Руби Айлен Скотт

       Руби кажется, что Нью-Йорк слишком шумный город.       Она отвыкла от чего-то подобного. Все куда-то спешат, бегут, люди, кажется, в эт ом городе даже не умеют стоять на месте. Они все время переговариваются, все время поправляют свои вещи, оглядываются по сторонам и бегут, все время куда-то бегут. Руби кажется это странным.        Впереди у нее вагон и маленькая тележка времени, ей бы остановиться и просто постоять под небом Нью-Йорка. Просто, чтобы показать, что она от людей отличается. Показать, что она немного другая. Но ее тетушка, ведь Руби уже давно поняла, что она от других вампиров отличается, прикрикивает и тропит Руби.        — Эй, Руби, чего застыла? — говорит ей тетушка Меган, стоит Руби на секунду отвлечься и встать, как гвардеец во время службы. Руби неловко улыбается и отвечает задорным тоном, как раньше, как в детстве, когда на ней еще не было груза вечности.        — Задумалась. За этот год я как-то отвыкла от такого темпа, — Руби указывает на стойку регистрации, где люди, подобно тараканам, разбегаются в разные стороны. Тетушка Меган смеется, взмахивает своими светлыми волосами и, протягивая Руби ее сумку, — не было времени, чтобы собрать побольше вещей — говорит с азартом.        — Посмотришь на Нью-Йорк глазами туриста, верно? — и Руби смеется, так звонко, что кажется, еще немного и люди остановятся, только лишь для того, чтобы посмотреть, кто издает эти странные звуки. — Да перестань, Руби! Ты так неожиданно позвонила… Мы боялись, что встретить не успеем. У Чарльза работа, у Оливии подавно. Господи, женщина, а работает больше мужа. И хватает же сил. — Руби только снисходительно улыбается, тетушку не переубедишь, а спорить с ней не хочется.        — А дядя Роджерс? — Руби свою семью помнит слабо. Все же виделись они не так часто, в основном мама созванивалась с ними и все время рассказывала какие-то забавные истории, которые Руби любила слушать место сказок на ночь. Поэтому в голосе ее неуверенность, но Меган ее не замечает.        Она недовольно скрипит зубами, поправляет очки и нехотя отвечает:        — Играет в гольф. Тьфу на него, — она изображает плевок, а стоит им выйти на улицу, плюет уже по настоящему. Руби от этого немного некомфортно, потому что такое поведение ее педантичной и серьезной тетушке не свойственно.        На улице погода поистине ужасна. Дождь льет, воет ветер, сбивая совсем уж юных девушек с ног, с неким озорством забирает юбки, а тучи, кажется, только забавляются и зовут своих друзей посмотреть, потому что их количество увеличивается. Руби уверена, что в небе их было не так много еще тогда, когда они садились.        А в Нью-Йорке Руби находилась уже два часа. Она позвонила тетушке прямо из аэропорта и спросила, может ли она приехать к ним или ей лучше снять номер в отеле. Тетушка Меган, конечно же, ответила, что Руби всегда желанный гость. Особенно теперь, когда из семьи у нее остались только они.        — Руби! — кричит тетушка Меган, замечая, что ее племянница вновь встала, как вкопанная. — Ну сколько можно! Задавят ведь, ты не смотри, что в Нью-Йорке все такие приветливые. Они, знаешь как это бывает, все из себя вежливые, представительные, статные и опрятные. А стоит тебе на секунду отвлечься, как эти акулы обнажают свои клыки и проглатывают тебя, не жуя. Так что ты аккуратнее будь, аккуратнее. Понимаю, что непривычно после такого тихого городка как Форкс… А где это вообще? — Руби открывает рот, чтобы объяснить, однако Меган отмахивается. — Ой, не отвечайте, все равно не пойму ничерта. Занесло тебя, конечно, ой, как же далеко занесло. Хорошо хоть приехала повидать. Год ни слуху ни духу. А ты так похорошела… На похоронах бледной была, сутулой, смотрела куда-то сквозь, только ни на нас.        — Я… — Руби не знает, как подобрать слова, что сказать, как оправдаться. Меган в чем-то права. Она забыл о семье, забыла о том, что в этом мире еще остались люди, которые дорожат ей, которые ждут от нее хотя бы какой-то весточки. И признаться Меган в том, что не связывалась они с ними потому, что ей было стыдно, она не может.        — Ой, если не можешь сказать от чистого сердца мне что-то, не говори вовсе. А-то слышать твои «ой, я, а, да, то есть» — неприятно. Это ведь глупости все несуразные. Вот знаешь, как раньше-то было. Люди понимали всю ценность слова, а сейчас что? Сказал глупость, да думаешь, ай ладно, потом извинюсь. А когда это потом наступит? Мне вот уже пятьдесят, а время все бежит и бежит, и я не молодею, и ты тоже, Руби. Это сейчас тебе кажется, вот, мне семнадцать, еще вся жизнь впереди, успеется. А оно как… А оно быстро пройдет. И к годам сорока ты поймешь, что ничерта не успеется.        — Да, наверное, ты права в чем-то, — Руби закидывает сумку в багажник. Ей кажется, что машина тети Меган — Toyota Yaris — слишком маленькая для такой семьи. Однако Меган, улыбаясь, подталкивает Руби, чтобы та скорее заканчивала возиться и уже села на переднее сиденье.        Руби этому капризу поддается. Захлопывает багажник, прикладывая сил чуть больше необходимого, а после проходит вперед так быстро, как только может, совершенно не обращая внимания на небольшую шутку тетушки.        — Что, так понравился Барри Аллен[1], что тоже решила перейти на сверхзвуковую скорость? — Руби смеется, обнажая идеально белые зубы и выставляя ямочки на щеках напоказ. — Давно не видела тебя такой жизнерадостной, видимо, в твоем Форксе дела идут куда лучше, чем я думаю… Ну, как его зовут?        — У меня нет парня, тетушка Меган, — Руби говорит искренне. За тот год, что она прожила в Форксе, не было никого, кто смог бы затронуть ее душу хотя бы немножко. Разве что кроме Беллы, но она не считается, потому что никаких чувств, кроме дружеских, Руби к ней не питала. — И кандидатов на его роль тоже. У меня две подруги в Форксе, ну, можно сказать почти три, — Руби не была уверена, что может считать Розали своей подругой. Однако то теплое отношение, все те слова поддержки и жесты, которые Руби получила от нее, на определенные мысли наталкивали. Поэтому, не так смело, но она все же назвала Розали своей подругой. — Парней среди них нет.        — Господи, я думала, ты в этот Форкс из-за парня рвешься. А оно вот как… Ты хотя бы счастлива, милая?        — Да, наверное. По-крайней мере все не так плохо… Форкс не давит на меня, я чувствую себя отчасти свободной. Хотя в последнее время все так перевернулось… Я даже сорвалась сюда, потому что не смогла оставаться там. Знаешь, все это время я словно бежала от самой себя, пыталась быть кем-то другим, а тут появляются люди, которые своей сущности не стесняются, которые понимают, кто они и как правильно жить. И меня это начинает раздражать, потому что я сама так не могу. И от этого я и сбегаю.        — Ой, да брось, двухнедельный отдых еще никому не вредил. Выпускной класс, скажешь ты, а я отвечу. Брось! Эта учеба, господи, сколько ты еще успеешь за всю жизнь выучить. И поверь, не всегда учителя в школе именно те, кто дадут тебе нужные знания. Иногда жизнь преподносит урок куда лучше, чем какой-нибудь мистер Брэндфорд. Так что успокойся и просто побудь со своей семьей хотя бы немного. Такая красотка выросла и все прячешься в какой-то деревне.        — Что, лично мне покажешь всю прелесть нью-йоркских клубов? — Руби не надеется услышать серьезный ответ, однако тетушка Меган, давя на тормоз слишком сильно, из-за чего торможение получается слишком резким и неаккуратным, так что Руби приходится даже схватиться за кресло, чтобы не улететь, смотрит на нее из-под очков и говорит.        — Если придется. Но ты все же девочка взрослая, да и с социальной активностью у тебя проблем никогда не было. Вон, посмотри на себя, мало того, что лицом ты уж слишком симпатичной вышла, в меня вся пошла, всегда знала, что ген красоты доминантен, — Меган поправила прическу и подмигнула Руби, прежде чем вновь зажать педаль газа. Руби же от ее слов покраснела, потому что понимала, что вся красота, о которой говорит Меган — вампирский дар. Если так можно выразиться. — Да и твои глаза… Не знала, что ты косишь под графа Дракулу, сообщила бы и мы бы купили какую-нибудь небольшую виллу в Румынии. Давно на вампирчиков подсела?        — Конечно, — не отрицает Рубидия, — еще клыки заказала, обещали доставить через месяц. Но я просто забыла линзы достать в самолете, глупо получилось, наверное…        — Все в порядке, малышка. Ты не утомилась? Выглядишь бледной, да и в окно все время смотришь. Нам ехать еще с часа два, так что поспи, дорогая. Я разбужу, как приедем. И я даже помолчу, потому что понимаю, что моя болтовня совсем не способствует сну. Вот, — она потянулась к магнитоле, включая первую попавшуюся радиостанцию.        Руби понимала, что уснуть у нее не получится уже никогда. Однако, чтобы не расстраивать тетушку и чтобы не нарываться на ненужные ей беседы, подчинилась. Просто закрыла глаза и сделала вид, что уснула, хотя сама все это время слушала радио, на котором играли различные мелодии восьмидесятых годов.        Когда же тетушка Меган припарковала машину и начала трясти Руби, та открыла свои глаза и постаралась придать себе немного сонный вид.        — Мы приехали, дорогая. Отдохнула немного? — Руби кивает, хотя на самом деле она полна сил. Но так проще, конечно, просто людям не объяснить, каково это, не чувствовать усталости. — У нас дома совсем еды нет, но ты можешь прогуляться и поесть где-нибудь, если хочешь. Тебе нужны деньги. — Руби не задумывается ни на секунду, качает головой и показывает в сторону багажника. Она не рассчитывала жить с родственниками и потому готовилась снимать отель, поэтому заранее зашла в банк и сняла довольно крупную сумму на случай, если отель надоест и захочется снять квартиру. — Отлично.Я не планировала сегодня оставаться дома, мне нужно уладить несколько вопросов с галереей. Ключи если что под ковриком. Ты можешь занимать свою старую комнату, а если она покажется тебе слишком детской или будет навевать слишком много воспоминаний… То вторая дверь справа на втором этаже. Там уже давно никто не жил, так что может быть грязновато.        — Я разберусь, — уверенно говорит девушка.        — Это хорошо. В таком случае я поеду? — Руби кивает, понимая, что задерживать тетушку ей не хочется. Она и так потратила на нее почти четыре часа. Непозволительная роскошь.        — Да, конечно. Спасибо, что позволили мне пожить у вас и за то, что потратили время, чтобы забрать меня.        — Господи, Рубидия, хватит говорить так, словно ты доставляешь проблемы. Ты ведь знаешь, мы семья, а в семье, так уж повелось с давних пор, люди помогают друг другу. И если это значит, что какой-то глупый художник должен ждать встречи два часа — он будет ждать ее два часа. А если нет. Господи, одна сделка, другая, какая разница если при этом мои родственники будут меня ненавидить и считать зацикленной на деньгах и власти женщиной? Я могла бы сказать тебе ехать в отель, я могла бы сказать тебе вызвать такси, но, понимаешь Руби, я этого не хотела. И поверь мне, если бы у Чарльза сегодня не была назначена операция по пересадке сердца именно на десять часов, он бы приехал. Если бы Оливия могла перенести съемки — она бы приехала. Только Роджерс ведет себя, как мудак, но и его понять можно. На самом деле он в этом клубе уже третьи сутки и должен был пробыть там еще четверо, но сегодня он прибудет на ужин. И знаешь почему?        Руби не знает. Поэтому она качает головой, достает свою сумку из багажника и ждет, пока Меган пояснит ей. И Меган поясняет.        — Потому что мы не видели тебя год. Потому что с тех пор, как умерла твоя мама, ты оборвала все контакты с семьей, не выходила на связь, не звонила. Мы даже долгое время не знали, куда ты переехала, куда сбрасывать тебе деньги, куда отравлять подарки на праздники. Потому что мы соскучились, Руби. Мы ведь семья. Семья, которая ужасно любит и ценит друг дружку, хоть и не всегда показывает это. Так что перестань думать, что ты нас чем-то обременяешь. Обременяешь ты нас только своим отсутствием. Так что иди уже в дом и приведи себя в порядок, а я поеду. И не думай, что вечером сможешь избавиться от меня так легко. С возвращением домой, Руби.        — Спасибо, Меган. Я скучала по вам.        — Ох, ладно, чувствую, если скажу тебе еще хотя бы слово — задержусь на весь день. До вечера, Руби. У тебя есть около пяти часов свободы, но чтобы в восемь обязательно была! — Меган говорит это строгим тоном, после чего садится в свою машину и уезжает, на прощание махая Руби рукой.        Руби стоит несколько минут, обдумывая план действий. Ей бы прогуляться где-нибудь. Недалеко от частного сектора, в котором живет ее семья, но в другом районе. Чтобы не встречаться со снобами, которые будут смотреть на нее с презрением лишь из-за того, что она одета не с иголочки.        Руби подходит к коврику, достает ключи, на которых висит брелок с ее именем. Это прельщает. Она бросает вещи в своей комнате, расположенной на первом этаже, а после выходит, даже не включив свет. Смотреть на эти стены, заполненные фотографиями и детским смехом, не хочется. От одних воспоминаний ком подступает к горлу.        Тогда ведь Руби была еще живая. Тогда Руби была счастлива.        Переодеваться смысла она не видит. Однако понимает, что если придет домой в тех же спортивных штанах и футболке, вызовет много вопросов у семьи, в основном у тети Меган, а волновать их ей не хочется. Поэтому она переодевается в простые джинсы и кофту с простой надписью «Все хорошо», после чего обращается в человека.        Она кричит в очередной раз, хватается за стены и надеется, что ничего не сломает. Все же мебель в доме четы Дуглас дорогая. Хотя на улице дождь, который вряд ли в ближайшее время прекратится, Руби боится, Руби опасается большого города, людских взглядов. А еще больше Руби опасается крови, потому что контроль ее не идеален.        Руби берет зонтик и отправляется в город, надеясь где-нибудь по пути подхватить такси. Она пытается бежать, но вовремя понимает, что скорости нет, как и нет огромной силы. Она человек.        «Человек — думает Руби, — скорее его пародия».        Добирается она до какого-то не самого благополучного, как ей кажется, района. Людей в нем не так много, однако цена за такси — каких-то пятнадцать долларов — готовила ее к этому. Руби видит кофейню, с кричащей вывеской «Лучший кофе» и мигающими фонариками. И принимает решение зайти внутрь.        — Добрый день, мисс, — паренек, стоящий за кассой, здоровается, стоит Руби оказаться рядом с ним. Она окидывает помещение взглядом и видит, что свободное место осталось только одно — в самом углу рядом с каким-то странным парнем, одетым во все черное и сидящим почти неподвижно.        — Здравствуйте, мне пожалуйста латте триста миллилитров, — парень охотно пробивает заказ, а после говорит.        — Вам с собой? — Руби не знает, воспринимать ли его взгляд на тот самый столик в углу как намек, однако качает головой и произносит, ослепительно улыбнувшись.        — Нет, я бы хотела посидеть здесь. Сегодня на удивление мерзкая погода, — Руби ежится, говоря это. Дождь она по прежнему ненавидит. Парень с ней соглашается и, дожидаясь оплаты, приступает к приготовлению. Руби же в это время подходит к столику и, улыбнувшись самой милой улыбкой, говорит.        — Добрый день, мистер. Вы не против, если я присяду здесь? Совсем свободных мест нет, а идти на улицу мне жуть как не хочется. — Парень поднимает свои глаза, и Руби едва сдерживается, чтобы не ахнуть. Красные. У него красные глаза. Парень окидывает ее взглядом и кивает, думая, что все равно не собирается задерживаться здесь, а какой-то человек вряд ли станет помехой. Он кивает, и Руби, счастливая от этого, садится напротив него.        Она сидит тихо около двух минут. Как только парень бариста подносит ее заказ, она благодарно кивает и говорит достаточно тихо, но так, чтобы парень, сидящий напротив, услышал.        — Все же сегодня действительно мерзкая погода, — он поднимает глаза, заинтересованный в ее монологе. В конце концов как сумасшедшая Рубидия не выглядит, а потому не понять, что она пытается заговорить с ним, он не может. Руби видит, что он приподнимает глаза и говорит уже более смело. — Не думала, что мой приезд в Нью-Йорк ознаменуется такой погодой. Можно считать, что небо плачет, потому что теперь под ним хожу я?        — Вряд ли, — Руби улыбается, чувствуя непонятное счастье от того, что этот парень ей отвечает. — Такая погода уже около недели, так что не думаю, что это связано с твоим приездом.        — Вот как… Моя тетушка не предупредила меня об этом, хотя, с другой стороны, это логично. Я ведь сама о своем приезде не предупредила… — Руби молчит несколько секунд, думая, как лучше обратиться к парню. Он видимо чувствует это и говорит.        — Я Алек, кстати, — он протягивает руку, которую Руби пожимает, а после сама представляется.        — Рубидия. Но мое полное имя достаточно сложное, так что я предпочитаю Руби. Все же Руби звучит куда лучше, верно?        — Тебя назвали в честь элемента периодической таблицы? — Алек не собирается отвечать, Господи, да он и говорить с этим человеком не собирался, однако слова вырываются сами против воли. Руби смеется и смех ее кажется Алеку приятным. Черты ее лица расслабляются, однако в жестах есть некая скованность.        «Чувствует опасность», — усмехается Алек.        — Да, что-то вроде того, — Руби смотрит в глаза Алеку и молчит, обдумывая, что сказать дальше. Диалог их, ненапряженный и бессмысленный, подходит к концу. Это Руби чувствует. Однако что-то внутри нее противится этому. Ей хочется, чтобы Алек задержался здесь еще на немного. — Хотя я до сих пор не понимаю почему. Во-первых, моя мать ненавидела химию, во-вторых, я точно не была похожа на металл при рождении, а если она так хотела показать, что я драгоценность… Что же у нее не получилось.        — Но имя уникальное, — говорит Алек. Он резко переводит взгляд. Движение почти незаметное, однако Руби все еще видит немного лучше обычного человека, и потому его замечает.        — Да, ты прав, Алек. — Руби берет стаканчик с кофе и делает глоток. Конечно, потом придется идти и в туалет и насильно избавляться от нее, но по крайней мере ее не тошнит от одного вида пищи. Да и Алек, кажется, немного расслабляется, когда Руби делает это. — Какого цвета твои глаза? — Руби помнит, что линзы в глазах вампиров растворяются через несколько часов. Быть может, Алек забыл про это?        — О чем ты…        — Ну, ты ведь в линзах, да? — Руби показывает на свои глаза, оттягивая их немного. — Просто они такие красные. Я знаю, что у альбиносов такие бывают, но у тебя волосы черные. И если это еще можно на краску списать, то ресницы ты вряд ли бы стал подкрашивать. Тушь бы потекла, стоило на улицу выйти, — на всякий случай добавляет Руби.        — Карие, — Руби видит, что ее вопрос вгоняет Алека в ступор. Она посмеивается и объясняет. Алек вновь отводит взгляд и в этот раз Руби замечает две фигуры, стоящие неподалеку от кофейни. Алек кивает им, незаметно, и говорит Руби. — Мне пора идти. Приятно было познакомиться, Рубидия.        — Всего хорошо, Алек, — Руби машет ему рукой и некоторое время просто смотрит в окно.        Люди, как и раньше, куда-то бегут, дождь по-прежнему не прекращается.        А Руби чувствует себя так хорошо, словно она дома.