В девяноста случаях из ста настоящая любовь — это мучительное, до колик в суставах, оцепенение. Терри Пратчетт
…вдвоем на целом свете мы были с ней, и я поцеловал ее тогда… Борис Рыжий
Зуко болел тяжело. Было непонятно, почему началась болезнь, да еще так внезапно, и это пугало. Кашель стих вскоре, но жар все усиливался. Дядя устроил его у окна, где было прохладнее. Зуко не открывал глаз и то лежал пугающе неподвижно, то начинал метаться и вскрикивать. Катара с дядей просидели с ним весь остаток ночи, решая, что делать. Денег на лекарства и целителя не было. Возможно, дядя сумел бы прибегнуть к своему безотказному флирту, но почему-то тут он с сомнением качал головой. Обронил пару туманных фраз, что это болезнь не тела, но духа. Какая-то ерунда. Причем здесь дух? Утром дядя, потрепав Катару по плечу и повздыхав виновато, ушел в чайную лавку, улаживать проблемы, связанные с отсутствием там двоих работников из трёх. Катара поставила поближе ведро с водой и то и дело создавала лед, прикладывать больному ко лбу. Это все, что она могла сейчас делать. Лед таял быстро. В очередной раз потрогав лоб Зуко (все такой же нестерпимо горячий), она решилась сбегать к колодцу за водой. Казалось, что холодная, только что набранная вода поможет лучше. У колодца во дворе Катара столкнулась со старухой Чоу. Ситуация была безвыходной — Катара не могла тихонько сбежать, как не могла и позволить соседке самой крутить тугую колодезную цепь. Чоу величаво приняла предложение помощи. Глаза ее сверкнули в предвкушении. Она всегда была рада теме для пересудов, особенно когда объект обсуждений был прямо перед ней. Катара, предчувствуя недоброе, старалась крутить цепь как можно быстрее. — Что, — подбоченилась старушка, — заболел твой парень? Уф-ф. Эти старые женщины знают все на свете. От страны это не зависело, на Южном полюсе было то же самое. — Нет, что вы! — попыталась отпереться Катара, не зная, что ей хочется в первую очередь опровергнуть — сведения о болезни или глупость про «твоего парня». — У стариков чуткий сон, а его кашель было слышно и в Верхнем кольце! — припечатала вредная Чоу. Кох бы побрал ее сон! Катара, расплескав изрядно воды, перелила ее в подставленное ведро. Какое огромное! Куда старухе, дряхлой и согбенной, это утащить! Катара вздохнула: — Давайте донесу, а то тяжело. Чоу обрадовалась так, что закралось подозрение — в этом и состоял ее план. — А и донеси, милая! Тут совсем недалеко, всего одна лестница! — и она бодро поковыляла вперед. Лестница правда была одна. Зато проходов, коридоров и галереек — множество. Чоу жила в одной из комнат огромного приземистого соседнего дома, чье внутреннее устройство было ещё запутаннее и неудобнее, чем у них. Катара уже тяжело дышала, когда они добрались до места. Злость ее сменилась смущением. В крохотной комнатушке отчетливо веяло бедностью и запустением. Неужели Чоу живёт тут совсем одна? И никто ей не помогает? Было стыдно, что Катаре самой не приходила в голову мысль о помощи, она думала только, что старуха очень вредная, чуть что — жалуется и ворчит… — Куда поставить? — А вот сюда и поставь. — Ну, я пойду? — Катара переминалась с ноги на ногу у двери. — Мне правда пора. — Погоди, — Чоу повернулась спиной и стала, бормоча, рыться в маленьком стенном шкафчике. — Где же это… точно помню, оставалась щепотка… А, вот! Держи! Она достала небольшой бумажный сверток. — Не надо, спасибо! Я ведь… — Катара покраснела, — я просто так вам помогла!.. — Бери, бери, — она сунула пакетик ей в руки. От свертка пахло пылью и травами. — От весенней лихорадки нет лекарства, приходится просто ждать и надеяться, что пройдет. Но эти травы хоть жар немного снимут. — Лихорадка? — Ну а что, по-твоему? Местные-то, конечно, в основном детьми переболели, а приезжие многие маются, — Чоу выделила слово «приезжие», намекающе посмотрев Катаре в глаза. — С-спасибо… — Заварить-то сумеешь? Как чай, ясно? И как остынет, давай весь день понемногу. Катара попыталась что-то уточнить, но старуха бесцеремонно выпихнула ее за дверь. Хоть бы сказала, насколько эта лихорадка опасна! Можно ли от нее… умереть… Как чай. Она старалась сделать как можно лучше, припомнив когда-то ненавистные дядины уроки. Потом сделала глоток получившегося отвара. Горечь обожгла язык. Какая мерзость! Стоит ли давать ее больному? Время шло. Дядя не возвращался. Зуко всё не приходил в себя. Он уже не метался и не вскрикивал, лишь изредка тихо стонал. Он весь будто полыхал огнем, лицо истончилось, черты стали резче. Катара не могла отделаться от мысли, что огонь сжигает его изнутри. Она попробовала лекарство, и ей не стало хуже. Вдруг оно ему поможет? Катара не могла больше терпеть бездействие. Она влила немного темной, с пряным запахом, жидкости в рот Зуко. Он скривился, дёрнул головой, но проглотил. Снова ждать. От окна тянуло полуденным зноем. Она свернулась прямо на полу рядом с Зуко и, держа его за кончики пальцев, незаметно задремала.***
В детстве Зуко мечтал увидеть драконов, но был уверен, что их красота и величие остались в прошлом. А теперь вокруг, куда ни кинь взгляд, были драконы. Но, к сожалению, сейчас они не приносили никакой радости. Более того, они ужасно раздражали. Драконы постоянно находились в движении, скользили вверх и вниз, переплетались, блестя чешуей. От них рябило в глазах. Ещё драконы никак не замолкали! Все время то один, то другой принимался вещать. — Ты жалкий! — насмехался, проскользнув вперед, дракон с пронзительно-желтыми глазами. — Все, что у тебя есть — глупый толстый старик и девчонка-простолюдинка! Да и та тебя бросила! — Не бросила! — возражал он, не слишком, впрочем, уверенно. — Бросит как миленькая, — уверял дракон. И смеялся. Смех раскатывался звенящими острыми искрами. — Что ты тогда будешь делать? Этот дракон был неприятным, его смех пугал. Но другой был куда хуже. Его глаза, темно-желтые, остановились на Зуко всего лишь на миг, но этого было достаточно, чтобы он почувствовал себя невероятно маленьким и ничтожным. — Ничего из себя не представляешь, — процедил дракон. — Но хоть чему-то я тебя научил. Ты не сопротивляешься. — Почему это? — Зуко не совсем понял, о чем идет речь, но из упрямства начал перечить. — Я еще как буду! Дракон, не тратя больше слов, шевельнул огромной когтистой лапой, и Зуко стал падать. Мир драконов был странным, было не очень понятно, где верх, а где низ, но Зуко точно падал — и откуда-то знал, что там его ждет огонь. Языки пламени уже тянулись к нему. Он упадет и сгорит! Падая, он попытался извернуться, замедлиться, нащупать какую-то опору… Еще один дракон подставил ему спину. Зуко прокатился по горячей чешуе, расцарапывая руки. Дракон изогнул шею и повернул к нему голову. У него были длинные белые усы, похоже, он был очень стар. — Надо найти надежду в себе, — прошептал старый дракон. Зуко не мог долго удерживаться на скользкой чешуе и начал соскальзывать. Когда он падал, до него донеслось: — Никогда не забывай о том, кто ты на самом деле! Он уже не мог понять, кто это сказал. Здесь было слишком много драконов.***
Айро шагал домой. На улицах Нижнего кольца было, как всегда в этот час, людно, все спешили, толкались, зазывали покупателей, дети, играя, перекликались между собой. Всё вокруг было привычным и обыденным, но это не утихомиривало тревоги в сердце. В старые годы наследник престола Огня, бывало, оказывался поражен болезнью, от которой не было лечения. Ее считали испытанием, что посылают драконы, помощники Агни. Жар, изнуряющий тело, очищал душу, готовя ее к справедливому и милосердному правлению. Некоторых, немногих, по преданиям, жар драконов убивал — про таких говорили, что они не выдержали испытания. В нынешнее время об этом мало кто помнил. Возможно, драконы перестали заботиться о людях и их правителях — неудивительно, если подумать, как люди с ними поступали. Ни отец, ни дед на памяти Айро не испытывали Огня драконов. Ни тем более Озай. Вряд ли они вообще помнили об этом. Но оставались еще те, что помнили. Взор Айро выхватывал привычные детали. Торговец катит свою тележку. Дети ссорятся из-за яблока. Девушка выбирает гребень на уличном лотке. Скоро все изменится. Время перемен подступает. Если духи в самом деле выбрали Зуко как того, кто завершит череду кровавых правителей и начнет эру добра и милосердия, то эта внезапная болезнь — явный знак подтверждения их воли. Добрый знак. И Белому Лотосу стоит поторопиться с приготовлениями. Но еще этот отмеченный духами наследник престола был просто мальчиком, его мальчиком, что заболел тяжело и внезапно. Айро боялся за него.***
Зуко казалось, он вот-вот вспыхнет. Он должен был держаться. Он уже не помнил, зачем. Все драконы от него чего-то хотели. — Признай поражение! — говорил самый большой и страшный. — Сдайся! — Ищи надежду! — рокотал старый. — Помни об источниках мудрости! — Тебя скоро бросят, потому что тебя все бросают! — заливался жестоким смехом дракон с искристо-желтыми глазами. Его уже мутило от драконов. — Уйдите! — попытался он сказать. — Не хочу вас больше слушать! Драконы двигались, не останавливаясь ни на мгновение, кружились вокруг в диковинном танце, сплетались друг с другом то ли в объятии, то ли в поединке. Их голоса звучали уже словно внутри головы, соединяясь в неумолчный хор, отзывающийся болезненным эхом: — Не забывай, кто ты на самом деле! — Помни о надежде. — Ничтожество! Неудачник! Ты никому не нужен! — Помни… — Сдайся! Забудь! — Ты такой же, как мы. — Исправь наши ошибки… Хор драконьих голосов задрожал, затихая, они задвигались еще быстрее, чешуя засверкала так нестерпимо, что пришлось зажмуриться. Когда он открыл глаза, перед ним была дверь. Она выглядела как сияющий, пульсирующий сгусток огня и жара. Он понял — в нее нужно пройти. Безумные драконы! Как это сделать? Сам воздух тут был раскален. К нему словно приближалась огромная рука, объятая пламенем, и готовилась схватить его, в точности как тогда… «Помни», шепнул внутри один из драконов. Он помнит, как отец сжег ему пол-лица, что с того! Но… он помнил и другое. Ту грозовую ночь на плоскогорье, когда он, вне себя от горя и ярости, кричал на молнии. В ту ночь он понял, как похожи были те молнии и его отец. И понял, насколько тот был жесток. Он никогда больше не склонится перед ним. Зуко шагнул в пламя, и пламя охватило его с яростным ревом. …На той стороне жара не было. Тут царила мягкая прохлада — будто только что прошел дождь. Тихий, неяркий свет был облегчением для глаз, уставших от неистового блеска драконьей чешуи. Кстати, где они? В этом непонятном, почти лишенном очертаний пространстве было тихо и пусто. Зуко поднял голову и увидел в вышине очертания еще одного дракона. Небесно-голубой, тот парил, широкими кругами поднимаясь все выше и выше. Зуко следил за ним, пока тот не превратился в точку.***
Катара перестала прикладывать лед Зуко ко лбу и вместо этого обтирала ему лицо мокрым полотенцем — пот с него лился ручьями. Югода упоминала, что обильный пот говорит о переломе в ходе болезни. Но Катара боялась поверить, что опасность позади, и не разрешала себе этого. Вдруг это передышка перед очередным ухудшением? Жар в самом деле возвращался еще несколько раз, но слабее, чем раньше, и после стихал. К тому моменту как пришел дядя, Зуко уже пару часов спал спокойным сном. Лицо его уже не было таким заострившимся. — Кажется, ему лучше! — осмелилась сказать она дяде. Дядя радостно охнул. Потрогал лоб племянника, его запястья и согласился с выводом Катары. А затем напустился на нее, требуя пустить к выздоравливающему и обещая ухаживать за ним как лучшая на свете сиделка. — А ты давай-ка выйди, подыши воздухом, — прибавил дядя. И выставил ее за порог. Что за день! Сегодня все старые люди вокруг, как сговорившись, выгоняли ее за дверь! Катара вышла на улицу, и через несколько минут пошел дождь. Это произошло быстро — легкие облака сгустились в тучи, повеяло прохладой, подул ветер. Поглядывая на небо, люди спешили по домам, лоточники собирали и уносили под крышу товар, родители уводили детей. Капли застучали о мостовую, прибивая пыль, собираясь в лужи и ручейки. Дождь сразу пошел частый и сильный, такие в Ба Синг Се весной случались редко. Катара, оставшись почти в одиночестве, не спешила уйти. Она подставила бегущей с неба воде руки. Так хотелось, оказавшись среди своей стихии, отозваться на ее зов, покорять ее, танцевать с нею. Но она не решилась — в Ба Синг Се ей не встретилось еще ни одного покорителя воды, зачем вызывать пересуды? Так что она просто стояла, прикрыв глаза, чувствуя каждую каплю, и их прикосновения были для нее дружески-нежными. Дождь понемногу стихал, у горизонта, между крыш, показался просвет. Предзакатное солнце протянуло оттуда свои лучи, край неба прочертила радуга. Катара открыла глаза и поняла, что тепло и нежность дождя заронили в ней предчувствие… чего-то. Еще неясного, но такого хорошего, что сердце щемило и перехватывало дыхание. Она вспомнила, как давным-давно, в Северном храме воздуха, Тео показывал ей одно из изобретений своего отца — спрятанные картины. С первого взгляда казалось, что металлический тонкий лист просто покрыт хаотичным сплетением линий и цветовых пятен. Но если поворачивать части картины определенным образом, можно было увидеть, что она из себя представляет — горный пейзаж, портрет кого-то из Аватаров древности, сценка, где играли дети… Это завораживало. Катара помнила особенный щелчок, с которым поворачивалась последняя часть, придавая картине завершенность целого. Только что ничего не было понятно — и вот ты видишь все ясно и четко… Что-то произошло с ней. Будто раздался неслышный щелчок, и весь привычный вид их квартала прояснился, просветлел и засверкал новыми, яркими красками. Люди, выглядывая на улицу, переговаривались и улыбались, радуясь прошедшему дождю. Она постояла еще на перекрестке, вслушиваясь в себя и стараясь понять. Что значил этот щелчок, почему так изменился мир, став одновременно и ясным, и радостным? Что случилось совсем недавно, почти только что? Пошел дождь, а до этого она вышла на улицу, а до этого жар у Зуко утих, а… … … Вот оно что. Катара тихо улыбнулась самой себе. Она поняла, и теперь было даже странно, как она могла не понять сразу? Она не могла больше ждать. Ей нужно было поделиться своим открытием как можно скорее. Катара поспешила домой, не дойдя одного поворота до дешевой хлебной лавки, куда предположительно собиралась (глупо ведь выходить на улицу просто так). Она одним махом взлетела по лестнице и на цыпочках подкралась к постели больного. Присела рядом. — Зуко, — шепнула она. Он будто ждал ее слов — шевельнулся и приоткрыл глаза. Улыбнулся слабой, но такой знакомой улыбкой. — Привет… — Привет, — она улыбнулась в ответ. — Как ты? — Не знаю… нормально? — Мне надо тебе кое-что сказать. Он вопросительно и встревоженно поднял бровь. Катара задержала дыхание. — Я… я тебя люблю! — выпалила она, зажмурившись. Подождала немного. Ничего не происходило. Она рискнула взглянуть. Зуко лежал, закрыв глаза. Его лицо было безмятежным, а дыхание — ровным, почти как у спящего. Но он не спал — спустя мгновение он пробормотал еле слышно: — Я рад. — Что? — опешила Катара. — Чему ты рад? Он сонно улыбнулся, не открывая глаз. — Тому, что ты дракон дождя… Больше он ничего не сказал. Вскоре его дыхание стало ещё глубже и медленнее. Теперь он точно спал. В комнату заглянул дядя. — Как он? Не просыпался? — Ненадолго… Говорил что-то странное! — Что сказал? — Что-то про драконов… — Хм… Может, еще не пришел в себя. Жара нет? Вот и славно. Скоро он будет в порядке. Дядя вернулся к приготовлению ужина, насвистывая себе под нос, а Катара ещё долго сидела в сгущающихся сумерках и смотрела на спящего. Она была растеряна.***
Просыпаясь, Зуко почувствовал, что его левую руку что-то придавило. Он открыл глаза. Катара спала, сунув его ладонь себе под щеку. Брови ее были чуть сдвинуты, что могло бы создать суровое выражение — но вместе со слегка приоткрытым по-детски ртом впечатление было забавное, и Зуко улыбнулся. Рука его затекла. Почему она так спит — поодаль, да еще и на полу? С минуту он просто лежал и смотрел на нее. В их маленькую комнату заглядывали солнечные лучи — кажется, солнце было уже довольно высоко. Сколько же он проспал? И что было до этого? Он помнил сражение с Дай Ли, побег из подземной тюрьмы, начало пути домой… но что было потом? — Эй, — тихо позвал он. Катара встрепенулась, открыла сонные глаза. Моргнула и улыбнулась ему. Затем ойкнула, выпустила его руку, села и подобралась поближе. — Привет. — Привет! — А где дядя? — Ушел в лавку. — А… мы? — какие могли быть причины, чтобы позволить себе вот так проспать работу? — У тебя сутки была лихорадка. Очень сильный жар. Что ж. Это, похоже, всё объясняло. Он тоже сел и посмотрел по сторонам. Никакой обычной стопки одежды рядом не было. Зуко проснулся в одних только старых штанах, еще тех, рыбацких. Катара поглядывала на него странно, но молчала. — Где же моя одежда? Совсем не помню, куда ее подевал. — Я ее спрятала, — сообщила Катара, вздернув нос. — Что? Зачем? — Чтобы ты не вздумал вставать. Дядя сказал, тебе еще рано вставать с постели! Чего? Эти двое были интриганами! Плели заговоры за его спиной! — Отдай, пожалуйста! Я действительно уже здоров! — Вот-вот, — покивала Катара, — дядя знает, о чем говорит. Так что нет. — Отдай! — Нет! Ты что, не слышал? У тебя был жар, да такой, что мы боялись за твою жизнь! Ох. — Ну… извини… Детали постепенно всплывали в его памяти. Лихорадочные видения, шагу некуда ступить от драконов, пылающая огнем дверь, через которую надо пройти… Но… Он ведь уже приходил в себя недавно? И она сказала… Будто зная, о чем он подумал, Катара спросила: — Помнишь, что сказал мне вчера? Она смотрела вниз и старательно разглаживала на коленях подол старой изношенной рубашки. — Не очень… что-то про драконов? С этой лихорадкой мне все время снились драконы! Но это просто сны. Они ничего не значат. — А ты помнишь, что я сказала тебе? Молчание. — …Помню, — признался он. — Ты не ответил, — шепнула Катара, опустив голову. Что он мог ответить? Ей не следовало такого говорить. Как это могло быть правдой? Даже представить невозможно. — Наверно, я не поверил. Она молчала и не поднимала взгляд, он не видел ее лица, скрытого растрепавшимися волосами. Он, волнуясь, начал сбивчиво говорить: — Как ты могла всерьез это сказать? Может, ты пошутила, или имела в виду что-то другое, потому что… это же ты… а я… — Я люблю тебя, — тихо сказала она. Ему не послышалось? — Я люблю тебя! — с вызовом повторила Катара. Тряхнув головой, она откинула волосы с лица и посмотрела ему в глаза. Но… — Что это значит? — спросил он. Надежда — это мучительно. Он начнет надеяться, а потом узнает, что она просто была милой. Проявила доброту. Катара такая добрая! Она могла, Кох побери, его пожалеть. — Что значит? Что это может значить, кроме того, что я сказала? О, многое! Если бы Катара спросила его, он бы знал, что ответить. Он любит ее — это значит, что она важнее всего на свете, он будет ее защищать до последней капли крови. Он любит ее — и хочет, чтобы с ней было все хорошо. Чтобы она была счастлива. Хочет, чтобы… Духи, неужели он все это сказал вслух?! Катара засияла. Даже засмеялась тихонько. — Я тебя люблю, и это значит, что я хочу тебя поцеловать, — сказала она. А потом поцеловала.***
Целоваться с Зуко было не похоже ни на что на свете. С ней никогда такого не случалось. В Гайпане был Джет, и он поцеловал ее. Она волновалась — а Джет был совершенно спокоен и целовал ее, уверенный в своей неотразимости. Словно заранее знал, куда хочет добраться, и знал самую короткую дорогу. Зуко целовал ее так, будто оказался в совершенно незнакомом месте и шел почти на ощупь. Целовал так, будто в мире никого, кроме нее, не было. Это не был совершенный поцелуй. Сначала они умудрились стукнуться зубами, затем еще и носами столкнулись. И куда девать руки, сперва было непонятно. Но это не имело никакого значения, потому что это был он, и он был с ней, и наконец-то, наконец-то они целовались. Только теперь она поняла, как этого ждала и хотела. Каждое мгновение что-то происходило, менялись ощущения, носы уже совсем не мешали, и… Она бы ни за что не променяла это на идеальный поцелуй с кем-то неотразимым. Катаре хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Но Зуко вдруг отстранился и взглянул на нее так, как если бы придумал хорошую шутку и заранее этому радовался. Шутки не были его сильной стороной, и Катара сейчас прекрасно обошлась бы без них! Она потянулась ему вслед, намереваясь продолжить поцелуй. Но он вновь уклонился, а вместо этого ткнулся носом в ее собственный нос. И посмотрел со значением! — Что? — Ну, ты же сказала, — начал он торжествующе, — что носы — считаются! — Что-что? Носы?! — Ты сама так сказала! — Неправда! — Сказала. Перед Омашу, когда мы вышли из той пещеры. О Туи, какой же он глупый! — Не считаются, — проворчала она. — Это всего лишь носы! Соприкосновение одних только носов ее сейчас категорически не устраивало. — А вот для Омы и Шу… — Замолчи уже! И они продолжили целоваться. Ома и Шу могли считать что угодно. Катаре было плевать.***
Они целовались, и целовались, порой останавливаясь и делая паузы. Тогда они переводили дыхание, улыбались друг другу смущённо, или же Катара утыкалась лицом ему в плечо и прижималась крепче. Он держал ее в объятиях и чувствовал, что время стоит на месте, пока они вот так, рядом, и никто и ничто их не разлучит — просто не сможет. Паузы, похоже, были нужны здесь, как в музыке — чтобы оттенить мелодию, создать предвкушение, предчувствие темы, что вот-вот прозвучит… Катара подняла голову и застенчиво на него взглянула. — А ты… значит, ты тоже меня любишь? Что за вопрос! Он засмеялся и поцеловал ее в макушку. — Конечно. — А… — она запнулась и хихикнула, но продолжила, — давно? Когда ты понял? Он задумался. Когда же он понял? Быть может, недавно. В эти последние недели в Ба Синг Се… Нет, раньше. Когда это случилось? Когда она осталась с ним в заброшенном городе и простила его? Или же в те бесконечные тоскливые дни в одиночестве, без нее? Когда в северной колонии они собирались расстаться навсегда? Когда вместе спрыгнули с ледяного причала, или… Смущаясь, он рассказал ей о двери в теплую страну, которую впервые почувствовал так близко в ту ночь в пещере. Глаза Катары удивленно расширились. — Это же было целую вечность назад! — Она вдруг пихнула его кулаком в бок. — Ты мог бы сказать мне раньше! — Ну и что бы я сказал? Было так здорово делить с тобой спальный мешок, а еще ты мне очень нравишься, можно тебя поцеловать? Ты бы меня в один миг оглушила куском льда, и поделом!.. Катара, не отвечая, зарылась лицом ему в шею. Оттуда пробормотала: — Мы бы могли с тобой целоваться уже давным-давно! Если б я знала, что это так здорово, я бы тебя еще сто лет назад поцеловала! Одной рукой он прижимал ее к себе, другой перебирал ее волосы. Сто лет. Каким он был тогда придурком. Может, и сейчас немногим лучше. Но сейчас он был счастлив. Наверно, люди называли это так. Привычные слова тут не подходили. Как можно было передать эту невероятную легкость, волнение и вместе с тем уверенность, в том, что он… что Катара… Без толку сражаться со словами. Лучше было снова ее поцеловать.***
Целуя ее, Зуко обхватил ладонями ее лицо, и от нежности у нее перехватило дыхание. Под кожей у нее словно горел огонь. Так ли чувствуют себя покорители огня? Или только те из них, что любят так же сильно? С детства она думала о покорении огня как о разрушении и смерти, но сейчас огонь был нежностью, страстью, жизнью… Любовью. Вдруг, засмеявшись, она слегка отстранилась. — Что такое? — спросил Зуко. — Я вспомнила, какой сегодня день, — объяснила Катара. — И какой же? — Мой день рожденья. Мне исполнилось пятнадцать. На лице Зуко тут же отразилась вся гамма чувств — удивление, радость, сожаление… — А я тебе ничего не подарил, — пробормотал он, повесив нос. От такой бесхитростной открытости ей захотелось то ли вновь рассмеяться, то ли расцеловать его. Без колебаний она выбрала второе. Повторив его жест парой минут ранее, она обхватила его лицо ладонями и поцеловала. Она поцеловала его в губы, она поцеловала его в лоб, затем в нос, в закрытые глаза… Затем, нежно коснувшись кончиками пальцев, — туда, где когда-то была левая бровь, а сейчас лишь грубая поверхность ожога. Какой же этот шрам был большой! Как ему было тогда больно… При мысли об этом сжалось сердце. Зуко осторожно взял за запястье и отвел ее руку от своего лица. — Не надо, — попросил он шепотом. — Почему? Он прерывисто вздохнул. — Я же знаю, шрам уродует. На него противно даже смотреть, а уж чтобы прикоснуться… — Вовсе нет! — воскликнула она. Что он себе такое придумал? Она же любит его — а значит, любит и этот шрам. — Неправда, — она поцеловала его в висок, в скулу, в щеку, — неправда, неправда, — за каждым словом следовал поцелуй. — Никогда больше так не говори, слышишь? — Ладно… Целуя его, она почувствовала, что он улыбается. Но Катара была настроена более чем серьезно. — Это не повторится. Я больше никому не позволю так с тобой поступить. Вместо ответа он поцеловал ее в лоб, а потом притянул к себе поближе. Катара зажмурилась, словно тая в знакомом и родном тепле и чувствуя, как он покрывает все ее лицо беспорядочными жаркими поцелуями. — Мы же не расстанемся с тобой? — спросила она. — Правда? Это прозвучало совсем по-детски. Глупо было об этом спрашивать, но было так важно спросить. — Конечно, нет, — шепнул он ей на ухо. — Никогда не расстанемся. …Поцелуи в ухо — это так щекотно.***
Азула ушла на очередную встречу с заключенным в темницу Лонг Фенгом. Мэй и Тай Ли остались в отведенных «воительницам Киоши» покоях. — Такой красивый дворец! — восхищалась Тай Ли. — А кровати какие мягкие! Мне так нравятся эти шелковые ширмы с росписью! Мэй начинало надоедать это щебетание. — Тай Ли, хватит! Мы на задании в стране врага. Это вражеский дворец, а ты им восхищаешься. — Но узоры с птицами все равно очень красивые! Я чувствую, как посветлела здесь моя аура! Вся искрится! Неужели Тай Ли не может перестать? — Тай Ли, — проговорила Мэй медленно, — зачем ты притворяешься беззаботной простушкой даже сейчас? Азулы нет рядом. Можешь расслабиться. Огромные глаза Тай Ли расширились еще больше, губы у нее дрогнули. Кажется, еще миг — и потекут слезы, размывая краску воительниц, которую они аккуратно наносили каждый день. Но подруга тут же взяла себя в руки и широко улыбнулась. — Мы все делаем что можем, разве нет? — развела она руками. — У тебя есть ножи и твое самообладание. Ну а я… Мне приходится справляться по-другому. Что ж. Это, по крайней мере, было честно. Мэй скрестила руки на груди. Тай Ли тут же оказалась рядом, присев на подлокотник ее кресла. Она похлопала Мэй по руке. — Твоя аура потемнела! Мэй закатила глаза. Опять эти ауры! — А! — воскликнула Тай Ли. — Я поняла… Она сочувственно шмыгнула носом. Что это за непрошенное сочувствие? — Что ты поняла? — Ты огорчилась, когда Азула сказала, что мы вот-вот захватим город и тогда точно поймаем обоих предателей — и господина Айро, и… Голос у нее дрогнул. Мэй не проронила в ответ ни слова. Она была уверена, что лицо ее осталось совершенно спокойным. Подруги немного помолчали. — Мне его жаль, — призналась Тай Ли бесхитростно. — А тебе? Мэй продолжала упорно молчать. Обычно с Тай Ли это действовало. На самом деле та ведь обычно понимает, о чем можно говорить, а о чем не стоит. Но почему-то нынче ее было не унять. — Тебе ведь нравился Зуко, правда? — Тай Ли заглянула подруге в лицо. — Какая разница! — вскипела, не выдержав, Мэй. — Это было давно! И сейчас не имеет никакого значения.***
Сокка пытался идти помедленнее, с трудом приноравливаясь к шагу старого покорителя огня. Сердце его от нетерпения чуть из груди не выскакивало. Подумать только, он вот-вот увидит Катару! После всех этих месяцев, после той единственной короткой встречи, после которой вновь последовала разлука! Они и вправду в последние недели были в одном городе, разделяемые лишь кольцом стен! Которое Катара вместе с этим бывшим принцем пытались штурмовать. Айро, кажется, об этом упомянул… Сокку кольнуло чувство вины — вдруг он не сделал все, что мог, чтобы найти сестру? Неважный из него тогда старший брат! Сокка хотел мчаться на поиски, едва лишь вернулся Аппа, принеся на своей шкуре примерзшее послание. Но проклятая встреча с царем и его советниками так затянулась! Всю ночь Сокка провел как на иголках, а с первыми лучами солнца отправился в путь. Искомая лавка нашлась быстро, хоть улицы Нижнего кольца, в отличие от Верхнего, напоминали запутанные лабиринты. Старик, дядя бывшего принца, так ему обрадовался, что Сокке стало неловко. Он еще помнил, как убеждал сестру оставить раненого… Впрочем, сейчас Айро был в полном здравии. Старик извинился перед покупателями, быстро закрыл лавку и повел Сокку куда-то вглубь переплетения улочек. Айро шагал, а по дороге не уставал сыпать вопросами. Он спрашивал, что с ними случилось после расставания в заброшенном городе, как они добрались до Ба Синг Се и все ли здоровы и благополучны в их компании. Юная госпожа Бейфонг также не осталась обделенной вниманием. Сокка изо всех сил старался вести себя вежливо и как мог, отвечал, но на самом деле еле удерживался, чтобы не начать нарезать круги вокруг своего неторопливого спутника, как щенок полярной собаки вокруг хозяина. Старик как раз что-то проронил о недавней загадочной болезни своего племянника, но Сокка почти все пропустил мимо ушей. Катара была здорова, а это главное. Да и этот болван, кажется, уже поправился… От волнения он крутил головой по сторонам, подмечая всё новые детали. Улицы узкие. Стайки оборванных детей играют прямо на мостовой, лавируя между телегами торговцев и спешащими прохожими. Все идущие навстречу люди одеты бедно, мало кто улыбается. У многих запавшие глаза и усталые лица. Катара живет здесь. Айро сказал, они все работали в лавке. Но вид у него был не столь цветущий — похоже, не слишком прибыльной была эта работа… Сокка смущенно припомнил роскошные трапезы, которые придворные устраивали в честь Аватара и его друзей, огромный дом, который им отвели. Им не давали действовать и все время держали под наблюдением — но по крайней мере они все могли есть досыта каждый день, спать на мягких постелях и ходить по улицам, где никто не толкается локтями и не наступает тебе на ноги. Айро лавировал среди прохожих аккуратно и ловко, а вот Сокке уже все ноги истоптали. Он с облегчением вздохнул, когда они добрались до места. Из небольшой темной комнаты с очагом старик провел его на задний двор с покосившимся сараем и парой чахлых кустов. А затем с улыбкой показал на шаткую узкую лестницу наверх, что круто лепилась по наружной стене. — Прошу! — Я, — Сокка покрутил руками, от волнения не в силах двинуться с места, — после вас. А то невежливо. Айро понимающе кивнул и стал подниматься. Дверь скрипнула, открываясь. — Дети, — начал старик, — вы не поверите, какая у меня для вас хорошая… Он запнулся и издал невнятный возглас удивления. — …новость. Сокка не стерпел и ринулся скорее наверх. Он был выше Айро и мог легко заглянуть через его плечо в комнату. На раскинутом у окна спальном мешке Сокка увидел двоих. Свою сестру и… этого… Они сидели рядом. Очень близко, машинально отметил Сокка про себя. Еще и за руки держались. Катара обернулась к нему с такими круглыми глазами, словно не могла поверить, что в самом деле видит брата, а не явление из мира духов. Покоритель огня из-за шрама мог расширить от удивления только один свой глаз, с чем успешно и справился. А еще он покраснел. Очень сильно. Даже кончики ушей у него стали красными! Щеки Катары полыхали тоже. Они определенно выглядели так, словно их застали врасплох. Будто этого было мало, дурацкий бывший принц сердито прошептал: — Катара, отдай мне наконец мою одежду! Ту, что ты спрятала! В наступившей тишине все его услышали очень хорошо. Так. Шестеренки у Сокки в голове закрутились невероятно быстро. Его сестра. И придурок из страны Огня. Его сестра. И покоритель придурков. Здесь. Вдвоем. С такими лицами! Мозг выдал единственное возможное объяснение. Кох раздери. Сокка должен был это предусмотреть!