Ты не можешь всегда получать то, что хочешь...

Микки весь горел. Обжигающее тепло поднималось из глубины его живота, распространяясь по рукам и ногам. Волна за волной. Оно проникло ему в грудь, пробралось вверх по шее и обдало лицо словно огнем. Это было похоже на ощущение, будто сотни маленьких иголочек вонзаются в его скальп, а уши — Боже, его уши — пульсировали от жара. Пот градом катился по телу, в то время как щедрое количество смазки вытекало из его отверстия. А боль! Черт, боль нарастала с бешеной скоростью, и он знал, что она полностью повалит его с ног. Сделает его слабым. Сделает его уязвимым. Он слишком долго удерживал свое тело от течки, и теперь это происходило с удвоенной силой, заставляя его чувствовать себя отчаявшимся, испуганным, одиноким и чертовски злым. Ему потребовались все оставшиеся у него силы, чтобы отойти от двери и вытащить кувшин с водой с верхней полки холодильника. Свернувшись клубочком прямо на прохладном кафельном полу, Микки глотал холодную воду, проливая по крайней мере половину на себя, но ему было плевать. Сейчас это походило на рай, предлагающий мгновенное облегчение, пока он сгибался пополам, стонал и выплевывал сквозь стиснутые зубы: «Боже, надеюсь, что я, блядь, не умру!». Все это время сквозь помутнение и жар, который, казалось, медленно начал плавить его мозг, одна назойливая мысль пульсировала где-то за глазами возле висков: страх, что его запах был слишком силен, и что его течные феромоны могут привести толпу альф прямиком к его двери. Он знал, что явно не являлся единственным человеком, чей запас подавителей уже давно исчерпан. Что, если кто-нибудь из альф, проживающих в доме почует его запах? Или же просто какой-нибудь ослина, проходящий мимо по улице, если уж на то пошло. А что, если кто-то из них не принял того, что принимают альфы, чтобы не быть абсолютными мудаками? Сработают ли тогда его основные инстинкты? Приведут ли первобытные потребности к его двери? Он вообще в безопасности? Блядь, он чувствовал себя глупо. Чувствовал себя параноиком. Микки начал составлять список. Альфа по соседству — шестидесятипятилетняя тетка, которой было на него наплевать. Они живут рядом уже два года и даже не удосужились обменяться именами. Все, что он о ней знал — у нее была племянница омега, которая приезжала каждые три месяца и пыталась убедить старую кошелку переехать жить с ней и ее двумя очень надоедливыми детьми. Все четверо становились невыносимо громкими до такой степени, что Микки приходилось долбить в стену и говорить им, чтобы они заткнулись. Включая детей. На хуй их. Жительница 3C — какая-то угрюмая эмо-цыпочка, которая, возможно, была еще более недружелюбна, чем он сам: всегда хмурилась и практически шипела на всех, когда кто-то здоровался с ней, что каким-то странным образом заставляло Микки любить ее чуть больше, чем старушенцию по соседству. О ней он знал так же немного, за исключением того, что она была бетой и, судя по всему, обеспечивала аптеку в конце улицы, покупая там тонны краски для волос, черного лака для ногтей и пару ведер подводки для глаз. Первый этаж — управдом Джордж, пожилой, но все еще довольно внушительный альфа, живущий со своей женой — Бетси? Что-то типа того — милая, маленькая омега ростом «метр с кепкой», которая определенно держала его за яйки. Вряд ли он куда-то сможет улизнуть. Второй этаж имел больше жильцов. В первую очередь, там жила эта альфа-сучка, которой, на вскидку, было чуть за тридцать, и которая определенно хотела трахнуть его. Он знал это, потому что она столько раз его лапала и говорила ему об этом. «Я, блядь, гей!», — крикнул он ей прямо посреди фойе перед почтовыми ящиками в начале года, наконец не выдержав после ее четвертого или пятого подката за месяц. В итоге, она просто пожала плечами и с улыбкой удалилась. Это было странно. Был еще белокурый Мажорчик из 2В. Микки забыл его имя почти сразу же, как услышал впервые, и продолжил просто называть его «Мажорчик» — иногда прямо в лицо. Он не был уверен наверняка, но Микки предполагал, что он тоже мог быть альфой. Или попросту весьма неуверенным в себе бетой, изо всех сил пытающимся компенсировать это. Как бы то ни было, он представлял собой реально гигантского тупого качка, так что на данный момент Микки искренне надеялся, что тот просто прикидывается альфой. И вообще, почему в их доме было так много ебаных Альф? Это, блядь, какая-то статистическая аномалия. И, наконец, прямо там, в квартире 2А, непосредственно под ним, проживал Йен-блядский-Галлагер. Этот ирландский мудак из Саутсайда. Как только образ Галлагера всплыл у него в голове, Микки тут же ощутил сильную боль в животе, а его дырочка сжалась, почти пульсируя, выталкивая новую порцию смазки. — Блядь! — взвыл он, кусая сжатый кулак, чтобы заглушить стоны, молясь, чтобы альфа-ублюдок каким-то образом не услышал его сквозь половицы. — Ох ты ж блядь, я реально не хочу, чтобы этот мудак поднялся сюда, — выдохнул он себе под нос, несмотря на то, что отчаянно желал его и надеялся, что этот долбоеб все же поднимется.

***

Йен провел последние несколько часов, готовя то, что, как он очень надеялся, понравится Микки. Он сделал ставку на то, что брюнет был довольно простым парнем, предпочитающим мясо и картошку, поэтому усердно потрудился над натуральным картофельным пюре — никакой хуетени из коробки! — приготовил пару бифштексов на своем крошечном балконе, низкой прожарки и с кровью. Он решил, что если Микки не понравится, то всегда можно сделать мясо чуть более прожаренным: вряд ли имелась возможность сделать его еще сырее. Он также подумал, что неплохо было бы добавить немного овощей — хотя бы для того, чтобы тарелка выглядела красиво, — поэтому он приготовил на пару свежую брокколи, посыпав ее тертым сыром… ну, а почему бы и нет? Разложив все по тарелкам и обернув их фольгой, Йен достал из холодильника упаковку пива — виски он оставил на кухонной стойке, полагая, что всегда успеет вернуться за ним, если дела пойдут хорошо, — и направился наверх, в квартиру 3А. Как только он открыл дверь на лестничную клетку, его чуть не сбил с ног настолько сладкий запах, что у него сразу заныли зубы. Он чувствовал этот привкус в горле, который почти не давал ему возможности дышать. Черт возьми, как же он раньше этого не учуял? Запах был повсюду. Он пропитал перила и просачивался вверх по покрытой ковром лестнице. Запах был настолько густым, что казалось, будто он стекает по стенам, затуманивая мозг Йена и мешая ему думать. Что это? Он попытался успокоить внезапно участившийся пульс и отдышаться, зажмурив глаза и сосредоточенно сморщив лицо. Рыжий усердно старался сделать хоть что-то, когда ощутил внезапное скручивание в животе, накрывшее его спустя мгновение. Карамелизированный сахар. Почти подгоревший, но все же сладкий. Типа того, что получается, когда вы берете неочищенный коричневый сахар и растапливаете его с мягким сливочным маслом. Карамелизированный как глазурь на верхушке ананасового торта. Типа самого сильного, самого сладкого запаха, который Йен когда-либо вдыхал своими легкими. Например — его глаза распахнулись от удивления, — О, Боже. — Микки, — произнес он, задыхаясь. Йен застыл на месте, не зная, что ему делать. Если то, что происходило было тем самым, о чем он думал, то Микки, вероятно, не хочет, чтобы он был там. Он мог решить, что на его территорию вторглись, мог испугаться. Или он мог быть не один. Блядь. Но запах. Этот пьянящий, сладкий, восхитительный запах… Горло саднило, а ноздри раздувались, и Йен чувствовал, как у него буквально текут слюнки, а в груди нарастает низкое хриплое рычание. Не успел он опомниться, как тело само понесло его вверх по лестнице. Он даже не помнил, как передвигался. Такое ощущение, будто он скользил в квартиру Микки, не касаясь ногами пола, — как персонаж мультфильма, плывущий по воздуху с закрытыми глазами, ведомый запахом чего-то, обещающего быть невероятно вкусным. А Микки пах до одури вкусно. И затем, словно по волшебству, он уже стоял у двери брюнета и стучал в нее. — Микки, — позвал он спокойным голосом, но достаточно громко, чтобы его было слышно в маленькой студии омеги. — Микки, можно мне войти? Я принес кое-что из еды. Послышалось какое-то шарканье и болезненный стон изнутри. — Проваливай, Галлагер. Голос Микки, донесшийся из-за двери был низким, напряженным и едва ли убедительным. Секунду спустя Йен услышал еще один стон и звуки, похожие на приглушенное поскуливание. — Кажется, ты неважно себя чувствуешь, — Йен прижался лбом к двери, вполне законно переживая. — Впусти меня. Позволь мне помочь тебе. Он прождал несколько мгновений, но больше ничего не услышал, кроме слабого шепота «Блядь» и новой череды отчаянного, болезненного нытья, от которого что-то в груди Йена неприятно сжалось. Сам того не желая, без предупреждения, Йен осознал, что начал рычать. На этот раз его рык исходил из глубины груди, вибрируя вокруг бешено колотящегося сердца. — Микки, открой дверь, — его внутренний альфа все же взял над ним верх, приказывая омеге впустить его глубоким рокочущим голосом. Наступила тихая пауза, как будто Микки изо всех сил пытался сопротивляться, а затем хриплым голосом он выкрикнул: — Она открыта, идиота кусок…