Ебучий случай

      В здании аэропорта не так много людей. Шастун устраивается поудобнее в зале ожидания, грея руки об картонный стаканчик с горячим кофе. Он не предупреждал родителей о своем приезде. Более того, двумя неделями ранее он сказал, что не сможет прилететь на праздники из-за работы. Казалось, они не сильно расстроились.       Антон редко бывал у них, чаще пользуясь почтой или услугами доставки, чтобы поздравлять родню с тем или иным праздником. Разве что во время курантов семейство собиралось под одной крышей, а на следующий день Шастун вместе со своей девушкой улетал обратно в Москву. Не то чтобы отношения в их семье были совсем уж скверными. Однако излишне теплых чувств чета Шастунов друг к другу не питала. Оба родителя прозябали на своих работах что в детстве Антона, что сейчас. Вообще мало что изменилось с того времени.       За любимой игрой три часа пролетают для Антона как-то незаметно. Ближе к восьми телефон издает последнее предупреждение о критическом уровне заряда аккумулятора, и только тогда Шастун обращает внимание на то, как светло за панорамными окнами терминала. Потягиваясь, он сладко зевает. Кутается посильнее в полы пуховика, хотя на улице не ниже нуля. Антон не любит холод в любом его проявлении.       Тем не менее родные улицы, на которых он вырос, вселяют приятное чувство ностальгии, и прогулка на свежем воздухе отчасти даже идет на пользу. По крайней мере до первой сигареты.       Однако вскоре взгляд цепляется за бледную вывеску небольшого ресторанчика, с которым раньше его связывало слишком многое. Его и Иру. Желание гулять моментально пропадает, и Шастун идет к дороге, чтобы поймать такси. До самого дома он не смотрит в окно, разглядывая каждую мелочь в салоне потрепанной мазды.       — Ты же говорил, что не приедешь!       Родители встречают сына непривычно тепло. Особенно для того, кто и вовсе ни на что не рассчитывал. Майя удивительно бодро что-то готовит, когда Антон стучит в дверь. Со стороны даже может показаться, что эта семья идеальна. Отец в брюках и глаженой рубашке, подвязанной галстуком, спокойно пьет кофе из кружки, которую Шастун когда-то приволок тому на двадцать третье февраля. Мать в фартуке, на щеках красуется здоровый румянец. Она нарезает салат и что-то бесперебойно рассказывает, периодически бросая короткие взгляды то на мужа, то на сына. Антон даже позволяет себе расслабиться, старательно отгоняя от себя мысль о неправильности происходящего. Родительский дом, конечно, не притон какого-нибудь наркомана и алкоголички, но здесь обычно ни дня не проходит без разговора на повышенных тонах.       Как ни странно, за обменом новостями быстро пролетает первая половина дня. Антон всеми способами обходит тему своих отношений, и Майя вскоре перестает допытываться, обрадовав Шастуна.       Андрей возвращается с работы ближе к вечеру. За ужином и непринужденной беседой время летит с немыслимой скоростью.       Родная комната как будто уменьшилась со времен его последнего визита домой. Возможно, дело в том, что он так редко сюда приезжает, и почти никогда не ночует, предпочитая за время своего короткого пребывания навестить всех, кто еще остался в Воронеже — хотя бы мало-мальски значимых для него людей.       Он почти моментально отключается, стоит голове коснуться мягкой подушки. В воздухе витает знакомый с детства запах хвойного увлажнителя воздуха       Новогодние праздники проходят, можно сказать, на ура. В тихом семейном кругу, без суеты и лишних проблем. Антон даже в общем чате импровизации не светится, хотя время от времени так чешутся руки: поздравить ребят, вклиниться в очередной спор Позова с Матвиенко, подколоть Попова и его новогоднюю фотосессию, наконец. Но он решает абстрагироваться хотя бы на эти коротенькие, слишком незаметно пролетающие дни.       И обязательно же, сука, что-то должно пойти не так.       Антон мысленно уже трижды разбил стеклянную дверцу лифта в торговом центре. А вместе с ней, желательно, свою голову, пожалуйста, очень сильно надо. Он верит, что можно пройти босиком по углям и, даже не будучи йогом, не обжечься на чистом энтузиазме. Верит, что в России когда-нибудь обязательно сменится президент. Но в такие совпадения он не верит. В фильмах парочки романтично застревают в лифтах, герои боевиков проскакивают в закрывающуюся дверь в самый распоследний момент, и Антон закатывает глаза каждый раз, глядя на столь очевидно притянутый за уши сюжетный поворот.       Но вот он, с кипой бумажных пакетов из разных бутиков. А вот Кузнецова с какой-то подругой, чуть ли не силой распахнувшей уже практически закрытые дверцы лифта. Нет, они не застряли между этажами, их кабинка не трепыхается из последних сил, мигая желтой лампочкой, как положено по закону этого жанра.       Антон просто очень тупо застывает с приоткрытым ртом, а Ирина отводит глаза, хватаясь за руку своей спутницы и чуть ли не прячась за ее спиной те долгие десять секунд, пока двери лифта наконец не распахиваются, выпуская двух девушек: одну по неизвестным причинам жутко серьёзную, а другую — красную, как рак.       На цокольном этаже Шастун все же отмирает. Злится, отчаянно пытается поджечь сигарету не с той стороны, громко матерится и злится еще сильнее.       Мать попросила дождаться ее на парковке, пока она набирает продукты в гастромарте. Антон ждет, медленно выжигая свои лёгкие никотиновым дымом. Пакеты отлетели куда-то в сторону, и хаотично валяются. Антон бередит свою едва окрепшую нервную систему. Заламывает руки.       Нет, он не сходит с ума. По крайней мере, пока. Его эмоциональное состояние подкашивает не столько появление Кузнецовой: на подсознательном уровне он допускал такую возможность и даже мысленно моделировал разные ситуации и варианты выхода из них. Но по всей видимости, импровизатор из него так себе, раз он даже слова выдавить не смог. Да и поделом.       Тряпка ты, Шастун.       В голове сейчас столько мыслей, что кажется, будто череп дробят изнутри. Маленькие чертята, вечные спутники человека его профессии, голоса в голове, которые шепчут, что все дерьмо про него — правда, и он на самом деле никчёмный неудачник. Желудок скручивает тошнотворным спазмом, и мозг идентифицирует это как тщательно подавляемое последние дни желание — напиться вусмерть, лишь бы заглушить все эти голоса и обрести покой. Стены, которые Шастун с таким трудом возводил все это время, стремительно рушатся, оставляя на своём месте только оголенные нервы.       Он без слов собирает разбросанные вещи в багажник синего фольксвагена, молчит, помогая матери разбирать покупки и раскладывать их по местам, ничего не говорит, выходя на улицу в старенькой ветровке, торопится добежать в ближайший ларек, где когда-то покупал перед школой сигареты, а классе в девятом пристрастился к вещам и покрепче. Ассортимент ларька не особо широк, как, впрочем, и всегда. Антон расплачивается с продавщицей за две чекушки чего-то явно паленого и маленький пакетик сока, проверяет наполненность своей пачки сигарет и, натянув на голову капюшон толстовки, идет в соседний двор.       Он снова чувствует себя школьником, который прячется от родителей у друга. Только теперь друга нет: тот давно женился, переехал в Питер, работает в офисе. По крайней мере, так было года три назад, когда они созванивались в последний раз. Теперь Шастун ни в чем не может быть уверен. Время поменяло многое.       Три года назад он был уверен, что хочет завести семью и жить в собственном маленьком домике у какого-нибудь озера в какой-нибудь глуши. Лет эдак через пятнадцать-двадцать, а может больше, поставив на ноги двоих детей, таких же высоких, как он, и красивых, как Кузнецова. А сейчас он глушит водку из горла, взобравшись на старенькую горку ниже его в высоту, и запивает ее соком из крошечной картонной коробки с трубочкой. Горло невыносимо саднит, рот нещадно жжет, но Антон игнорирует это, потому что так голова потихоньку становится легче.       Первая бутылка пустеет спустя минут двадцать. В голове мелькает мысль, что на всякий случай нужно было взять третью.       К концу второй бутылки Антон подозревает, что скоро опять придется идти к ларьку. Январская погода в Воронеже позволяет проторчать на улице подольше, не рискуя лишиться пальцев, но вот ветровка постепенно перестает быть хорошим укрытием. Шастун бездумно листает новостную ленту, когда телефон начинает вибрировать, а на экране высвечивается имя Позова. Антону не сразу удается принять вызов, но повоевав какое-то время с замерзшими пальцами, айфон начинает выплевывать из динамика шипящие звуки помех вперемешку со взволнованным голосом Димы.       — Привет, Шаст, — бодро начинают на том конце.       — Здоров, — его надломленный голос с нотками дрожи, должно быть, выдает его с потрохами, однако Позов на это никак не реагирует.       — Как каникулы?       Зато Шастун, даже в полубессознательном состоянии, в давно знакомой интонации слышит, что что-то не так.       — Позов, не тяни, что случилось? — Даже как-то слишком резко выпаливает он.       — Помнишь, ты как-то оставлял мой номер хозяйке своей квартиры, как запасной?       — Помню. И что? Она мне не звонила, иначе я бы ответил.       — Да-а… тут такое дело. Вчера звонил ее сын, Стас. Был приступ, два дня назад. Сердце старушки не выдержало. Он хочет продать обе квартиры как можно скорее — возвращается в Штаты — и уже связался с риэлторами. Четверть платы за последнюю неделю у меня. Шаст, ты же знаешь, что мы с Катей живем в однушке. Я не смог забрать твои вещи. А Стас просил освободить квартиру как можно скорее. И я предупредил ребят. В общем, они у Арса, заберешь, как найдешь новое жилье.       Антон молчит секунд десять. Дима интересуется, все ли в порядке, и слышит ли его Шастун.       Слышит. Пытается переварить информацию.       Анна Сергеевна умерла. Ему, по сути, негде жить. И теперь срочно нужно искать новую квартиру, потому что в феврале съемки. А вещи почему-то забрал Попов. Его жена не была против? Между тем мелькает мысль, что уже два дня ему названивают с одного и того же незнакомого номера, но Антон принципиально не берет трубку. Стало быть, это не розыгрыш.       — Я перезвоню.       Он не слышит, как на том конце Дима добавляет, что Шастун всегда может пожить у него. Но Антон все равно не смог бы. Он скорее на вокзале переночует, чем будет мешать кому-то своим присутствием, тем более лучшему другу. В конце концов, гостиницы никто не отменял ведь. Остается только придумать, как поскорее освободить жилплощадь Поповых от его пожитков. Ну и билет до Москвы на ближайшее число купить. Антон решает заняться последним.       Но для начала он залпом допивает остатки водки, морщится, закуривает.       Ближайший рейс, как назло, оказывается ночным, но пьяного Антона это не смущает. Он бронирует себе место, все еще сидя на горке. Ноги давно затекли в одном положении, но Шастун хорошо умеет игнорировать любой физический дискомфорт. Кроме, разве что, холода, но сейчас, благо, спасает водка в организме. Поэтому Шастун неторопливо докуривает, тушит бычок о подошву кроссовка и только потом пробует шевелиться.       Мозжечок на прощание машет ручкой в пьяном воображении Антона, когда он заваливается набок и лишь в последний момент успевает выставить вперед руки, избавляя себя от необходимости посещать травматолога по поводу вправления сломанного носа.