***
2 месяца спустя.
— Плавно, — говорит Хёнджин и смотрит на его ноги. Под суровым взглядом не получится даже и шаг нормальный сделать, не то что тронуться с места. Чонин никогда не хотел водить машину. Окей, в фильмах это выглядит чертовски круто — рёв мотора, дорогая тачка и зависть в глазах окружающих. Однако на деле ты живёшь (жил) в маленьком городе, где дорогие машины встречаются очень редко и скорее вызывают неприязнь из-за «выпендриться бы», а по дорогам не погоняешь. Он не планировал получать права; совсем и никогда. Ян медленно отпускает сцепление и жмёт на газ, впрочем, заканчивается всё тем же. Машина сначала дёргается несколько раз, а после глохнет. И Чонину остаётся разве что стыдливо зажмуриться в ожидании подзатыльника. Хёнджин объясняет понятно, но у младшего в любом случае не выходит. — Ещё раз, — устало выдыхает он. — Если ты угробишь тачку, то я тебя убью. «Не убьёшь», — думает Чонин и точно знает, что так и будет. Хёнджин может угрожать, злиться и всем своим видом показывать, что ему плевать, однако это не так. Он гораздо добрее и заботливее, чем на первый взгляд кажется; ну, разве что не для всех. Этот серебристый форд с помятым бампером они нашли на обочине. За рулём сидел пристегнутый ходячий, но до конца не было ясно, как так получилось, что мужчина обратился прямо тут, хотя видимых признаков укуса или ранений на его теле не было. Хёнджин предположил, что случился сердечный приступ или типа того, а водитель успел остановиться и не расхерачить машину в щепки. После сказанного Мингом невольно начинаешь верить в то, что носителями вируса являются все. Чонин хочет жить долго, но не хочет после смерти всё равно становиться ходячим мертвецом, которым движет одно: голод. Странно также думать, что, возможно, где-то под землёй сливки общества наслаждаются жизнью, пока неугодные, лишние люди пытаются изо всех сил выжить. Опять завести, снять с ручника и переключиться на первую скорость. — Сцепление нужно медленно отпускать, а не бросать сразу же, как только тебе показалось, что машина начала ехать, — повторяет Хёнджин. — Да я понимаю… — Нихуя ты не понимаешь. Вот представь себе ситуацию: за нами гонится орда зомби, я не могу сесть за руль, потому что ранен, и единственный выход — это посадить тебя. И что тогда? Мы сдохнем только из-за того, что ты не можешь даже с места тронуться. Чонин не понимает, какого чёрта Хёнджин решил научить его именно сегодня. Если бы Минхо узнал, что они нашли ещё одни «колёса» и, не успев пригнать к ферме, Чонин испортил машину, то младшему бы взаправду настал конец. У Ли маниакальная экономия и бережливость (что для лидера, несомненно, хорошо), но лучше бы обучение отложилось до какого-нибудь другого раза. Ян сделал всё в точности так, как он говорил. И правда — машина едет. — Получилось! Блин, получилось же! Видишь? — Вторую, — старший закатывает глаза, мол, ты идиот. Чонин за дни, проведённые вместе, научился распознавать даже малейшие изменения в его настроении. Будь то лёгкое раздражение из-за постоянной нехватки чего-либо, просьб хозяев дома (Хвану не нравится, когда его дёргают по любому поводу как одного из «ведущих» членов группы) или усталости. Джемин простыл и ему необходимы лекарства, а укрепление забора, как оказалось, требует большого количества гвоздей и других инструментов. Плюшевый хён вроде бы вылечил свою руку, однако на вылазки его никто не берёт, и виной всему далеко не отсутствие подготовленности Мина, а в старших. Чёрт побери, проницательность Хёнджина и его правота в некоторых вопросах поражает. Если прежде Чонин не замечал странного поведения Минхо, то теперь это невозможно. Ли буквально не даёт хёну дышать — «туда не ходи», «здесь не шляйся», а его натянутые отношения с военным напрягают, кажется, не только Чонина. Рэй тоже не в восторге — встретившись с ней глазами однажды, он понял это — но молчит. Вагон драмы? Нет, похуже. Потому что конфликт внутри группы не есть хорошо. Судя по указателям, нужное поселение в семи километрах отсюда. От Чонина лишь требуется медленно ехать прямо и внимательно смотреть на дорогу. — Ты всё ещё хочешь уйти? Хёнджин неопределённо ведёт плечами. — Я не командный игрок. — Но если ты хотел, чтобы я пошёл с тобой, то мы бы стали командой. Разве нет? Старший бросает на него быстрый взгляд, а после поворачивается обратно к окну, ничего не отвечая. Видимо, он не хочет говорить с напускным равнодушием такое банальное: «Ты и я — совсем другое». Чонин прилип к Хёнджину — об этом говорят все. Как-то повелось, что на очередную вылазку Ян и Хван идут вместе, и брат перестал пытаться запрещать это. Он просто повторяет одно и то же: «Будьте осторожны. Если что-то случится, то не рискуй, а сразу уходи». Были бы у них рации, скорее всего, Ли просил бы выходить на связь каждые пять минут. Младший никогда не задавал лишние вопросы Хёнджину, потому что в глубине души не хотел знать ответы. История с его прошлым всё такая же мутная, чувства неясны. Чонин мог бы признаться в том, что ему нравится не только секс с Хваном, но и он сам, несмотря ни на что. Вот только нужна ли данная информация старшему? Отношения что в прошлой жизни, что в этой — сложная штука. — Ты никогда не думал о том, чтобы создать свою группу? Ты говоришь, что многие члены нынешней тебя не устраивают, — Чонин говорит спокойно, однако внутри от собственных слов что-то до боли сжимается. Всё-таки эти люди стали ему по-настоящему близки, но Хёнджина до сих пор не волнует их судьба так сильно, как это было бы необходимо. — А если бы ты стал лидером, то каким? Ну, я имею в виду, твою систему. Как ты её видишь? — Все люди должны приносить пользу. Тот, кто рискует жизнью и защищает остальных, не ровня тем, которые нуждаются в этой защите. Смысл есть. Чонин не будет отрицать, что сам думал о таком. Потому что кто-то из кожи вон лезет на вылазках, а кто-то просто сидит дома и готовит еду, стирает бельё. Вроде бы обязанности у всех есть, но то несравнимо. Дети — святое исключение. Вряд ли бы и сам Хёнджин отнял тарелку у Джемина или Юджу, только потому что они не работают, а лишь пытаются быть полезными. — …И пряники они должны получать разные. Например, я бы распределял каждому ровно столько, сколько он заработал. — То есть ты считаешь, что старики и дети не должны жить? Он отрицательно качает головой. Похоже, что Чонин чего-то недопонял, потому что по одним плотно сжатым губам можно сделать вывод: раздражён. — Люди — ценный ресурс. Я убивал тех, кто пытался навредить мне, кто мог подставить в случае опасности. Но я ни разу не говорил тебе о том, что считал целесообразным грохнуть щеночка, пока у того был перелом, или веснушчатого малолетку, нет… Но, чтобы не было хаоса и система слаженно работала, никакой демократии не должно быть. «Всем поровну» — хуета. Человеку необходимо рвать жопу и стараться изо всех сил, чтобы был результат. А мотивация — еда, безопасность, в конце концов, привилегии. — Диктатура какая-то, — задумчиво тянет Ян и зачем-то включает поворотник (для кого?), чтобы свернуть в нужную сторону. Хёнджин усмехается. Когда он так делает, то становится по-своему очаровательным. — Справедливость в чистом виде. — Думаю, из тебя бы получился неплохой лидер. Ну, касательно твоей системы управления. Он молчит. Нажимает в который раз на кнопку включения радио — и там ничего.***
Удивительно, но на заправке удаётся найти несколько литров бензина (спасибо какой-то японской тачке, стоящей посреди площадки возле третьей колонки). Хёнджин сливает всё до последней капли, оглядываясь по сторонам в поисках какого-либо подвоха, но вокруг действительно чисто. — Если найдём здесь аптечку или всё, что нам нужно, то можем не ехать в сам населённый — смысла нет. Достаточно того, что появится машина. — Думаешь, стоит отложить до следующего раза? — Думаю, что «улов» и так больше чем хороший для одного дня, — улыбается Хван и закрывает железную канистру. — Я бы не испытывал судьбу. Младший согласно кивает. В багажнике Хёнджин обнаружил несколько пачек с патронами, два пистолета и охотничье ружьё. Бывший владелец иномарки точно при жизни был не промах, пусть и умер глупо и как-то совсем не круто. Но Чонин благодарен ему за находчивость и смерть в «нужном месте». Минхо будет доволен (как и остальные). Ли изначально был представлен семье Чхве как их лидер, так и остался таковым уже для всех. Но глупо говорить о том, что Минг или наученный жизнью господин Чунхо не влияют на его решения. Всё-таки опыт и военная подготовка — важное дополнение. — Не отстрели себе что-нибудь, — усмехается старший, когда Чонин вынимает пистолет из-за пояса. — Очень смешно. Очередное наблюдение: Хван всегда закрывает за собой дверь. Говорит, что так проще услышать приближение опасных людей, если те решат зайти следом. Скорее всего, он прав. Внутри явно кто-то уже пошарился, но, вероятно, делали это в спешке. Они находят четыре разлагающихся трупа (головы пробиты чем-то вроде биты и топора) и нетронутые аптечки для оказания первой помощи. Проклятые батончики — Ян их чуть больше чем ненавидит — чипсы, растворимый кофе и средства для женской гигиены также отправляются в рюкзак, а затем в машину. Раньше Чонину было стыдно смотреть на прокладки и тампоны, теперь как-то похер. Окей, среди них Рэй и Миён, которые ещё не стары, но уже давно не девочки. Да и всякое стеснение ушло, особенно когда на дворе апокалипсис. — Тут батарейки разных видов, желейные мишки и пачек десять жевательной резинки, — доносится откуда-то из-за стеллажа, — если что — всё взял. — Хорошо, я отнесу консервы. Все останутся довольными — это главное. Полторы недели назад Минхо удалось найти мотоцикл (сам мотоциклист, видимо, умер из-за неудачного падения), который ещё неделю пришлось чинить. Совместными усилиями это удалось, однако машина всё равно была нужна. Три — как раз хватит на то, чтобы усадить всех и взять с собой не только оружие. Радио по-прежнему молчит. Никто не выходит в эфир, и Минг говорит о том, что может быть и такое, что лагерей нет. Ни одного. Совсем. Возвращаясь обратно в здание, Чонин, закусив губу, следит за движениями старшего. Какой-то частью себя (той, что ниже пояса) Ян надеялся на то, что им удастся уединиться. Не так-то просто заниматься сексом в доме, в котором живут не только взрослые, но и дети. А он стал слишком охочий до Хёнджина. — Хён? — М? — Хван продолжает трамбовать вещи в рюкзак. — У тебя остались влажные салфетки? Мне это нужно, пожалуйста. — На кой тебе? — А ты как думаешь? — от этого пронзительного взгляда становится немного неловко, но Чонин всё равно вытирает руки и без слов просит его сделать то же самое. Мама и папа бы не гордились им — ну и ладно. Чонин чувствует, что, целуя его, старший всё равно смотрит в сторону окон. Ведь безопасность превыше всего; ведь нужно смотреть по сторонам, а не заниматься сексом на заправке, пока неподалёку могут бродить вечно голодные мертвецы или недружелюбные живые. Наверное, именно поэтому Ян неуклюже пытается залезть под резинку штанов Хёнджина и прикоснуться к его твердеющей плоти. — Хочешь прямо тут, а? Да ты чёртов извращенец. — Замолчи, хён. Как будто, — дышать становится сложнее, — ты против. Чонин запускает пальцы свободной руки в его тёмные волосы и чуть оттягивает пряди, прижимаясь губами к шее. Яну дико нравится оставлять на светлой коже красные отметины, которые всё равно потом не будут видны из-за высокого ворота водолазки и надетого поверх неё худи. Хёнджину же нравятся грязные разговоры и пошлые шутки. Если в присутствии детей и пожилых супругов он этого не делает, то в моменты близости количество произнесённого на подобные темы зашкаливает. Он также может ненавязчиво положить ладонь на чониновское колено во время ужина или «случайно» коснуться паха. Хёнджин всегда всё делает намеренно. Но он никогда не думал, что от прикосновений другого парня может быть настолько хорошо. Что «кожа к коже» — это фантастически. — Обхвати тоже. Старший усмехается, но всё-таки обхватывает оба члена ладонью. — Раскомандовался…***
— Я сам поведу. Хочу побыстрее оказаться дома. Впервые он называет ферму домом. Может, лёд действительно тронулся? Машина трогается с места, и за долгое время младший ощущает себя как никогда живым и счастливым. Так или иначе кому-то в данным момент в разы хуже по различным причинам. Порой Чонин задумывался над тем, где бы они сейчас были, если бы он согласился уйти? Какова вероятность того, что Ян Чонин ходил бы по земле в виде трупа, жрущего всё живое, что попадается ему на пути? Почему-то превалирует вероятность далеко не радужного будущего. — Что? — Ничего, — Чонин тут же переводит своё внимание на дорогу. — Я же не слепой. Скажи мне, что не так? — Всё нормально. Мне просто стало интересно, вот и всё, — младший отмахивается, будто бы это не очень-то и важно. — Не бери в голову. — Хочешь меня о чём-то спросить? У Чонина очень много вопросов. Он знает так мало о своём партнёре (а так ли оно вообще?), что хоть на стену лезь. И это не даёт иногда даже засыпать спокойно, потому что Ян продолжает строить теории, каждая из которых становится бредовее предыдущей. Хёнджин знает о нём ровно столько, сколько Чонин хочет, чтобы тот знал. Учёба в школе, семья, неудавшаяся студенческая жизнь в высшем учебном заведении Хишина, проблемы с парнями (то есть полное отсутствие романтических отношений в прошлом). Старший даже в курсе любимого цвета и напитка Яна, не говоря уже о кулинарных предпочтениях. В-с-ё. — У тебя правда были братья? Просто… ну, мало ли. — Да. Значит, те слова оказались правдивы. Чонин смутно представляет связь между близнецами, но чувствует себя обязанным сказать: — Мне жаль, что так вышло. — Забей, — усмехается, но младший понимает, что это напускное, — я любил только Хиджина, на крысёныша мне всегда было похуй. А если ты не понял или не знал, — Хёнджин коряво улыбается, на секунду встречаясь с ним взглядом. — Я последним родился. Как видишь, родители особо не заморачивались с нашими именами, но любимчик у них всегда был один. — Почему так? Он пожимает плечами. — Не знаю. — Это… несправедливо. — Ага, в жизни вообще мало чего справедливого. Пока Хиджин возился со мной, предки возились со старшим. Думаешь, в армию меня заставили пойти они или за ручку отвели в автошколу? Не-а, нихуя. Хиджин всё делал за нас двоих. Клянусь, даже когда я был в другой стране и мне было пиздец как плохо, он словно чувствовал то же самое. Сразу звонил мне и спрашивал, что случилось. Чонин усаживается на сидении так, чтобы смотреть только на Хёнджина, и как бы намекает: продолжай, если тебе не трудно. Эти минуты откровения стоят месяцев ожидания и несерьёзных обид из-за скрытности Хвана. Ян хочет воспользоваться шансом по максимуму. — А что было дальше? — В тот день я как обычно зависал на здании. Всё было нормально до определённого момента, а потом резкое чувство, будто бы падаешь в пропасть. У меня уже было похожее, — старший говорит сбивчиво, неосознанно потирая шею (нервное, вероятно), — я уже падал с большой высоты. Но тут — бам-с! — я всё ещё перед ебучим окном высотки, а мысленно давно разбился. Ровно половина меня сорвалась и осталась навсегда лежать на асфальте. Высотка. Сорваться. Окна. Чонин пытается соединить куски воедино, чтобы наконец понять его. Очевидно, что это связано как-то с работой, но чониновский мозг надолго перестаёт работать как надо после близости с Хёнджином. Требуется минимум полчаса, дабы вернуться в «адекватное» состояние. — Мой брат всегда говорил, когда я просил его переключить первый канал: «Чтобы знать обо всех зверствах в мире и держать глаза широко распахнутыми, зная даже самую горькую правду, никогда не выключай новости». Я всё ругался и ругался на него, а он каждый божий день включал телек и смотрел новости — утром, вечером. Это так сильно меня раздражало. Но именно из новостей я узнал о том, что он умер. В этом есть ирония, да? Хёнджин смеётся. Либо это извращенная форма истерики, либо Ян не знает что. — Ты раньше работал в офисе? — Чё? — лицо Хвана наполняется отвращением и разочарованием (?). — Я похож на сраного планктона в костюмчике и при галстуке? Парень, я бывший альпинист.