие настолько быстро? Другой ладонью он зажег маленький шар огня. Дядя тут же шикнул на него, прося погасить. Огни приближались. Катара могла видеть, что они движутся по странным траекториям — ныряя к воде, пропадая в ней и потом поднимаясь выше, и снова опускаясь. Постепенно пришли и звуки — плеск воды и еще странные, на высокой ноте, прерывистые вскрики. Катара поняла, что они ей знакомы, но не могла вспомнить, где и когда она могла слышать подобное. — Это же светящиеся киты, — прошептал дядя Айро. — Всегда думал, что их уже не осталось, как и драконов… Ну конечно! Эти звуки — это была песня китов! Теперь Катара уже могла разглядеть их очертания. Она зачарованно смотрела на приближающиеся огромные тела, блестящие, лоснящиеся. Их поверхность была темной, но по ней постоянно то там, то здесь пробегали цветные вспышки — изумрудные, лазурные, коралловые… Неосознанно она протянула к ним ладонь, будто хотела коснуться — и увидела, как на ее коже отсвечивают цветные пятна. Оглянувшись на своих спутников, она видела, как их лица освещаются переливчатыми сполохами. Киты теперь были везде, насколько хватало глаз, справа и слева, впереди и позади. Лодку сильно качало, и Катара старалась покорением удерживать ее в ровном положении. Кажется, так прошла целая вечность, прежде чем огни стали удаляться. Теперь горизонт полыхал слева от них, а справа небо вновь потемнело. Последний кит взлетел из воды рядом с лодкой, перелетел через нос и с шумным всплеском опустился в океан, догоняя своих собратьев. Их с Зуко как следует окатило водой. Конечно, Зуко начал ругаться. Катара без лишних слов покорением вытянула воду из своей и его одежды. — Не ворчи. Зато мы видели такое, чего, быть может, давным-давно не видел никто из людей. Дядя поддержал ее: — Возможно, это хороший знак. Будем надеяться, киты принесут нам удачу. Зуко остался при своем: — Дядя, ну какая удача? Это просто глупые киты. Катара ему не поверила. Она помнила, каким было его лицо, когда всё море вокруг светилось. Вдохновенным, незащищенным. Тогда она поняла, что он еще очень юный, вряд ли намного старше ее. Он тоже был очарован китами, хоть и не желал в этом признаваться.***
Прошло несколько дней, но в иные минуты Зуко чувствовал себя так, будто он уже очень давно, целую вечность пересекает океан в маленькой лодке, со своим дядей и с Катарой, странной девчонкой с Южного полюса. Как в какой-то старинной книге, которую он читал в далеком детстве и столько лет даже не вспоминал. Герои той книги, путешествуя по миру духов, плыли по волшебному морю к краю света. Иногда ему казалось, что их путешествие никогда не закончится. Дни были похожи один на другой, и ему почему-то нравилось, что жизнь стала такой предсказуемой, даже спокойной. Ему не нужно было продумывать планы по захвату Аватара, прокладывать маршрут, бесконечно изучать карты, строить предположения, командовать экипажем и пытаться выглядеть перед ними достойно. Никогда раньше он не подумал бы, что если всего этого не станет, то жизнь не закончится, а продолжится, но совсем по-другому. Зуко понял, что ему это что-то напоминает. Потом вспомнил что. Быстро пробегавшие летние дни на Угольном острове, когда он был еще совсем маленьким, и все еще были рядом, и, кажется, были счастливы. То, как ему было спокойно сейчас, немного напоминало то время. Запасы еды, которые они взяли с собой, в какой-то момент закончились. Катара проводила часть дня, пытаясь покорением выловить из воды что-то съедобное. Периодически ей везло — она поднимала над бортом шар воды, в котором плескалась несколько рыбин или других обитателей подводных глубин. Тогда Зуко или Айро поджаривали их своим огнем. Иногда варили в котелке похлебку, но реже — воду старались экономить. Иногда Катара находила съедобные водоросли или что-то еще. Порой их еда выглядела очень странно, и Зуко старался не задумываться о том, что они едят, доверяя знанию Катары, что это съедобно. Он вознес хвалу Агни, когда Катара сказала, что морской чернослив можно встретить только на мелководье. Пока их странствие проходило так благополучно, как только возможно. Зная свое злосчастное невезение, Зуко сложно было в это поверить. Духи вечно над ним смеялись. Но, может быть, удача Катары была как раз на ее стороне. Море оставалось спокойным, суровые зимние ветра обходили их стороной, посылая взамен мягкий, часто попутный ветер. Они тревожились о воде, но три дня назад целую ночь шел дождь — наверно, они продвинулись уже далеко к югу, раз снега сменились дождем. Зуко наполнил дождевой водой оба меха и котелок, а часть воды Катара поймала прямо из воздуха и заморозила в несколько ледяных кубов. Дядя сплел из веревки сетку, и они подвесили запас питьевой воды у мачты, и радовались, что он теперь у них есть. Тот дождь продолжался еще долго, и Катара несколько часов удерживала водяной купол над лодкой, позволив всем высохнуть. Тогда она очень устала, и Зуко на нее сильно злился. Потому что это было необязательно! Никто бы не умер от мокрой одежды. Не так уж было и холодно. Не так уж и долго это длилось. Но разве Катара будет кого-то слушать! Когда настало утро и дождь закончился, он с трудом уговорил ее лечь. Ей ведь пришлось тяжелее их всех, ей нужен был отдых. Недовольно ворча, она свернулась под спальным мешком. Зуко чувствовал себя глупо, будто они поменялись ролями — обычно Катара его так отчитывала. Сидя тогда рядом, он машинально положил ладонь ей на спину, согревая. Она чуть развернулась из своего плотного клубка, тихонько вздохнула. В тот момент Зуко вдруг понял, как незаметно он привык. Это всё происходило как бы на границе внимания, он не думал об этом специально. Он привык, что Катара так близко, что всегда можно дотронуться. Например, ладонью до ее спины, как тогда. Коснуться плеча, привлекая внимание. Катара иногда хватала его за руку, когда оживленно о чем-то рассказывала. Наверно, она тоже не замечала. Но он не был против ее прикосновений. Даже из редких объятий дяди почему-то хотелось поскорее вывернуться — а с Катарой было спокойно. Думая об этом, он отметил, что стало удобнее спать. Или Катара что-то сделала со своими острыми локтями и коленками, или он привык и перестал их замечать. И за это время ему ни разу не приснился его обычный кошмар. Правило Рук продолжало работать. Однажды Зуко его нарушил. В одно утро Катара во сне снова положила руку ему на грудь. Когда он проснулся на рассвете и это обнаружил, то, не успев подумать, накрыл ее ладонь своей. Это нарушало правило, так как не было случайным прикосновением. Но на несколько мгновений он застыл, не в силах убрать свою руку. Ее ладонь была такой маленькой. Зуко провел своим большим пальцем вдоль фаланги ее указательного и снова замер. Под страхом смерти он не смог бы ответить, зачем это сделал. Иногда они с Катарой ссорились, чаще всего по глупым поводам. Дядя совершенствовал свое насвистывание, он перешел с «Четырех времен года» на «Сезон дождей». Эта мелодия раздражала (и привязывалась) еще сильнее. Катара как-то шепотом поделилась с ним наблюдением, что дядя Айро делает это специально. Ха! Она только сейчас поняла? Дядя все вещи такого рода делал специально, у Зуко был большой опыт. Зуко привык, что они с Катарой всегда улаживали свои ссоры до того, как уснуть. И вовсе не благодаря дяде, еще чего. Дядины насвистывания определенно были хуже, чем всё мыло катариной Пра-Пра. Просто ссориться было глупо, а засыпать, не помирившись, еще глупее. Мириться с Катарой оказалось не очень сложным делом, она обычно не злилась долго. Катара оставалась с ним дежурить ночью в его часы. Он просил ее этого не делать, потому что смысла в этом не было. Она могла бы спать в это время. Катара не соглашалась. Тогда он вздыхал, признавая свое поражение, и они сидели вместе на носу лодки и разговаривали. Можно было рассказывать ей про северные созвездия и про навигацию по ним. Иногда Катара рассказывала что-то тоже, например, о своем детстве на полюсе, о своей семье. Он много узнал о Пра-Пра и Сокке. Про Аватара она говорила редко, будто стесняясь, или, быть может, она считала, что ему нужно поменьше знать о том, кого Зуко все же намеревался захватить. Намеревался ли? Ему хотелось во время этих странных дней, почти каникул, не думать про Аватара. Иногда они просто молчали, но это молчание не тяготило. После этих ночных бдений Катара, разумеется, намеревалась быть очень бодрой и делать массу полезного, но чаще всего начинала зевать и пару часов дремала днем или утром. Вот как сейчас. — Я думаю, что мы достигнем побережья уже через два дня, — сказал ему негромко дядя. — Ясно. Значит, два дня. Катара спала. Время странствия в океане, представлявшееся таким протяженным, почти вечным, съежилось до маленького лоскута. Они с дядей немного пообсуждали детали. Дядя полагал, что они пристанут к берегу на территории колонии, поэтому надо быть осторожными, чтобы не привлечь внимания покорителей огня к Катаре. Как это сделать, когда ее одежда, вся в цветах ее племени, действительно бросалась в глаза, еще предстояло решить. Немного помявшись, дядя сказал, что им с Зуко стоит быть осторожными тоже. На его удивленные расспросы дядя вначале попытался ответить полудюжиной дурацких пословиц («Осторожный проверяет свой путь, безрассудный падает в пропасть», всё теперь так понятно). Но после сдался и сказал, что считает, раз осада Северного полюса потерпела сокрушительный провал, то гнев Хозяина Огня обрушится на тех, кто после нее выжил. То есть скорее всего на них, или же только на дядю, если Зуко все еще считали погибшим после взрыва корабля. Зуко мельком отметил, что дядя почти никогда не называет Хозяина Огня братом или по имени. Хотя он и сам, даже в мыслях, редко называл его отцом. Раньше ему казалось, что это право надо заслужить. Теперь на месте прежних таких мыслей, в которых отец был всегда прав, почему-то была неуютная пустота. В ней неудобно торчали, никуда не встраиваясь, спокойные дядины рассуждения. Выживших могут обвинить в провале осады… Он хмуро припомнил, как Джао обвинял его в измене (за минуту до появления духа океана, не зная об уготованной ему судьбе!). Джао знал о Синем Духе, подонок. Вдруг он успел написать об этом отцу? Хорошо, что Катара спала и не слышала. Уж она бы не преминула сказать всё, что думает, о некоторых обычаях. Иногда ему казалось, что он готов с ней в чем-то согласиться. Хотя это было немыслимо, и Зуко никогда бы не сказал такого вслух ни Катаре, ни себе. Значит, два дня. Ему хотелось перестать думать про Хозяина Огня, про ближайшее будущее и необычную, неприятную пустоту в голове. Зуко решил, что вместо этого он будет просто смотреть на горизонт за бортом, пытаясь привыкнуть к мысли, что скоро всё закончится. Два дня. Пустота пройдет. Должна пройти. Всё нормально. Два дня. Так для всех будет лучше. Он привыкнет. — Кое-кто скоро станет похож на дикобразоенота, — сказала Катара с хитрой усмешкой. Она уже не спала, но еще не вставала, смотрела на него снизу вверх. Интересно, давно она не спит и разглядывает его хмурое лицо? Зуко хмыкнул и провел рукой по голове. Волосы отрастали. Это было непривычно. Три года он их сбривал, сначала потому что тогда часть волос просто выгорела, и проще было сбрить всё. За левым ухом волосы так и не отросли заново. Потом он продолжил так делать, почему-то казалось, что это больше подходит, чем прежние отросшие, свободно лежащие пряди. Это было больше похоже на него, каким он стал. Но сейчас, в лодке посреди океана, без зеркала (сколько месяцев ушло на то, чтобы привыкнуть смотреть в зеркало и не отшатываться), делать это было просто неудобно. Поэтому он обрастал, а Катара это насмешливо комментировала. Вообще она часто это делала, как-то постоянно находя поводы. Она была из тех, кого хлебом не корми, только дай подразнить кого-то. Судя по ее рассказам, больше всех доставалось Сокке, ну, а теперь, когда Сокки не было рядом — ему. — А кое-кому рот вымоют с мылом, потому что кое-кто обзывается, — сообщил он хмуро, и улегся рядом с ней. Повернулся на спину и стал смотреть в небо, где понемногу сходились вместе белые облака. Он не сразу привык ей отвечать и сначала просто злился, что веселило Катару еще больше. Дразнить ее в ответ — единственное, что помогало. Порой она теряла дар речи и изображала комическое возмущение — тогда он позволял себе усмехнуться. Хотя чаще всего, разумеется, последнее слово оставалось за ней. Катара подвинулась немного и накинула на него полу спального мешка. — Можно подумать, у тебя тут есть мыло, — сказала довольная Катара, явно предвкушая очередной раунд насмешек. У нее всегда была в запасе парочка новых идей. — А дикобразоеноты вообще-то довольно милые, я бы на твоем месте не обижалась! — она захихикала. Он хотел придумать какой-то ответ, чтобы они могли так попрепираться еще немного, и не надо было прямо сейчас привыкать к мысли, что скоро всё… Но тут дядя Айро, поглядев на небо, встревоженно сказал: — Дети… К ночи будет шторм. На закате он действительно начался.***
Проклятый зимний шторм! Сокке уже хватило штормов этой зимой! А тут всё как будто повторялось заново, разве что он не болтался теперь в маленькой лодке посреди разъяренной стихии. Вместо этого он болтался на спине огромного летающего бизона — опять же, посреди проклятой разъяренной стихии. Неизвестно, что было хуже. Вокруг свистел ветер, норовя сдуть Сокку с седла к коховой матери. Дождь хлестал так, будто небо разверзлось. Они продолжали лететь вперед, обшаривая взглядом океан внизу. Всё, что они могли разглядеть — темные вздымающиеся волны с гребнями пены. Когда слева и справа начали бить молнии, Аппа заметался с трубным ревом. Аанг изо всех сил удерживал поводья, но бизон практически его не слушался. На шее юного Аватара свернулся испуганный Момо, как мокрый лемурий шарф. — Сокка! — прокричал Аанг. — Аппа боится. Нам надо взлетать выше! Подняться над штормовыми облаками! — Мы можем пропустить их лодку! — крикнул в ответ Сокка. — Ты представляешь, каково сейчас в океане?! — Мы все равно ее не сможем разглядеть! Цепляясь за край седла, Сокка вытаращился на друга. Не попытаться спасти Катару? Она же погибнет! Его сестра погибнет! — Мы не можем бросить ее одну в этот шторм! — Она не одна, Сокка! Лучше бы он не напоминал. От одной мысли о маленькой сестренке, оказавшейся в злобных лапах покорителей огня, живот сводило от страха. Зажав поводья в одной руке, Аанг придвинулся ближе. — Сокка! Ну ты же сам говорил, что если и есть человек, кто не сдастся никогда, то это Зуко! Он не даст ей погибнуть! Сокка сердито смахнул воду с лица (дождь! а вовсе не слезы!). Помедлил. — Гребаный лёд! Взлетаем! — Аппа, хип-хип! — крикнул Аанг. Бизон широкими кругами стал подниматься выше и выше, трубя с облегчением. Сокка неотрывно смотрел вниз. Туи и Ла, почему из всех людей на свете его единственной надеждой был сейчас этот покоритель огня? «Не сдавайся, Зуко», повторял Сокка про себя. «Ни за что не сдавайся».***
Кохова задница, он такой бесполезный! Весь этот проклятый шторм они смогли пережить только благодаря Катаре и дяде. Катара не давала лодке заполниться водой и утонуть, пыталась сглаживать гребни волн, на которые их вздымало, создавала воздушный купол под обрушивающимся сверху потоками воды… Они заранее сняли парус, упаковали и привязали к мачте все вещи. Зуко надеялся, что шторм вот-вот начнет стихать, но вместо этого в темном небе начали сверкать молнии. К шуму ревущей воды и ветру прибавились удары грома, ночь освещалась вспышками мертвенного света. Молнии ударяли всё ближе, всё бли… — Дети, вниз! — крикнул дядя решительно. Зуко нырнул на дно лодки, толкнув вниз и закрывая собой Катару. Вскинув голову, он следил за вспышками. Вот одна пронзила небо и… она была направлена прямо к их лодке, прямо к дяде. Вместо того, чтобы оттолкнуть того из-под удара, Зуко застыл и в ужасе зажмурился. Прогрохотал гром. Когда он распахнул глаза, дядя всё так же стоял на месте, опуская руки из странной боевой стойки. Дядя поймал молнию! И после этого шторм действительно стал утихать Темные тучи разошлись, волны успокоились. Скоро должен был наступить рассвет. Запасы пресной воды, которые они хранили в виде льда, разумеется, смыло за борт. В одном мехе оставалось немного воды, второй треснул и протек. Катара неуверенно сказала, что, возможно, она могла бы покорением отделить воду от соли. Но она была так измучена, что вряд ли бы смогла это сделать. Зуко не был уверен, что это в принципе возможно. Дядя после перенаправления молнии тоже был без сил. Зуко распаковал вещи и уговорами и угрозами заставил этих двоих лечь. Сам он решил заняться всем остальным. Им нужно было как можно скорее добраться до побережья. И им нужна была вода. Он попытался по дядиной карте понять, где они находятся и далеко ли осталось плыть. Но карта не помогла ему понять, куда занес их шторм — он не видел вокруг ничего, кроме воды и воды. Еще одно доказательство его бесполезности. Он попытался сам добыть пресной воды. Если нагревать воду из-за борта в котелке и собирать конденсат от поднимающегося пара в полог паруса, то выходило немного воды на дне чашки. Он долго собирал всю конструкцию, после долго нагревал воду и дожидался появления пара. Когда у него получилось, Зуко отдал эту воду Катаре. Полчашки. Потом повторил всё заново — но он начал уставать, руки дрожали — и драгоценную получившуюся воду он пролил. Он обругал себя последними словами. Потом посидел немного, собираясь с духом и успокаиваясь. На третий раз у него получилось, и он напоил дядю. После поставил парус обратно. У Катары это получалось куда более ловко. Руки нынче неважно его слушались. Примерно до середины дня он, пользуясь легким ветром и ориентируясь по солнцу, направлял лодку в сторону берега. Дядя и Катара пребывали в полусне-полузабытьи. Это его тревожило, но на сильную тревогу просто не было сил, и отчасти Зуко был даже рад — он думал, что так им проще будет все это переносить. Он делился с ними теплом по очереди, хотя это становилось для него всё сложнее. Он с трудом мог нащупать эту яркую, теплую точку в середине тела, чтобы заставить ее вырасти, а после направить вверх, грудь — ключица — плечо — локоть — ладонь и дальше, согревая эти двоих. К вечеру он снова снял парус, снова попробовал добыть воды. Наверно, он устал за день, потому что с трудом сумел добыть не больше получашки. Он разделил воду между своими спутниками. Когда настала ночь, он, как мог, закутал дядю в его плащ. Спальный мешок промок насквозь. Проклятье! У него не было сил высушить его покорением. Отец был прав. Азула была права. Они все были правы. Он слишком слабый. Ничего не оставалось другого, кроме как лечь с Катарой рядом и прижать ее к себе как можно крепче. Он уже не мог призвать огонь ни на секунду, поэтому надеялся, что хотя бы тепло его тела поможет ей не замерзнуть. Ночь Зуко провел в тревожном забытьи, не похожем на настоящий сон, но похожем на вязкий кошмар. Поднявшееся над горизонтом солнце подарило ему немного сил, но лишь немного. Во рту была настоящая пустыня. Катара и дядя не приходили в себя. Он снова снял парус, снова нагревал воду из-за борта в котелке и собирал конденсат. Дело шло еще хуже и медленнее, чем вчера. Приходилось останавливаться и подолгу сидеть неподвижно, собирая силы для следующего действия. Кое-как Зуко снова поставил парус. Он чувствовал, что предел близок. Но берега все еще не было видно! Наверно, он начал проваливаться в забытье, потому что закрыл глаза на секунду и открыл их, когда было уже темно. Тонкий полумесяц всходил над горизонтом. Почему-то он вспомнил принцессу Севера с белыми волосами, что стала луной. Юи. Ее звали Юи. Он начал с ней говорить. Начал доказывать. Сказал, что та должна позаботиться о Катаре, Катара ведь тоже из племени Воды. Она не может погибнуть в океане из-за идиотского шторма и его бесполезности. Он говорил о дяде — дядя пытался защитить Юи от Джао, так что Юи должна что-то сделать и для Айро. О нем самом заботиться не надо, он ничего не сделал для Юи хорошего, так что он обойдется. Может быть, Юи могла бы послать им дождь? Или попутное течение? Или, Кох побери, корабль, который бы их подобрал? Может быть, он говорил с ней во сне. Когда Зуко в следующий раз пришел в себя, уже всходило солнце. Он распростерся у носа лодки, головой к мачте, обнимая Катару. Он с трудом коснулся ее щеки. Простое движение стоило невероятных усилий. Щека была теплой. Он почувствовал ее дыхание. Потом он дотянулся рукой туда, где, он надеялся, был дядя, нашарил его ладонь. Дядя тоже был жив. Зуко знал, что надо встать, начать делать что-то, что увеличило бы их шансы на спасение. Но он не мог. Он ненавидел себя и ругал изо всех сил, но не мог. Мог только остаться лежать, прижимая к себе Катару как можно крепче, по крайней мере, это было хоть что-то. Если ничего другого он не мог сделать. Какой слабак, с отвращением подумал он и провалился в серое забытье. …Сколько оно продлилось, он не знал. Когда вокруг послышались голоса, он почувствовал других людей рядом, прикосновения рук, то не проснулся до конца. Смутно, сквозь пелену забытья он слышал: — Да отпусти ты уже свою девчонку, парень! Твои руки просто не разжать… Тихо, тихо, всё хорошо. Мы заберем вас на свой корабль. Ну и потрепало же вас штормом. Отпусти руки, я тебе говорю!***
Зуко не приходил в себя. Катара чувствовала, как ее напускная уверенность (кто тут у нас целитель, кто быстро во всем разберется?), которой она бравировала перед дядей, неуклонно сменяется паникой. Люди с корабля, что их подобрали, были простыми рыбаками из ближайшей колонии, но они были к ним добры. Отвели угол под палубой, завешенный куском парусины. Поделились водой и едой. Они возвращались домой с ловли и говорили, что будут в гавани завтра днем. Они были уверены, что это доброе дело — спасти пострадавших от шторма, и это после принесет им и их кораблю удачу. Дядя считал, что его племянник просто потратил слишком много сил, вытаскивая их двоих из объятий океана, и должен вскоре вернуться в сознание. Он объяснил, что делиться теплом сложно, это умеют не все покорители, и даже те, кто умеют, не могут делать это постоянно, потому что надо восполнять свои силы. Катара этого не знала! Зуко постоянно следил за тем, чтобы она не мерзла, и она привыкла считать, что это просто для него, как дышать… Рыбаки поделились с ними старой одеждой, примерно такой же, в какой ходили и сами. Тогда Катара и Айро смогли переодеться — их собственная одежда была задубевшей от воды, ветра и соли. Одежду Зуко пришлось срезать его же кинжалом (дядя отыскал кинжал в сапоге племянника). Катара пыталась использовать свое покорение для исцеления — Югода успела ее научить, как целитель может понять с помощью воды причины болезни. Но почти безуспешно, она почувствовала только его сильное обезвоживание, и всё. Похоже, он отдал им последнюю воду, не оставив ничего себе. Катара пыталась поить его крохотными порциями, и надеялась, что через кожу вода тоже сможет сколько-то вернуться в тело и помочь ему восстановиться. Она старалась так сильно, и как будто ничего не происходило! Она слишком мало слушала Югоду, слишком плохо помнила! Зуко лежал, вытянувшись и откинув голову, совершенно неподвижный. Они укрыли его плащом Айро и куском мешковины, которым поделились рыбаки, но его руки оставались холодными, а дыхание неглубоким и медленным. Катара держала его руку в своей и то и дело низко склонялась над его лицом, чтобы почувствовать, как он дышит. Ладонь Зуко была холоднее, чем ее, чего раньше никогда не случалось. Она хорошо помнила это тепло. Дядя успокаивающе коснулся ее плеча. — Он придет в себя. Обязательно. Он выбрался из стольких передряг, поверь мне… Он не сдастся сейчас. Может быть, дядя хотел успокоить и себя тоже. Катара обернулась, чувствуя, что в глазах у нее стоят слезы. Старик обнял ее, и она обняла его в ответ, мимолетно удивляясь, почему это происходит. От дяди Айро исходило тепло, и ей стало немного лучше. Ее так давно не обнимал никто из взрослых, из тех, кто могут утешить и знают, что делать. Наоборот, скорее ей постоянно приходилось всех обнимать и утешать. Пакку, несомненно, знал, что всем следует делать и горазд был об этом сообщить — но утешающие объятия не были его сильной стороной. В это время позади них Зуко заворочался и застонал. Катара метнулась обратно, и они с дядей склонились над ним. Зуко с видимым усилием сфокусировал взгляд на дяде, потом посмотрел на нее. Попробовал приподняться. Катара засуетилась: — Лежи! Не говори ничего! Дядя немного приподнял Зуко голову, и Катара влила ему в рот чуть-чуть воды из чашки. Зуко закашлялся. — Всё хорошо, — приговаривал дядя, — всё хорошо. Зуко что-то неслышно прошептал, и Катара наклонилась, пытаясь расслышать. — Кохова задница, я ничего не мог сделать… Что он говорит? Он еще не до конца пришел в себя? Он же всё сделал! Рыбаки сказали, что их умиак дрейфовал в море пару дней или больше. Катара ничего не помнила об этом времени. Дядя не помнил тоже. Они оба были в забытьи. Зуко был тем, благодаря кому они все живы! Дядя тоже услышал. Он грустно усмехнулся и легонько щелкнул Зуко по носу, сказав, что тот их спас, и пусть племянник ни о чем не волнуется и приходит в себя. Потом он встал и, сказав, что теперь, когда все в порядке, ему нужно пару слов сказать капитану, ушел. Катара осталась с Зуко вдвоем. Она сидела, смотрела на него и улыбалась. Всё казалось таким хорошим в этот момент. Он жив. Они живы. Они скоро прибудут в гавань. Наверняка Сокка и Аанг вскоре ее найдут. Катара ожидала, что Зуко ей тоже улыбнется (хоть немного, той едва заметной ухмылкой, которую она иногда видела в плавании). Что он тоже будет рад. Вместо этого он поморщился страдальчески и виновато сказал: — Гребаный ад, я был таким бесполезным во время шторма. Я забрал тебя с собой на эту проклятую лодку, даже не спросив. Ты могла погибнуть. Что же он такое твердит?! Сокка, едва придя в себя после такого, наверняка бы живописал в красках (кроме того, в жестах и звуках) картину своего геройства. Сокка бы не успокоился, пока не повторил историю по меньшей мере трижды! — Ты нас спас! — повторила Катара убежденно дядины слова. — Как ты можешь такое говорить? Он молча двинул плечом. — Ты сделал всё, что надо было сделать, — сказала она, придвинувшись ближе, и для большего эффекта схватила и сжала его руку. — Никто не смог бы сделать больше, слышишь? Зуко неубежденно что-то проворчал в ответ. Потом взглянул на свою руку, которую Катара держала в своих ладонях. Потом его глаза расширились, он вырвал свою руку из ее, выпростал из-под мешковины вторую. Попытался ощупать себя поверх ветхой ткани… — Катара, я что, без одежды?! — прошипел он злобно, как целое гнездо змеепауков. — Что тут происходит вообще? Катара застыла от изумления. Потом рухнула на доски рядом с насупленным принцем Огня и расхохоталась. — А-а, поверить не могу, — простонала она, перекатившись на бок и повернувшись к нему лицом, — что тебя сейчас это волнует! Мы ведь почти умерли, а ты… Беспокоишься про одежду! Зуко совершенно точно не был рад такому приступу веселья. Он указал Катаре, что ей необязательно добавлять неловкости своим глупым смехом. Что она бы на его месте тоже не была рада. Что лучше всего ей сейчас перестать хохотать и как можно скорее отдать ему его одежду. Он даже оскорбленно припомнил ей их обещание! Катара подумала, что он наверняка приходит в себя, раз так быстро начал снова на нее ворчать. Это было гораздо лучше его странных самообвинений. Она попыталась объяснить Зуко, что им пришлось разрезать его одежду, чтобы ее снять, и ей надо было попытаться исцелить его, и они с дядей так волновались, и… Кажется, она вывалила всё это зря, потому что Зуко яростно глянул на нее и отвернулся к стене, стремительно краснея. Ох. — Ну, что ты, — беспомощно прошептала Катара. — Не переживай так. В этом нет ничего страшного, потому что… Ну… Ведь это же я… Что она хотела этим сказать? Что она хоть и начинающая, но все-таки целительница, а их не следует стесняться? Что она выросла с Соккой и ей доводилось видеть мальчишек разной степени обнаженности? Что — гребаный лёд! — вот ее-то тошнило у него руках, даже дважды, и она все еще не умерла от неловкости? Что когда она проводила руками в сверкающей водной пелене по его телу, повторяя про себя как заклинание «Очнись, очнись, вернись к нам», в этом не было ничего неловкого? Он весь был таким костлявым, ребра выступали, живот впал. И при этом сильным — широкие плечи, выступающие мышцы рук… неудивительно, что он мог так легко взять ее на руки и поднять. Она так переживала. Она бы ни за что не поверила, если бы ей кто-то сказал хотя бы три недели назад, что тот, с кем она сражалась в Оазисе духов, кто неостановимо преследовал Аватара через полмира, окажется человеком, с кем она пересечет Северный океан, кто отдаст ей последнюю воду и будет до последнего пытаться согреть ее собой, чье измученное тело она будет так отчаянно пытаться вылечить. Когда она пришла в себя, рыбаки сказали ей, добродушно посмеиваясь, что ей повезло, потому что ее парень, видать, сильно о ней заботится. Он ведь так крепко ее обнимал, даже совсем лишившись сил и в забытьи, стараясь согреть и уберечь. Катара, конечно, отмахнулась от «ее парня», но забота была несомненна, и несколько часов она в ужасе думала, что уже никогда не сможет за нее отплатить. Как можно было сказать об этом, какими словами? — Я… я рада, что ты пришел в себя, — выговорила она наконец. Зуко, по-прежнему отвернувшись, после паузы проворчал, что он тоже рад. Но еще больше он будет рад, если Катара больше никогда, никогда, ни разу в жизни не будет об этом говорить. И даст, наконец, хоть какую-нибудь одежду. — В конце таких тирад ты можешь прибавлять «простолюдинка», будет звучать еще убедительнее! — любезно предложила она. Он сердито дернул наверх, к подбородку, плащ, которым был укрыт. Дядин плащ был, конечно, слишком короток для него, поэтому его большие ступни теперь торчали наружу. Катара больше не могла терпеть это ворчание. Она перекатилась снова на спину и легонько пнула Зуко в щиколотку. Он издал возмущенный возглас. Она примеривалась пнуть его снова, но тут принц страны Огня, утратив сдержанное достоинство, пихнул ее локтем в бок. Катара ткнула пальцами ног в его ступню, он ткнул в ответ. За этим в высшей степени осмысленным занятием их и застал дядя, вернувшись от капитана с котелком похлебки. — Вижу, тебе уже гораздо лучше, племянник! — жизнерадостно воскликнул дядя. Прим. авт. «Рай лежит на остриях копий» — цитата из песни Александра Непомнящего.