Конец демонологов

А воздух Отчизны прозрачный и синий, Да горькая пыль деревенских дорог. Они за Россию — и мы за Россию, Так с кем же, Россия, скажи мне, твой Бог?

— Подсудимый Пешков, встаньте! Дмитрий послушно встал — теперь уже бесполезно бороться с судьбой, надо лишь принять ее с честью, не дать этим извергам позлорадствовать. — Происхождение? — Дворянин из графского рода. — Возраст? — Тридцать лет. — Образование? — Военное училище. — Политические партии? — Не состоял. — Прежняя деятельность? — Русский офицер. — Подробнее. — На Отечественной войне с первых дней. Закончил ее в чине капитана. В Белой армии дослужился до полковника. Имею ордена. Дмитрий отвечал на все эти вопросы монотонно, будто без интереса к происходящему. Он давно понял, что исход этого суда может быть только один, и, чтобы смягчить свои последние минуты, постарался отвлечься на воспоминания. *** 1901 год. Вот он, совсем еще мальчишка, приехал в воронежское поместье семьи вместе с папой. Дедушка Деймос устроил сыну богатый прием, хотя они и не ладили. На торжество собрались все местные дворяне, кто так или иначе баловался демонологией; среди них были и представители знатного рода Ланских. Господин и госпожа Ланские обладали впечатляющей коллекцией демонов и могли гордиться своей селекцией: ни один из их демонов не был поднят из людей подлого происхождения, все они были при жизни купцами, разночинцами и обедневшими дворянами. Маленькому Мите, впрочем, это неинтересно: он и еще пара мальчишек играют в солдатиков с юной барышней Мелли Ланской, которая почему-то убежала от других девочек. Дмитрий выстраивает своих солдатиков вокруг солдатиков Мелли и играющих с ними мальчишек и провозглашает свою победу. Мелли плачет, и один из мальчиков пытается дать Мите тумака за это, но получает отпор. Митя настоял на своем, но рад ли он этому? *** — Подсудимый Пешков, повторяю вопрос: признаете ли вы себя виновным в создании вооруженных отрядов и банд с целью вторжения на советскую территорию? — Нет. Я не создавал банд, я создавал отряды освободителей Отечества; моей целью было не вторжение, а спасение дорогой России от вашей ублюдочной власти. Можно говорить все, что угодно: это уже все равно ничего не изменит. Что ему сделают эти большевики? Бывало и больнее… *** 1909 год. — Амелия, душа моя, я ведь люблю вас! Умоляю, прислушайтесь к зову моего безмерно любящего сердца! Уже не Мелли, а Амелия Ланская, сияя редкостной красой, лишь смеется над ним. — Митя, милый, пойми: мы столь давно друг друга знаем, с детства играли в одни игры! Где уж тут испытать тонкости подлинно романтического чувства? Я жду, что радость и приключение настоящей любви станут даром Господа, чудом; а ведь тебя я знаю, как самое себя. Где же тебе удивить меня, какое чудо совершить, коего я еще не видела? — Но, Амелия, я люблю вас! — Это не любовь, ты просто привык ко мне. Ступай в лес — и встретишь там свою зачарованную принцессу, которая станет твоею любовью. Я знаю, я читала, что такое случается в нашем чудном мире! *** — Подсудимый Пешков, вы увиливаете от ответа! Подробнее расскажите о ваших преступлениях в царской армии, от том, как вы позволяли себе распускать руки в отношении солдат! — Это ложь, я не бил солдат и не позволял этого делать унтерам! — Ах, так? Что же, по-вашему, было на самом деле, подсудимый Пешков? *** 1915 год. Рвутся снаряды германской артиллерии, перерабатывая окопы в кашу. Дмитрий — нет, штабс-капитан Пешков — ведет наблюдение за обороной своего батальона из укрепленной позиции блиндажа. Несмотря на плотный винтовочный и пулеметный обстрел, германцы дошли до позиций батальона и навязали бойцам ближний бой. Перемешавшись в борьбе, люди копошатся в этих грязных, мокрых, пронизанных паразитами окопах. Штыки рвут тела бойцов, и обмякшие трупы, подергиваясь в предсмертных судорогах, один за другим ложатся на дно окопа. В блиндаж врывается запыхавшийся вестовой. — Ваше Благородие, неприятель прорвался в окоп второй роты! — Что ротный? — Убит! — Первая рота может помочь? — Никак нет, там плотный бой; немцы по всему окопу бьют, анафемы! Вторая рота прикрывает фланг. Пустить туда немцев грозит окружением и гибелью для всего батальона. Дмитрий оборачивается к солдатам и офицерам своего штаба. — За мной, в атаку! Немногочисленный отряд покидает блиндаж и идёт по окопу, через выстрелы и рукопашную, к позициям второй роты. Дмитрий бежит первым; пули свистят вокруг него, но он не боится свиста пуль: если слышишь пулю — значит, она летит мимо! Штабс-капитан подхватывает винтовку павшего бойца, проверяет наличие патронов и идет дальше. Вот и немцы, уже хозяйничают в нашем окопе! Дмитрий падает на одно колено, то же делают сопровождающие; залп — и несколько немцев, скошенные выстрелами, падают навзничь. Дмитрий идет вперед и с размаху, как копьем, нанизывает очередного немца на штык — тот вопит от боли. Штык застревает в ребрах врага, и Дмитрий не успевает его выдернуть. Откуда-то сбоку бьют прикладом — и тишина. *** — Подсудимый Пешков, расскажите, как встретили 1917-й год? — К падению священного принципа монархии отнесся отрицательно. Продолжал службу… *** 1917 год. Капитаны Пешков и Артемьев обходят позиции полка. Завтра планируется наступление, но солдаты деморализованы революцией: играют в карты, пьют, веселятся… Последней каплей для офицеров становится небольшая группка бойцов, явно намеревающаяся покинуть окоп. И это ночью! — Что здесь происходит, солдаты? Бойцы воровато переглядываются. — А мы, господин капитан, на разведку идем. Завтра ведь супротив немца в бой, а вдруг не знаем чего? Надобно все разведать! — На разведку с корзиной вместо винтовки? Ты кого обмануть пытаешься, сволочь? К немцу собрался? Поручик! Поручик, сюда! Но ротного не видно. Вместо него подходит прапорщик развязного вида — явно из офицеров военного времени. — Господа капитаны, бойцы могут идти, куда хотят. Полковой комитет постановил: завтра в атаку не ходить, а вместо этого к немецким товарищам, так сказать, побалакать пойти. Ежели немецкие товарищи вдруг падлами окажутся и в атаку сами пойдут — эт мы завсегда, эт мы повоюем, а вот под пулеметы — нееет, ищите дураков! — Но… Но приказ… — Приказ с комитетом не согласован, а потому не имеет силы. Все, господа капитаны, вопрос исчерпан, идите, куда шли. — Да я вас… Под суд! Капитан Артемьев двигается на прапорщика, но тот выхватывает наган. — Не дергайся, капитан! Жить надоело? Капитан выбивает из рук прапорщика револьвер, но получает удар штыком сзади в бок; он с трудом встает, но еще один штык пробивает его грудь. Обливаясь кровью, Артемьев дергается на штыках в предсмертных судорогах. Дмитрий выхватывает свой собственный наган, но на него бросаются разом трое солдат, скручивают. Прапорщик нахально улыбается. — Ты, капитан, тихо сиди, а то живо за дружком отправишься. А мы пойдем пока, мы немецким товарищам обещали… *** У Дмитрия перерыв — сейчас дает показания коротышка, который привез его в Совдепию. За прошедшее время Дмитрий успел сделать о нем кое-какие выводы, но главное — Коротышка случайно обмолвился, что на них, как понял Дмитрий, работал Джонатан. Джонатан… Почему я не проверил его гипнозом перед тем, как отправить в Кумпалу? Непростительная сентиментальность… *** 1912 год. — Итак, господа, спрашиваю еще раз: кто украл кошелек у его Сиятельства Дмитрия Пешкова? Джонатан ходит вокруг рабочих железоделательного завода, построенных ровным строем, и пытливо заглядывает в их лица. Допрос каждого в отдельности уже состоялся и никаких результатов не принес; это — последняя попытка что-то узнать. К счастью, Дмитрий недавно лично явился на завод, чтобы помочь. Дмитрий, как и Джо, ходит между рабочими. Но он — гипнотизер, и видит больше своего друга. Разум этого парня безгрешен, вон тот старик в чем-то виновен, но у меня не крал… А вот этот? Дмитрий встает напротив человека, на которого пало его подозрение. — Услышь только мой голос. — Д-да… — Ты крал кошелек Пешкова? — Э-э-э… — Услышь меня! Ты брал кошелек Пешкова? — Д-да… Бес попутал… Джонатан изумленно смотрит на Дмитрия. Тот отмахивается от него и говорит, что просто убедителен. Вора не сдают полиции, чтобы не бросить тень на завод, а лишь увольняют. *** Дмитрия выводят на улицу. Напротив него встают несколько бойцов ГПУ с винтовками. Полковник Пешков стоит с гордо поднятой головой — он умрет с достоинством! «А ведь были не так уж давно времена, когда жизни таких мразей, как вы, были в моих руках!» *** 1919 год. — Ваше Высокоблагородие, не желаете жизненный анехдот услышать? Урядник Усков, как и все бойцы белого полка Дмитрия, знает: командиру нравится, когда его зовут подобающим титулом, хотя их времена прошли. — Что ж, говори, Усков. — Помните, наверное, прапорщика Кирпичникова? Ну, того, который в начале семнадцатого в Петрограде против Государя выступал? — Отчего же не помнить этого поганца, только какой же он прапорщик? Унтер и есть… Так что там с ним, ну-ну? — Слышно, что он к нам хотел, в Белую армию, поступить на службу. — Но, я так понимаю, не поступил? — Ага. Этот дурак к Кутепову пришел записываться большевика бить. Ну, тот его сразу же в расход и пустил! Дмитрий рассмеялся: рассказанная история прекрасно иллюстрирует разнородность Белой армии, в которую входили совершенно разные противники большевизма — от монархистов до эсеров. Между тем в избу под конвоем приводят какого-то старика. — Ваше Высокоблагородие, старик Захарьич доставлен! Перед подполковником Белой армии Пешковым представлен сухонький старичок — житель деревни, которую недавно занял белый полк. До Дмитрия дошли слухи о его сотрудничестве с красными. Старичка трясет от страха. — Верно ли, что оба твоих сына служат у красных? — Так ведь насильно, противу воли взяты, господин подполковник! — Значит, верно? — Они не хотели, не хотели идти с этими нехристями! — Так ли не хотели? Могли ведь укрыться в лесу. Усков! — Слушаю, Ваше Высокоблагородие! — Старика повесить перед домом старосты, в назидание. Дом его сжечь, когда будем уходить. — Слушаюсь! Сильная рука урядника хватает старика; тот падает на колени и хватает Дмитрия за ноги. — Милостивый государь, пощади, ради Христа!.. Дмитрий брезгливо отталкивает его ногой. — Усков, выполнять! Если в деревне найдется еще хотя бы десяток пособников большевицкой сволочи, ее надо будет сжечь целиком. — Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие! Дмитрий понимает всю жесткость озвученных мер, но это отплата красным, за прошедший месяц сжегшим несколько казачьих станиц. В избу тем временем заходят еще двое казаков. — Ваше Высокоблагородие, пленных привели! Извольте допросить? — Изволю, ведите. Перед Дмитрием выстраивают троих красноармейцев. Двое из них, как и старик до них, трясутся от страха, третий же стоит и спокойно смотрит подполковнику в лицо. Дмитрий подходит к ним и сочувственно говорит: — Что же вы, паскуды, на большевика работаете? — Господин подполковник, нас заставили! Силой заставили! — Ах вы, предатели Отечества! Вас надо бы казнить за ваше вредительство России! Двое жмурятся от страха. — Но я милостив. Переходите на сторону Белого дела, искупите вину — и будете жить! Двое бросаются Дмитрию в ноги, благодаря Бога и обещая верность белым; по его приказу их уводят. Дмитрий встает перед третьим пленным и вздыхает. — Коммунист? — Да, коммунист. — Мы тебя убьем сейчас. Молить о пощаде не будешь? — Зачем? Вы все равно проиграете — за мной придут другие, отплатят за меня… — Как хочешь. Ординарец, штык! Ординарец исполняет приказание — в руках Дмитрия оказывается штык. — Держите эту паскуду! Коммуниста хватают ординарец и еще один находившийся рядом казак. Дмитрий берет штык и режет им лицо коммуниста, вырезая на нем красную звезду. Коммунист стонет от боли, но не пытается вырваться. — Ммммфф… Разрезан лоб, разрезаны щеки и челюсть. Клочья кожи свисают над окровавленным ртом. — Вот, наконец, большевицкая мразь получила то, что ее «товарищи» хотят сделать с Россией! Увести и повесить на столбе! Дмитрий хорошо помнит, что было дальше. Он шел вслед за коммунистом по деревне и… *** Грохот выстрелов. Темнота, бесконечная темнота… Всё.