***
13 сентября. День судебного заседания. Юнги помнил о кошмарных снах, видениях, представлениях в своей голове, которые крутились безостановочно и не давали сделать спокойного вдоха за всё время. Сердце бешено колотилось, когда сквозь дрожь по всему телу он вспоминал о том, что, рано или поздно, как ему говорили, от Чимина придётся отказаться. И с ними всё было бы хорошо, если бы не их вечное молчание друг с другом, если бы один не изводил другого недосказанностями и сокрытиями правды, а другой не пропадал бы из виду без повода. У Юнги не было бы загонов по этому поводу и он не терялся бы в догадках от того, что кое-кто то приходит, то уходит, когда вздумается. А ещё, что бесило больше и не выходило из головы с самого утра, – Чимин признался в убийствах.. Зачем? Что он этим хотел сказать? Чего добивался? Ну явно ведь этот придурок ему что-то сказал, надавил, вынудил, угрожал... Чимин не мог согласиться... Но как бы ни пытался он забыть этот инцидент, всё вокруг напоминало о том, что сам он не лучше. И ему тоже во многом нужно признаться. Хотя бы самому себе. Хосок пробудил его от лёгкого сна, напоминая, где они находятся и что их ждёт. На его руках звенели наручники и выводили постепенно Юнги из его мыслей. Он повернул голову в сторону, когда Хосок присел рядом. Что-то с его видом было не так. С момента, как прошёл допрос и их посадили в изолятор, прошло около 12 часов. Наступало утро, судя по тому, что солнечные лучи понемногу пробивались в это здание и начали освещать его. Но из его мыслей не выходил один человек – Чонгук. Наблюдая за слабым светом солнца на стене, Хосок согнул одну ногу в колене и положил на неё вытянутую вперёд руку. Опуская взгляд, он всё пытался выкинуть из головы ненужное. Чонгук не мог так поступить. Но удавалось с трудом. Глаза медленно закрылись и он начал прислушиваться к тишине. Мысли собирались в кучу постепенно, когда он чуть приподнял голову кверху, упираясь макушкой к стене. Боль опаясывала его грудь и затылок, не хватало воздуха и сердце вдруг бешено забилось. Подобное случалось с ним лишь в стрессовых ситуациях. И всё было бы не так плачевно, как он себе представлял, если бы он просто мог выкинуть всё это дерьмо из головы и не нагружаться проблемами. Но что-то, помимо возможного тюремного заключения ребят и собственного, беспокоило больше, вызывая негативные эмоции. Каким бы весёлым и жизнерадостным он не пытался казаться, сейчас на лице ни одна мышца не могла выдать спокойствия. Что тревожит его внутри он и сам не знал. Лишь наблюдая за тем, как на стене свет становился ярче, он пытался следом зажмуриться как можно сильнее, чтобы отвести от себя пугающие видения. Только голос где-то в подсознании, очень далеко, и будто эхом отдаваясь, шептал ему: Он не придёт... Не сумев уснуть под эту тишину, он всё же открыл глаза и выдохнул изо рта весь воздух, накопившийся в лёгких и сжигающий его изнутри подобно огню. Только взгляд его был теперь абсолютно убитым. Он словно был не здесь. Был мёртв. – Знаешь, что убивает человека, когда он сильно переживает и начинает слишком сильно истерить, но маскировать это под спокойствием и безразличием? - тихое выдал Чон, засмотревшись в пол, в котором уже не видел чётких очертаний, лишь расплывающийся в слезящихся глазах серый цвет. Юнги какое-то время сидел тихо и обездвиженно, ожидая ответа, но тот молчал. А сейчас вдруг ему слышится знакомый голос, которого он так ждал. Впервые, может, на это и действовала ситуация, но он хотел услышать этот родной голос, чтобы выбить из себя дурь, окутавшую его после ночных переживаний. – Собственные мысли? - предположив, начал наблюдать за тем, как Хоби не двигался и даже не моргал. Отчего-то ему казалось, что они проходят одно состояние. Только он даже не предполагал, о чём именно думал его друг в данную минуту. – Нет, - его голос по-прежнему был изменённым. Словно вчерашнего Хосока за ночь кто-то подменил. – Его убивает эта тупая боль, которая, проникнув в самое сердце, начинает пробиваться наружу вместе с каждым сокращением и не даёт нормально дышать, застряв меж самых ребёр будто пуля. И эта пуля убивает. Так быстро, что не успеваешь сомкнуть глаз, а ты уже мёртв... К чему были подобные доводы и высказывания – Юнги всё ещё не понимал. И мысль о том, что они думают одинаково и чувствуют одно и то же, начала медленно отсекаться от всей кучи в голове. Что-то подсказывало ему, что Хосок явно уже не в себе. Он обычно не говорит таких вещей. А это прозвучало слишком депрессивно и пугающе. Неужели он убит горем, что их предал друг? Или это от того, что Чимина не удалось спасти и он сам себе вырыл могилу? Ему хотелось бы узнать об этом больше, услышать лично, чтобы убедиться, но убедиться не хотелось. Даже слышать его голоса не хотелось. Настолько глубоко задели его эти слова, что засели в самом сердце, которое было ранено ещё до допросов. И думая ещё об этом, он ощущал, что эта тупая боль, о которой говорил Хосок, действительно присутствовала. И она не отпускала его. С выдохами она становилась сильнее, из-за чего приходилось выдыхать посекундно. Конечно, он понимал, что всё это просто на психологическом уровне. Это именно психологическая болезнь. И от неё не так просто сбежать. Особенно, если она неизлечима. Любовь – штука, поддающаяся лечению со временем. Она сгорает, превращается в пепел, сжигает всё вокруг и внутри, не оставляя ничего живого, но от неё можно реабелитироваться. Только вот как забыть о человеке, имя которого буквально повсюду, который сам бежит к тебе, а после от тебя, который просто навсегда останется в голове, как та самая неизлечимая болезнь?***
Час, когда они должны были выйти и поехать в здание суда, настал. Охрана и военные помогали им выходить, а после садиться в одну большую машину. В сопровождении с ними поехали ещё несколько полицейских. Следователь, прокурор, адвокаты ребят и группа из органов опеки прибыли на место первыми. Когда чёрная машина остановилась напротив здания суда, где вокруг не было никого, первым их встретил следователь. Хосок вышел первым из машины и остановился, оглядевшись вокруг. Он щурился от света солнца, которое было уже высоко и словно предвещало что-то плохое. Казалось, что оно готовится к забвению. Это было слишком похоже на какой-то кошмар. Тишина вокруг, лёгкий ветер, заглушавший уши, словно всё было нереальным. Юнги и Намджун вышли следом. Они осмотрелись и отошли чуть подальше, когда за ними остановились Тэхён и Джин. Их придерживали военные и оттого казалось, будто они всемирные преступники. Странно только, что никаких журналистов не было. И это на секунду заставило Юнги схмуриться. Когда их проводили до свободного кабинета, всех усадили за один стол. Ребята сели на одну сторону, а их адвокаты на другую. Только следователь всё ещё был рядом. – Вам даётся время до после обеда. Судебное заседание начнётся в 16:00, - предупредив, мужчина вышел из просторного кабинета. Они остались одни, но адвокаты видели в парнях полную безнадежность и отчаяние. В каждом было столько тревог и безразличия, словно им всем было уже всё равно на приговоры. – Господин Сокджин, - начал первый адвокат, смотря на своего подопечного, – С вами всё в порядке? Мы можем начать разговор? Джин не был заинтересован в разговоре, но не был столь же убитым, как Хосок и Тэхён. Намджун начал беседу одним из первых. И только Юнги был всё ещё в своих мыслях. – Я понимаю, господин Юнги, вам тяжело это признать, - начал тихо адвокат, смотря на Мина, чьё выражение лица не менялось за последние 12 часов абсолютно никак. – На вас 3 обвинения. И если даже дело с имуществом решить можно, вас беспокоит больше Пак Чимин, - на этом слове он заметил изменение в лице Юнги, он поднял на него взгляд, хоть и не выглядел сильно заинтересованным. – Вы ведь хотите, чтобы с вас сняли обвинения по поводу изнасилования? Он уточняет, потому что видит, что в этом неживом теле хранится боль и мысли его смешаны с сомнениями, большими сомнениями относительно Чимина. – Хочу ли я, чтобы сняли обвинения? - больше даже задавая вопрос самому себе, Юнги опустил взгляд на стол и откинулся на спинку. – А что это изменит? Внезапно разговор зашёл куда-то не туда. Адвокат схмурился, не поняв его ход мыслей. – Вы не хотите быть на свободе? - честно спрашивает тот, когда видит этот утративший жизнь взгляд. – Для вас это ничего не значит? Тогда для чего я здесь? Вопрос, конечно, верный. В своей голове Юнги слышит его настолько отчётливо и громко, будто голос его совести кричал ему, чтобы тот собрался и начал делать хоть что-то для другой, новой жизни, о которой мечтает. Он думает какое-то время, а после поднимает голову и заглядывает в его глаза, говоря, что готов. У Джина и Намджуна начался разговор раньше, чем у остальных, но вот у Тэхёна и Хосока по-прежнему были проблемы. Они абсолютно не коммуницировали с адвокатами. И это было очень большой проблемой. – Господин Тэхён, пожалуйста, обратите на меня хоть немного внимания. Я понимаю, как это трудно. Но нам нужно придумать защиту для вас. Чем вы будете отпираться в суде? - мужчина смотрит на поникший вид парня и никак не может понять, что ещё должен сказать, чтобы завлечь его и заставить говорить. – Господин Хосок, надеюсь, вы понимаете, что.. я должен вас защищать в суде? Но в основном это вы будете отвечать суду, если вас спросят. У вас есть какие-нибудь доказательства того, что ваши предки завещали вам ваше имущество? И что вы можете сказать на счёт первого опекуна Чимина? Блуждая по столу взглядом, Хосок вырисовывал ясные и не ясные догадки того, почему Чонгук мог так поступить. Конечно, однозначно, в нём играла обида и боль, накопившаяся за годы совместного проживания, работы, это отразилось на его нервной системе и он ушёл, не выдержав. Однако какая совесть могла смолчать о том, что нельзя так поступать с братьями? Почему совесть Чонгука молчала в тот момент? Почему он вдруг стал нападать? За что? Зачем? Что ему было нужно? Не мог ведь он просто взять и подпортить их без того несчастливую жизнь? Или это было просто от мысли, что он уйдёт, а остальные могут остаться жить счастливо и беззаботно? Зависть сыграла? Нежелание видеть ребят счастливыми или, по крайней мере, свободными? Адвокат изучал его затуманенное лицо и не видел в этих глазах ничего, кроме какой-то странной скорби. То было не просто холодность и закрытость, это было самым настоящим отвержением души от тела. Его душа словно была не здесь вместе с его мыслями. И как говорить с ним.. он понятия не имел. Просидев так в собственных размышлениях, Хосок не заметил, как прошло время. Он словно слышал пробившие часы. И в какой-то момент выплыл из собственных мыслей, будто со дна тёмного океана. Подняв взгляд и оглядевшись, он не увидел адвокатов напротив и забеспокоился, оглядывая сидящих рядом ребят. – А где.. они? - потерянно повернул голову к Джину. – Они договорились сами между собой, так как мы не в состоянии с ними общаться, - выдохнул Джин, допив бутылку воды. – И кстати, они давно уже ушли. Почему ты только сейчас спросил? – А сколько.. уже прошло? - оторвавшись от бутылки Джина взглядом, он посмотрел на сидящих в ряд слева от него ребят и вдруг задался вопросом «Почему их лица ни капли не изменились?». В голове пробежали и мысли о собственном явно не самом нормальном состоянии, но он обречён был думать лишь так. Что оставалось ему, когда вокруг всё плачевнее некуда и бежать оттуда – тоже не выход? Куда бежать? От кого? От своих же друзей? От братьев? Да и куда он побежит? Прямо в пропасть? Если так, то давно было пора. Только пропасти он ещё не нашёл. Или нашёл, но боялся в неё прыгать... Не раздумывая более ни секунды, он в последний раз обдумал решение в голове и был готов взвыть от протяжности судебного процесса. Оставалось несчастных 3 часа. 3 часа – и он будет заперт. Возможно, удастся как-то спастись, но что делать дальше? Решится ли он действительно стать другим? Да что вообще поменяется в его жизни? Он изменится? Мир изменится? Друзья изменятся? Но жизнь – уже точно нет.***
Хотел бы он проклинать те дни, когда приходилось молча сидеть и ждать вестей, ничего не делать, выжидая чуда, а по итогу всё равно знать, что этого самого «чуда» не будет. И чего он только молчал тогда? Почему не действовал? Почему отпирался, как мог? Может, будь он тогда чуть смелее и разумнее, сейчас не пришлось бы так ненавидеть свою жизнь? В таких и каких-либо оправданиях вообще уже не было смысла. Вряд ли это что-то поменяет, но всем сердцем хотелось верить, что да – поменяет. Его, его мышление, поступки, наконец, вселит в него чувство бóльшей ответственности. Но всё было бессмысленно и ничего не зависело от него совершенно. Когда ребят вывели из кабинета и, наконец, повели в зал заседаний, Хосок почувствовал лёгкое волнение. Пройдясь взглядом по всем, он остановился на Юнги и в какой-то момент вспомнил о том, с чего они начали весь этот тернистый путь. С того самого случайного момента, когда он сам поехал с ним на встречу с опекуном, решил ввязаться в это дело, хотя оно его не касалось, и сам взял ответственность на себя за жизнь другого человека, за жизнь их слуги. Чимин был просто слугой, он был не нужен никому, кроме лаборатории, но по итогу был выброшен из этого тёмного океана, как неперерабатываемый отход, о котором, скорее всего, никто и не вспомнил, не задумался бы, не стал бы переживать. И с чего-то всё стало совсем другим в их жизнях, когда появился этот мальчик среди них. Он был другим. Был не таким, как все. Он был ребёнком, в душе которого такая скрытая буря, о которой он молчал, зная, что никто не примет. Но он смог. Юнги принял его. Полюбил. Как всё вышло именно так, он и сам не понимал явно до конца. Однако за последние месяцы он стал ярче улыбаться. Только с концом лета наступил конец и их начавшейся любви. Да, именно так. Любовь, как затуманивавшее их глаза облако, просто исчезла. Она пропала так же быстро и незаметно, как и появилась. Кто знал? Кто помнил? Кто бы смог об этом рассказать ещё, кроме Хосока, который на себе пережил их день за днём по крупицам разрушавшиеся отношения? Возможно, он мог помочь им спастись, мог защитить, но стал именно тем, кому выпала доля уничтожить их, как пару Юнги и Чимина. Мин Юнги, у которого никогда не было ничего более важного, чем эта хрупкая маленькая любовь, и Пак Чимин, чей день с каждым разом омрачался вдали от любимого человека. Способны ли были они защитить их надежду на счастье? Была ли эта надежда у них? Он хотел верить, что да. Хотя всё время был лишь мешающим на их пути камнем. Он был готов на всё, чтобы спасти своего друга, но почему тогда поступил с ним так подло? Разве он знал? Знал ли он тогда, что всё произойдёт так, что им придётся пройти весь этот путь в одиночку, в разлуке и совершенно ослабшими от нападений извне? Хотел ли Юнги оказаться по итогу просто насильником и мошенником, который не заслуживал ни своего положения и состояния, ни этой несчастной любви? Хотел ли Чимин промучиться так всю жизнь, так и не познав ничего хорошего и оставшись один? Но что больше разбивало сердце – он смотрел сейчас в глаза Юнги, который смирился с тем положением, на которое ему указали эти жалкие и безжалостные люди, оставив клеймо насильника на всю жизнь, но не мог в это же время видеть столь же прекрасные глаза Чимина, явно сейчас ищущего защиты и понимания. Сердце рвало на части и хотелось сбежать из этого ужасного места. Здесь ему было трудно дышать, но он, задыхаясь, смотрел на друга, которого, возможно, видел в последний раз перед тем, как их посадят. Но в эту же секунду, когда он вглядывался в тёмные глаза друга, в них он видел не крики души, не тот плач, что должен был сорваться с него вот-вот, и вовсе не ту неопределённость, которая была ранее. Сейчас, словив последний взгляд Юнги, пока тот не отвернулся, он увидел в нём готовность не просто самообороняться, а нападать. Он знал это. Он нападёт. Когда их завели в зал под резко поднявшиеся взгляды, Чон ощутил что-то тяжёлое на спине и на руках. Он тянулся к земле, пока шёл до нужного места, но всей душой уже готов был упасть и закрыть глаза. Голову посещали дурные мысли, но только лишь от этого хотелось держаться до конца, чтобы не показаться слабым и довести дело до конца. Вот только отвечать за то, каким этот конец будет, он не берётся больше. Взгляд направляется прямо вперёд и он видит, как пересматривает их дело уже пришедший судья, представ перед ними совсем уж мрачным и страшным. Осмотрев обвиняемых, он будто анализировал их дела сквозь глаза, пока все стояли перед своими сиденьями. Адвокаты стояли позади, а судья уже начинал речь: – Прошу всех садиться, - оглядев прибывших, он садится на своё место и открывает папку с предоставленным делом снова. – Судебное заседание объявляется открытым. Рассматривается уголовное дело в отношении представителей компании «KJM– Group», обвиняемых в хищении государственного имущества и незаконном использовании несовершеннолетнего ребёнка в качестве товара. С самого начала его речи было заметно, как он сам нервничал и был не готов участвовать в процессе. Однако следователь и госпожа Чхве пристально смотрели на него и выжидали, когда тот продолжит. Тот посматривал на парней, на секунду потерялся взглядом в пространстве, но сразу же вернулся к чтению листка, заметив, как недобро на него смотрели в это время стоящие за другим столом следователь и госпожа из органов опеки. Пока проходили минуты ознакомления с присутствующими на заседании, пока каждый вставал и представлялся перед судом, прошло около 15-ти минут. Судья опросил каждого о личных данных, претензиях, доверии к суду и прочих важных деталях до начала разбирательств, а после приступил к допросу. Пока подсудимым разъясняли их права, предусмотренные действующим законодательством, судья по-прежнему не находил себе места, смотря на них совершенно отчужденно, но при этом с каким-то переживанием. Он запивал воды, пока ребят готовили одного за другим к ответу перед судом. И когда пришло время начать все разбирательства, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, посмотрел ещё раз на каждого из парней, а уже после повернул голову к сидящим на другой стороне врачам и лаборантам, чьи данные также были опрошены сразу после ребят. Юнги долго придумывал в голове ход собственных мыслей, но бежать уже никуда не хотел, смотря лишь перед собой. И когда в какой-то неожиданный момент судья попросил в зал суда войти Пак Чимина, который одновременно был обвиняемым и потерпевшим, он вдруг оторвал взгляд от пола и медленно перевёл его на вошедшего мальчишку. Его провели до отдельного сиденья и он был там один, отчего казался незащищённым, хотя адвокат у него, конечно, имелся. Но что задело Юнги за живое – он не смотрел на него. Ни когда зашёл, ни даже сейчас, когда сидел в нескольких метрах и мог хотя бы повернуть голову в их сторону. Он вёл себя совершенно иначе, чем вчера. Вчера он был обиженным, кидался, кусался, а сейчас был уже не забитым и испуганным, а будто... подготовленным и слишком спокойным. Что в твоих мыслях, Чимин? – единственное, что успел подумать Мин, пока его не вызвали следующим к ответу после Намджуна. Сокджин и Намджун уже дали ответы вместе со своими адвокатами. Настала очередь Юнги. Он замер и затормозил, когда встал на стойку и увидел перед собой документ, который был заранее подготовлен его защитой. Он должен был начать читать, но, начав на одном «Уважаемый суд», тут же был остановлен своими резко всплывшими воспоминаниями. Почему-то сейчас он хотел думать совсем не о собственной защите, а о том моменте, когда было хорошо проводить время с любимым, но в голову резко ворвались воспоминания о той ужасной ночи. Об их последней совместной ночи, когда случилось непоправимое. И это знал лишь он и Чимин. Смотря на малыша, он думал, он хотел бы думать, что всё ещё имеет право его так называть. Но те глаза были пусты. Они смотрели куда-то вперёд – в пустоту, в которой он готов был пропасть. И всё же, каким бы сильным он ни пытался казаться, сейчас его ломали ещё больше... Повернув голову снова к судье, он выдохнул и дал себе время ещё немного обдумать речь, а уже после повторного вопроса в его адрес он произнёс: – Уважаемый суд, да, мне понятны обвинения. Вину.. не признаю, - всё ещё неуверенно произнёс тот, уставившись на листок перед собой. Когда ему дали присесть обратно, вместо него вызвали адвоката и тот прошёл вперёд, готовый защищать своего подопечного. Его он уже не слушал, поглядывая на Чимина, видя его лишь мельком из-за мешающихся сбоку голов ребят. Он смотрел осторожно, чтобы не казаться маньяком хотя бы тут. И вдруг услышал, как его позвали снова. Сначала, причина ему была непонятна, а после адвокат взглядом напомнил о втором обвинении в его сторону. И он его, конечно, уже не помнил. – Уважаемый суд, прошу простить меня, но я хотел бы услышать снова обвинение в мой адрес, - попросил Мин, выглядя не очень хорошо с этого момента. Ладони начали потеть, а дыхание перебилось, когда судья начал говорить. – Мин Юнги, вы обвиняетесь по статье 287 – похищение несовершеннолетнего ребёнка. Напоминаю вам о наказании по данной статье. Лицо, которое похищает и самостоятельно или с помощью третьего лица удерживает несовершеннолетнего ребенка посредством применения угрозы, силы, иным насильственным способом, мошенническим или обманным путем, посредством лживых обещаний, подлежит наказанию в виде каторжных работ на срок не более десяти лет. Также вы обвиняетесь по статье 288 – похищение человека с целью совершения акта непристойности и в других подобных целях. По пункту второму – лицо, которое похищает и самостоятельно или с помощью третьего лица удерживает другое лицо посредством применения угрозы, силы, иным насильственным способом, мошенническим или обманным путем, посредством лживых обещаний с целью трудовой или сексуальной эксплуатации, продажи в целях сексуальной эксплуатации, получения органов, подлежит наказанию в виде каторжных работ на срок от двух до пятнадцати лет. Юнги был поражён обширностью обвинений в его адрес, но понимал, что это лишь начало. Дальше ещё хуже. – Подсудимый Мин Юнги, прошу ответить на обвинения согласием или отрицанием. Принимаете ли вы обвинения? Признаётесь ли в совершении преступлении по этим двум статьям? - быстро произносит незаинтересованный судья, заставляя Юнги задуматься и впасть в ступор. Он не мог обдумать всё так быстро. С одной стороны – это не правда, но он действительно незаконно забрал Чимина. – Я не принимаю обвинений и не признаюсь в совершении данного преступления, Ваша честь, - громче произносит он на выдохе, но смотреть на него не решается. Внутри душит разгорающийся огонь и давит тяжёлый камень на его слабое сердце. – Я не похищал Пак Чимина против его воли, и тем более, с целью трудовой или сексуальной эксплуатации. Ни с приминениями угроз, шантажа, обмана и других методов, я не забирал Чимина из его дома. – Но имело место быть нападение и угрозы, как предоставлено в обвинении. Вы прибыли в дом ныне мёртвого опекуна Пак Чимина и должны были заключить сделку по продаже несовершеннолетнего ребёнка, однако отказались платить и просто забрали его из того дома, избив опекуна. Правильно? Хосок взбуянил позади от услышанного. Он, кажется, собирался материться, дёрнувшись с места, но его задержал Намджун, сидящий рядом. – Извините, Ваша честь! Могу я объяснить что там было? - Хосок поднялся и выдернулся из хватки Намджуна, всё же подойдя к Юнги, когда ему дали согласие. – В тот день я прибыл в дом опекуна, это так. И рядом был Юнги. Но мы не покушались на жизнь опекуна и не угрожали ему. А Чимина собирались забрать, потому что оставлять его рядом с психически ненормальным человеком, который поднял на него руку и чуть не довёл до летального исхода, было нам не по совести. Мы решили его защитить таким образом, Ваша честь. – Хорошо, но помимо насильного похищения, здесь имеются обвинения в жестоком обращении к несовершеннолетнему, которого вы забрали у его опекуна. Опекун умер при неизвестных обстоятельствах, после чего выяснилось, что его убил Пак Чимин. Вы опровергаете данные обвинения? У вас есть доказательства? – Опровергаем, Ваша честь, - резко и без доли сомнений ответил Чон, стоя на месте Юнги, сдвинув его чуть в сторону, пока тот пребывал в коматозном состоянии и ничего не понимал. – Доказательства.. да, есть. Он обернулся к адвокату, но тот был потерян. И это значило только одно – доказательств у них нет... Он вдруг повернулся к Чимину и молился, чтобы сам Чимин и стал доказательством. – Пак Чимин является доказательством, - уверенно кинул тот, смотря назад на мальчишку, сидящего с ещё более потерянным видом. Он потёр ладони о свои джинсы и поднялся с места, когда судья дал разрешение ему выступить. Хосок отвёл Юнги в сторону, отойдя к их местам, когда Чимин приблизился и встал на их место, повернувшись впервые к судье. Он расстерянно смотрел вперёд и в лице его была странная неуверенность, которая начинала пугать. Любое лишнее слово – и всё, этих ребят ничего не спасёт. Других доказательств у них нету. И Чимин это понимал, но смотрел на судью пустым взглядом, будучи незаинтересованным в данном процессе. – Пак Чимин, вы подтверждаете его слова? Чон Хосок и Мин Юнги вам знакомы? Они ведь вас забрали себе? Как это произошло? Вы могли бы рассказать? - просит мужчина, смотря на это разбитое лицо, на котором не было эмоций. Чимин едва был похож на живого человека с бледностью кожи и с усталым взглядом, но решился заговорить. – Я знаком с ними, Ваша честь, - смотря куда-то вниз, он говорил немного невнятно и тихо, не желая участвовать во всём этом. От одного лишь упоминания имён этих людей коробило до глубины души и хотелось сбежать, вырваться из чужих лап и больше никогда их не видеть. – Они забрали меня к себе.. С каждым словом он начинал говорить осторожнее, но задумываться надолго не стал. – Они забрали меня, защитив от ударов моего опекуна, - слишком рискованно произнёс тот, чувствуя, как собственное сердце тикало, как часы на исходе, предупреждающие о времени, которое проходило. И он также чувствовал, как позади него сидящие люди молились на этот ответ и как сейчас им стало хоть на грамм легче вынести весь этот груз на плечах. – Я благодарен.. им.. за спасение от рук этого тирана. Слова выходили сами по себе, но, возможно, он действительно хотел бы это им сказать, только не стоя спиной к ним. Он не разворачивался, не называл имён, не благодарил искренне, но говорил, что благодарен. Этого было достаточно для Юнги и Хосока, которые впервые ощутили какое-то облегчение за весь день. Но понимали, что там – с другой стороны, на которую смотрит скрытое от их взора лицо малыша, совсем другие эмоции. Чимин, должно быть, плачет и закапывает себя сейчас, зная, как становится ему хуже от своих же слов, ведь они губительны. Но он смело принимает данный яд сейчас прямо перед ними. И ради чего? Юнги слезится, но молчит и опускает голову в этой пустой тишине, не зная, что ещё должен сделать, чтобы его простили за грехи и за любовь, которой действительно не заслуживает. Чимин прекрасен. Чимин – ангел, которого не заслуживает весь этот гребанный мир. Но он сейчас даже не смеет имени его произносить. – Вы назвали опекуна тираном, - уточняет мужчина, смотря пристально на то, как не дёргается ни одна мышца на лице мальчишки, – Значит, обвинения в ваш адрес вовсе не беспочвенны? Это вы убили его? За то, что он издевался над вами... Он поясняет последнее, но Чимин молчит и не отвечает долгое время, застряв в своих мыслях. Ему хотелось начать заново жить, однако сейчас вопрос встал так неожиданно перед лицом, что он не хотел уже ничего. Обвинения сыпались на него горящими обломками, под которыми ему хотелось бы остаться навсегда. – Нет, я не признаю вины в его смерти, Ваша честь, - всё ещё смотря вниз как-то убито, тихо произносит он. Тэхён осматривает его и надеется, что мальчишка справится, потому что хоть кто-то должен был тут доказать свою невиновность и выстоять до конца. А судя по тому, что ребят всех одинаково прессовали и доводили до тупика, их уже по-любому не отпустят. Но у Чимина есть шанс. Должен быть. – У вас имеются доказательства? Суд имеет доказательства со стороны обвинения. Нож, найденный под скалами, где ранее вас искала полиция, был с вашими отпечатками и с кровью опекуна. Совпадение или вы всё же признаетесь? Судья явно не собирался отпускать его просто так. И в какой-то момент Юнги показалось, что он действительно решил разобраться в произошедшем. Но разве он не купленный судья? – Я его не убивал, - стоит на своём безэмоциональный Пак, осознавая, что больше ему нечего сказать. – Я не убивал.. Адвокат, забеспокоившись о нём, внезапно просит возможности ответить вместо него и выходит сам. Судья слушает его, а в это время зал заполняется перешёптываниями между ребятами и адвокатами, а также между врачами и лаборантами. Чимин проходит обратно на своё место и чувствует, как внутри всё сворачивается и он уже не может стоять. Хочется упасть и плакать, быть слабым, чтобы пожалели, но он один из самых сильных в этом зале, один из самых опасных. И если кто и должен бояться, то точно не он. Его способности давно могли помочь ему сбежать, но использовать их в полной мере он не мог – не знал. И поэтому просто молился, чтобы всё закончилось быстрее, чтобы ребята выиграли суд и забрали его. Может, он позже сбежит снова, чтобы больше не доставлять проблем, но сейчас он намерен выиграть суд не ради того, чтобы вновь вернуться к этим ужасным людям из лаборатории, а чтобы вернуться на свободу. И лишь это заставляло его внутри кипеть от злости, когда врачи старались всячески защитить его, как своего пациента. Ему это совершенно не нужно. Ему не нужна эта фальшивая защита. – Господин Пак Чонмин, пройдите к трибуне, пожалуйста, - просит судья, когда адвокат завершает речь. Оглядев вышедшего в центр врача, он не сомневается в том, что тот должен быть высококвалифицирован, чтобы знать своего пациента. По этим уверенным глазам он мог твёрдо сказать, что врач уже готов к ответу. – И так, на вас лежит обвинение в издевательствах над несовершеннолетним ребёнком, на которого вы не имеете абсолютно никаких прав, как и представители компании «KJM–Group». По статье 288 – похищение человека с целью совершения акта непристойности и в других подобных целях, по пункту второму – лицо, которое похищает и самостоятельно или с помощью третьего лица удерживает другое лицо посредством применения угрозы, силы, иным насильственным способом, мошенническим или обманным путем, посредством лживых обещаний с целью трудовой или сексуальной эксплуатации, продажи в целях сексуальной эксплуатации, получения органов, подлежит наказанию в виде каторжных работ на срок от двух до пятнадцати лет. Также по фактам, указанным в ответной жалобе, имело место быть жестокое обращение с несовершеннолетним, превышение должностных полномочий, издевательства и пытки в целях проведения незаконных экспериментов и опытов, на которые также не было дано согласие несовершеннолетнего ребенка, его родителей или опекунов, покрывательство преступников, совершавших данные деяния, организация условий для проведения незаконных опытов и операций, а также были угрозы тем лицам, которые когда-либо посещали лабораторию и могли видеть происходящее. Прошу вас ответить на данные обвинения. – Я не признаю полной вины, Ваша честь, - тихо выдаёт мужчина в халате, поднимая голову. – Хотел бы сначала признать, что являюсь отцом Пак Чимина и имею полные права на своего ребёнка. Услышать подобное было в новинку всем, кроме Намджуна и Юнги. Они знали, что один из врачей является его отцом, но только Чимин выглядел ещё более напряжённым от этих слов. – Ваше признание не смягчает ваших преступлений и, наоборот, рассматривается, как нанесение вреда здоровью родственнику, нарушение родительских прав, жестокое обращение в отношении родственника и всё равно ведёт к наказанию по факту насилия над несовершеннолетним ребёнком. На вас лежит ещё бóльшая ответственность, как на родителе, но вы спокойно признаётесь в этом, так? – Да, так и есть. Я признаю вину, как отец, но я, как врач, нёс ответственность за его жизнь и не причинял ему вреда. Мы предоставляли следствию данные о его заболевании. Пак Чимин является психически нездоровым ребёнком и мы, как врачи, проводили только нужные операции без цели нанесения вреда его здоровью. – Ваши адвокаты, а также адвокат Пак Чимина предоставили одни и те же данные о его заболевании, что смягчает наказание только для самой жертвы. По статье 10-й, 12-й и 21-й – Пак Чимин признаётся лицом с психическим расстройством, совершившим тяжкие преступления в отношении нескольких разных лиц по вынужденным обстоятельствам и самозащите, и не подлежит наказанию, - вынеся вердикт в отношении Чимина, судья бьёт молотком о подставку и оставляет молоток на столе, переходя к следующим фактам. – Пак Чонмин, ваши деяния не оправдываются тем, что вы является его отцом. Если вы являетесь его отцом, то для чего продавали его другим людям? Он смотрит хищным взглядом, изучает, анализирует эти полные бесстрашия глаза, но уже чувствует дискомфорт, видя эти лица. – По всем статьям, перечисленным ранее, вы признаетесь виновным, - вынося решение о Пак Чонмине, он завершает это дело и просит его присесть обратно на скамью. Далее к трибуне выходят остальные врачи и им приписывают те же преступления и озвучивают те же наказания, обобщая это, как одновременные преступления, совершенные по предварительному сговору. Судья выдыхает и просит следующего подсудимого выйти вперед. Он поднимает взгляд на Юнги и тот замирает в ожидании. Но всё же выходит и останавливается. – По вам открыто 4 дела одновременно. Вы обвиняетесь не только в махинациях с имуществом, но и за покупку несовершеннолетнего, покрывательство его после кражи у опекуна, а также по факту изнасилования несовершеннолетнего. Есть что сказать по этому поводу? – Ваша честь, - он теряется в своих же мыслях, но страх охватывает его моментально, – Я... не крал его, это было вынужденной мерой в целях защиты несовершеннолетнего от побоев его опекуном. И я никогда не применял к нему насилия, не доводил до летального исхода, и ранее даже не знал о его болезни, пока вы не сообщили об этом здесь. Пак Чимину стало плохо у меня на глазах. Но я не знал тогда, что он болен. Люди из лаборатории ворвались в мой дом и забрали его без каких-либо объяснений, не являясь его законными представителями. Что происходило после этого с ним.. я не знаю. В ту же ночь нас привезли в участок для допросов. И после этого я не знал о местонахождении и состоянии Чимина, но предполагал, что он в лаборатории. – Хорошо, допустим вы не знали о его болезни, не применяли насилия к нему, не удерживали против воли и не угрожали. Но вопрос изнасилования остаётся открытым. Юнги, как и все остальные ребята, теряется, не зная, что можно тут сказать, не имея доказательств для защиты, которая, впрочем, для Юнги уже не нужна. Он не хотел бы защищаться, но сейчас вынужден сказать правду, ведь он действительно не делал этого никогда. Хотя... вспоминая недавний инцидент, он понимал, что Чимин мог расценить это совершенно иначе. И как бы ни было неприятно обсуждать при всех этот интимный момент, касающийся только его и Чимина, он бы хотел в последний раз прояснить для всех одну истину – он любит Чимина и никогда бы не поступил с ним так. – Господин судья, я не признаю вины. У меня нет доказательств, но я искренен перед высшим судом и перед всеми вами, - склонив голову, почти утопая взглядом где-то внизу, он боится говорить о том последнем эпизоде. – Единственными доказательствами могут стать только слова Чимина. Судья скептически осматривает его и всё же позволяет Чимину встать с места и ответить. И, кажется, в этот момент весь свет в тёмном зале начинает светить на него. Все взоры устремляются к нему, но он молчит. – Пак Чимин, что вы можете сказать об этом инциденте? - спрашивает судья, не переходя на грубость. – Вы подтверждаете его слова? Пак делает судорожный вдох и выдох и думает уже ответить, пока его не перебивает Намджун, решивший внезапно вмешаться. Он испугался, что мальчишка заговорит иначе и начнёт защищаться, поэтому от собственных доводов он решил не отказываться. – Ваша честь, прошу прощения, - встаёт с места Намджун, обращая внимание на себя, – Я хотел бы кое-что сказать. Я знаю человека, который пытался убить Чимина. Я был в тот день в лаборатории и после этого попал в участок. Меня ударили по затылку, а после этот человек напал на Чимина, возможно, даже приставал.. После этого он заявился в наш дом и сказал, что Чимин защищался, напав на него. В его палате должна быть камера. Если вы изъяли записи с камер, то должны были знать о происходящем там. Неизвестно, защищал ли он сейчас друга или Чимина, но, кажется, это никакого отношения к делу насилия со стороны Юнги не имело. И всё же, суд принял это во внимание. – Объясните, о каком человеке идёт речь? - уточняет судья, когда Намджун молчит и ищет понимания в свой адрес. – Это воспитатель Пак Чимина, который был его вторым опекуном по совместительству. В школе, в Сеуле он был учителем, а после, как мне стало известно, он тоже пропал и каким-то образом оказался в лаборатории в тот день, когда полиция забрала всех врачей. Он собирался напасть на Чимина и, возможно, забрать с собой. По просьбе судьи в зал вошёл тот самый человек, который, как оказалось, был в этом деле обвинителем и подавал жалобу на других людей, которых в суде не было. Он долго отнекивался и не хотел давать ответов по поводу Чимина, но был вынужден, чтобы навсегда закрыть эту тему. – Да, я признаюсь, что был в тот день в лаборатории, - начал тот, когда ему дали слово, – Но, Ваша честь, учтите тот факт, что на меня напали. Чимин бросился на меня с острым предметом и порезал шею. Я проснулся и их двоих уже не было. – Вы ударили господина Намджуна, а после действительно хотели забрать Чимина с собой? Это так? Голос судьи допытывающий и жутко устрашающий. У воспитателя пробивает удар в груди и он сглатывает в страхе. – Да.. - неуверенно отвечает, не понимая собственных слов. – Но я не вредил ему. Непонятно для чего, но он говорит это. И в эту секунду зрачки Пака расширяются от гнева. Он сидел спокойно и молился, чтобы этот проклятый ушёл навсегда из его жизни, но сейчас в венах кипит кровь и он словно задыхается от услышанного. – Господин судья! - выкрикивает Чимин, поднявшись с места и без позволения начинает говорить в свою защиту, хотя прекрасно знает, что виновным не считается, – Этот человек пытался меня изнасиловать. Он домогался меня в школе, где я учился. После проведённого урока.. он приставал ко мне, что вызвало у меня шок. Я не мог уйти из кабинета, он меня там запер, - на грани истерики произносит в быстром темпе и уже чувствует, как кто-то убивает его мысленно. – Более того, он был послан лабораторией, чтобы они следили за мной. Он сам мне в этом признался. Это он убил Сынмина! Последнее перехватывает дух и он почти рушится с той же скоростью, что и поднялся. Внутри трепещет всё и горит от пламени злости и несправедливости. Ему хотелось сжать кулаки и ударить этого человека, однако всё вокруг будто сдавливает его виски и заставляет стоять в напряжении. Ком подступает к горлу и отчего-то на глазах выступают слёзы. – У вас есть доказательства? Конечно, он знал. Знал, что без аргументов ему не поверят, но что делать в этой ситуации уже не знал. Хотелось зарыться под землю и не видеть никого, словно весь мир напал одновременно и кричал ему в лицо: «Ты и есть убийца!». – Я не убивал Сынмина, - трясясь от страха или гнева, он просто старался сдержать эмоции, но слёзы предательски стекли по щекам. – Я клянусь своей жизнью, что не делал этого. Клятвы, убеждения, просьбы и мольбы не играли никакой роли здесь и сейчас. Убийство совершено. Но доказательства невиновности у него не было. – Сынмин был убит поздно ночью и в этот момент вы сбежали из больницы, хотя находились в довольно тяжелом состоянии. Как вы это можете объяснить? – Я не убивал его, - твердит на повторе, прожигая затылок придурка опекуна, посмевшего явиться в этот зал. – Это сделал он. Он находился в ту ночь в школе! Он был там! Я лежал в больнице, - цедит сквозь стиснутые зубы и уже не скрывает явной агрессии, пугая даже судью, – Я не мог прийти пешком под капельницей в школу и убить его. Это невозможно. – Но между ними был конфликт, господин судья, - добавляет опекун и вдруг заставляет остальных направить на него взоры. – Незадолго до инцидента.. они подрались в школе поздно вечером и Чимин был доставлен с травмами в больницу. Но тогда его защищал Мин Юнги. Он был в тот вечер там и помог довезти Чимина в больницу. Возможно, это он отомстил Сынмину. – И какова причина мести? - вступился Намджун, – Зачем ему мстить за Чимина? Он не является его родственником или опекуном. Воспитатель был сдержан и вёл себя слишком спокойно, что выводило их из себя. – Попрошу тишины в зале, - с выдохом грозно предупредил судья, побив молотком о подставку, – Пак Чимин, вы действительно подрались в тот вечер в школе? Какова была причина драки? Быть может, это и есть мотив убийства? – Я повторяю вам, - выдыхает с озлобленностью, – Я не убивал его. Да, был конфликт, но я сдался. Я сдался ему, понимаете? Я мог ответить, мог закричать о помощи, ведь рядом был кабинет директора, но я молчал и сдался ему. Хотел бы я его убить, то сделал бы это давно. Но я не хотел. Я не собирался. И не делал этого. Просто тот факт, что между нами был конфликт, не является доказательством. На нём не найдены мои отпечатки, ножевые ранения или что-то ещё, что могло бы привести ко мне. А вы не задумывались о том, что этот человек мог просто выпить таблеток и убить себя сам от того, что стал позором школы и его могли отчислить за избиение? Внезапно он находит силы для ответных заявлений и это удивляет сидящих в зале. Судья хмурится, но допускает и такое. – Хорошо, я услышал вас. Но не беспокойтесь, вам не грозит ничего, так как ранее я уже говорил, вы являетесь невменяемым в связи с вашим психическим состоянием. Вопрос был в насилии над вами. Господин Намджун заявил, что вы защищались в лаборатории. Я могу понять это и принять, как действительное. Обвинения по поводу нападения на вашего опекуна сняты. Но вот вы, господин опекун, обязаны дать ответ за свои деяния. – Чем вы подтверждаете то, что я нападал на него? Одних слов Чимина ведь недостаточно. Я хотел его забрать с собой, это так, ведь я являлся на тот момент его опекуном. Госпожа Чхве лично контролировала переписывание документов. Опекунство над ним было у меня и я просто собирался его забрать домой. Полиция поверила мне и позволила забрать его. Но Чимин сопротивлялся и не хотел идти, ведь за ним пришёл Намджун. Никакого акта насилия или попытки изнасиловать не было, Ваша честь. Судья задумался всерьёз и был озадачен этими словами. Решить что-либо сейчас было трудно. – Что ж.. так как видимых и явных следов попытки изнасиловать нет и доказательств тому также нет, я не могу определить наказание. Это дело будет пересмотрено позже, - ударив молотком, вызвал к себе последнего свидетеля и обвинителя. Ребята напряглись, когда в зал вошёл Чонгук. У Хосока глаз дёрнулся и он неверяще оглядывал его с ног до головы, пока Тэхён проклинал его, смотря ему вслед. Чонгук прошёл в напряжении, но не подавал виду. И глазом не поведя в сторону остальных, он почему-то посмотрел только на Чимина, на чей телефон ранее пришло сообщение. Вспоминая об этом, он задумался и свёл брови к переносице, не ожидав увидеть Чонгука здесь. Главный обвинитель этого дня, конечно, был Чонгук. Именно он заявил на ребят и сам лично подтвердил свои же слова. Только вот сейчас дыхание вдруг замедлилось и он почувствовал пульсацию на висках и запястьях. Боль молотком била по голове и он боялся, что останется пригвоздённым прямо на месте, не сумев ничего сказать. – Чон Чонгук, вы пришли в зал заседания в качестве стороны обвинения и даёте показания перед судом честно и без приведения ложных доказательств, - предупреждающе кинул судья, смотря на него из-под лобья, пока тот остановился на трибуне. – И так, по словам следствия, вы позвонили в полицию в 21:14 вечера, заявив о том, что знаете местоположение Пак Чимина и указали, что именно ваши компаньоны забрали его к себе и укрывали в загородном доме. Это так? – Да, господин судья, - тихо произнёс Чон, не поднимая головы. Юнги мерещилось, что в этот момент он сорвётся и нападёт на опекуна, сидящего почти рядом с Чимином. Их разговор шёпотом между собой вводил в состояние агрессии, но он тушил разгоравшийся огонь в себе, хотя руки и ноги его определённо напряглись от данной картины. Хосок молча наблюдал за другом на трибуне и просто молился, чтобы это создание ничего не говорило. Иначе случилось бы непоправимое. – Вы подтверждаете своё заявление? Вы действительно знали, где Чимин и сразу же доложили об этом полиции? - получая согласие кивком головы и тихим «да» от Чона, он продолжает, – Значит, вы готовы преподнести доказательства? На этом вопросе Намджун и Сокджин напряглись ещё сильнее, а Хосок и Тэхён без того уже были на пределе. Правда, только у Юнги мысли были направлены в другое русло. И взгляд его оцепил сидящих на отдельной скамье Чимина и опекуна. Вряд ли теперь им удастся спастись от бушующего гнева Юнги. – Да, - краткое произносит Чон и окончательно выбивает тяжёлый воздух из лёгких Хосока. У того поджилки трясутся и он становится всё более безумным сейчас от гнева. Кровь закипает сильнее и он больше не может сдержать этот пар внутри. Эмоции бьют через край так сильно, что он буквально теряет разум и своё хладнокровие, с которым наблюдал за происходящим. Доброго Хосока больше нет... – Я находился в тот день с ними и сам лично участвовал в поисках Чимина. Я, Намджун и этот воспитатель. Мы привезли его в тот загородный дом. После чего я ушёл от них и позвонил в полицию. Слова Чонгука звучали так спокойно, говорил он без страха и был готов на всё. Но благо, что он стоял спиной к ребятам и не видел их лиц. Иногда казалось, что у Чонгука вообще никогда не было никакого страха. Но порой бесстрашие делает тебя ещё более уязвимее, чем тех, кому ты пытаешься внушить страх. Чонгук был одним из таких. И поэтому не мог смотреть на своих друзей, не мог представить, что с ним будет дальше, не мог и не хотел думать о том будущем, которое выбрал сам. Будущее, в котором больше нет друзей. – Полиция начала поиски ещё до вашего звонка. Мы искали Пак Чимина и Мин Юнги. Юнги был болен, а Чимин находился в том же доме, но его скрывали. – Между всем этим было похищение Чимина, - продолжает пояснять Чонгук, – Суду должно быть известно об этом. Чимина нашли после пропажи с лаборатории, я поехал его искать и нашёл квартиру человека, который его держал в плену. Над ним издевались.. и явно заставляли делать всякие непристойные вещи. Но я был в отключке после, потому не знаю что было между ними дальше.. Слова, которые резали слух Хосока и остальных ребят, слишком резко и больно вонзились меж рёбер Юнги, которому на секунду показалось, что ему послышалось. Нет. Ему не могло это послышаться. Ребята выпучили глаза так, будто Вселенная на их глазах перевернулась, но на деле их задело это меньше, в десятки раз меньше, чем Юнги. Знал ли он об этом? Мог ли предположить? Хотел бы знать? Что-то вдруг треснуло, надломилось и развалилось с жутким звуком, пробравшимся в самые отдалённые уголки сознания, и заставило его застыть в этом моменте. Мог ли он понять, что знает о нём несравнимо меньше, чем это есть на самом деле? Он мог лишь думать, гадать и обещать себе одно: Однажды я уничтожу всё то, что причиняло тебе боль... Только вот, помимо всего этого, больным местом его была и обратная сторона ситуации, которую он начал понимать лишь сейчас. Чимин был провокатором. Он был лжецом, которого не замечали. Был убийцей, которого искали. Был предателем, который всё это время сторонился всех не из-за своих способностей. Держа взгляд на мальчишке, Юнги медленно переосознавал всё то, что ему пришлось пройти с этим лжецом, который лишь делал вид жертвы, на самом деле никогда ею не являясь. Кажется, он слышал отдалённые голоса друзей, видел мимолетные силуэты, как из сна, и не мог их заметить сейчас, в этот самый момент, когда сердце прекращало на секунды своё биение. Сейчас во всём мире был лишь он. Никакого Пак Чимина. Из глаз уже буквально текла кровь вместо горьких слёз, но он был уверен, эта кровь шла из самого сердца, которое сжали до неимоверной боли. Ничего не сказав, не предупредив, не подав и намёка, слишком быстро и незаметно, чтобы даже после случившегося не получилось бы осознать произошедшее. Чужая рука оказалась у хрупкого сердца слишком быстро и неожиданно. И вместо ласк и любви она одарила его острым кинжалом, проткнув насквозь без единых сомнений и какой-либо жалости. Это было самое ужасное предательство в его жизни. Когда он ощутил холодок на теле, ему удалось лишь дважды вдохнуть и выдохнуть спокойно, а после взгляд упал вниз, как и его сердце, рухнувшее в пропасть со всем его доверием. Дрожь пробежалась с ног до головы и, когда всё нутро сжалось от жалости к себе, он сдавил ком в горле и смог его проглотить, но остановить тряску не смог. Тело, словно примёрзшее к земле, сейчас не реагировало на внешние раздражители. Чужие руки будили его, вцепившись и толкая в плечо, но он был окаменевшим и в глазах его был лишь чёрный океан под ногами, вбиравший в себя все его горькие слёзы. Оцепенение начало сходить, когда собственный голос внутри стал кричать о помощи. В ушах гремел гром с того пляжа, на котором он видел густые тяжёлые тучи и надвигавшуюся бурю, и в какую-то секунду гром превратился в громкие удары по двери, словно кто-то ломился к нему в сознание и пробуждал ото сна. Только перед глазами до сих пор стояла одна ясная картина из сообщения, которое сбивало его желание сопротивляться сомнениям: От кого: Чонгук Скажу это напоследок, прежде, чем ты больше никогда меня не увидишь. Пак Чимин предал тебя раньше, чем я вас. Мне жаль в этом признаваться, хоть я и не должен. Но тебе стоит это узнать, прежде, чем ты разрушишь свою жизнь, снова полюбив его. Когда будешь сидеть, не старайся его жалеть. Пожалей себя и друзей. Это мой тебе последний совет. Вы всё время думали о том, куда он пропадал постоянно. Беспокоились о нём. Но он в это время не думал о вас ни разу. Вы находили его в лаборатории. И до того, как он потерялся в последний раз, он посещал лабораторию сам, чтобы сдавать вас своим людям. Думаешь, ему просто так дали эту свободу? Она была условием, чтобы он приносил полезную информацию о вас. Так что, советую вам больше не приближать его к себе. Пелена слёз содрогнулась и капли снова стекли по щекам, заставляя его дрожать ещё больше. Прикусив нижнюю губу почти до крови, он еле одолел подгорающую ненависть и всё же поднял волчий взгляд на стоявшего у трибуны мальчишки. Кажется, он начал слышать отчётливо вопросы от судьи в эту минуту, но концентрировал всё внимание на этом человеке, чьё имя предпочёл бы не знать. – По всем данным, которые мы имеем, вы были в плену у какого-то мужчины, который не присутствует здесь... - с тяжёлым выдохом продолжил судья, теряясь меж всех этих дел, – Но.. есть вы. Вы наш единственный свидетель всего происходившего. Чон Чонгук был в той квартире, но ничего не помнит, ибо был в отключке. И так, мы снова приходим к вам. Что было в той квартире? И почему Чонгук был в отключке? Соврать или сказать правду – трудный выбор. Чимин не мог решиться и понять. Ответив правдой, он рисковал тем, что заподозрился бы в том, что сам лично был согласен на принуждения со стороны того мужчины. И эту тайну он хотел бы унести с собой навсегда. Давили взгляды вокруг, и больше всего – сжигающий взгляд отца, наблюдающего за ним с жутким любопытством. Чувствовать себя так ужасно ещё никогда не приходилось. Казалось, будто его вели на неминуемую смертную казнь под канвоем. Его мысли забились голосами врачей и отца, а с другой стороны – душу коробило от неосознанных поступков, которые когда-нибудь вытекли бы из него не в лучшем свете, рано или поздно. Ладони прожгло от удара током. Это был знак. Силы пробудились. Хотелось рвать и метать, уничтожить всё и всех, порвать в клочья, напасть и сбежать снова. Кажется, выступающая венка на шее подавала признаки раздражённости и пульсировала так, будто защемили нерв. Но собрать мысли в кучу и не поддаться возрастающей панике помогло лишь желание поскорее избавиться от присутствия врачей рядом. Чтобы спастись, был лишь один шанс – обвинить врачей, но сделать себя невиновным. Чонгук стоял неподалёку и смотрел на него уверенно, выжидая только одного ответа. И он догадывался, что ему даже не придётся нервничать. Ибо у Пака не было права на ошибку. Он буквально стоял на пороховой бочке. – В той квартире ничего не было, - проглотив разрастающуюся ненависть, он слегка дрогнул и покрылся мурашками в момент, когда произнёс столь рискованные слова. Судья напротив был очевидно в замешательстве, но спросить ничего не смог. Чимин решил добить это заседание прямо сейчас, – Чонгук был связан, как и я. Я не помню ничего, как и он. Тот мужчина освободил меня, когда к нам постучались. Воспитатель отвлекал его, пока ребята спасали нас с Чонгуком. Чонгук подержал взгляд на нём, немного хмурясь, но сразу после опустил и перевёл на ребят, убеждаясь в своей правоте. Их реакции были предсказуемы. Намджун и Джин сжались изнутри так сильно, что снаружи были похожи на кипящий чайник, угрожающий взорваться. Тэхён застрял в собственном мире ещё на последних словах Чонгука, но смотреть на него не стал. В этом мире не осталось ничего, на что ему хотелось бы обращать какое-либо внимание. Чонгук не был исключением. У Хосока сдавило мозг от прилившейся резко крови. Уровень агрессии возрос так сильно, как никогда раньше. И сейчас это пугало лишь его самого, так как никто ещё не знал о его замыслах. Ведь меньше всего плохого ты ждёшь от хороших людей. Но сейчас Хоби и сам не знал, каким человеком является. Однако мысли его опережали все события. Юнги молчал. Он притаился, будто змея, ждущая удобного момента, чтоб напасть. Сейчас или никогда. Он должен уничтожить это создание сам, пока его яд не расползся по остальным. Он повернул голову к ребятам и показал сначала сообщение Хосоку, а тот передал телефон остальным и эту цепь было уже не остановить. По неморгающим глазам Джина он прочёл очевидное: Доверие подорвано. Душу всё ещё будоражил холодный ветер, но он дожидался ответа только от Джина. Их взгляды встретились и смотрели они друг на друга так безэмоционально, что сложно было понять, о чём они оба думали в этот момент тишины в зале. Намджун заметил потерянного Тэхёна и отвлёкся от Джина и Юнги, почувствовав неладное в этом несмелом парне. Если догадаться о том, о чём думали эти двое с Джином, было ещё возможно, то о мыслях Тэхёна никто никогда не знал по-настоящему. Что скрывал этот парень за маской безразличия и какой нож таил в себе, чтобы неожиданно бросить его в кого-то? Оставалось надеяться, что он не вытворит ничего плохого. Но голос судьи всё же вывел их из размышлений. – А что вы можете сказать на счёт похожего инцидента.. - осторожно начал судья, смотря на Чимина, безразлично ожидающего своего наказания, – с Мин Юнги? От одного только имени душу пробрало множествами мелких осколков воспоминаний, которые впивались в кожу и причиняли почти осязаемую боль. Что он мог сказать? Что мог объяснить? И мог ли сам себе признаться в том, о чем хотел бы забыть? Только правда не стояла перед ним на этот раз, она с небывалой дикостью набросилась и разрывала его на части. Кажется, избежать этого итога не получится. Дрожь, охватившая его, стала постепенно отступать, однако чужой голос бил по перепонкам так, что хотелось скорее исчезнуть, не участвовать в этом унизительном заседании, не отчитываться перед всеми, не слышать и не видеть никого, и навсегда забыть об этой теме. Он вывел его из мыслей и заставил сконцентрироваться на вопросе. – По данным проведённой экспертизы, после сбора биологического материала из вашего тела, врачи утверждали, что до того, как вас забрали из того загородного дома вечером, вы были наедине с Мин Юнги, - судья держит листок в руке и по-прежнему осторожничает со словами, чувствуя какое-то нездоровое напряжение напротив. – И как выявило следствие.. биоматериалы из вашего тела принадлежали ему, так как более никого не было в тот вечер в доме. У Чимина содрогались колени и он вот-вот готов был рухнуть. Слышать всё это невыносимо больно и противно, но он продолжает стоять и слушать всю грязь, что льётся им в уши, так как всё это – его вина. – Надеюсь, вы не станете это отрицать, - добавляет чуть позже, когда видит, что на лице мальчишки теряются эмоции и он совершенно не контролирует себя. – И так, у нас остался к вам лишь один вопрос.. У вас был половой акт с ним в ту ночь? Сердце Чимина больше не бьётся в предсмертной конвульсии, он его не ощущает совсем, как и Юнги. Но что-то требует остановиться, не делать этого, не рушить без того висящие на волоске отношения, и всё же он не может, сдаваясь почти сразу, без сопротивлений. – Да, - кратко выдыхает Пак, закапывая себя окончательно под землю. Его взгляд теряется где-то там же, а воздух полностью вылетает из лёгких, опустошая их. Мог ли он ответить иначе? Может быть. Только когда перед тобой стоит выбор – жизнь или смерть, ты всеми силами будешь стараться выжить, ведь не могли быть все эти попытки напрасны. Но вряд ли его поймут. И вряд ли примут теперь, когда он в очередной раз оттолкнул от себя всех, не имея иного выбора. И теперь Юнги его точно не простит. Всё кончено. В зале повисает тишина и странная атмосфера. Но у Пака отчего-то грохочет сердце снова, бьёт огромными волнами и просит прекратить всё это. Тело не шевелится и не поддаётся приказам. Сейчас его мозг не способен что-либо сделать с этим. И он просто уходит на своё место, когда судья просит всех встать. – Для вынесения окончательного приговора по открытому делу я приглашу Мин Юнги к трибуне в последний раз и задам один вопрос. Прошу вас, пройдите вперёд, - смотрит на парня, выдвигающегося вновь вперёд, и снова замечает этот взгляд в пустоту. Хосок медленно скользит тяжёлым взглядом по Чонгуку, пока все дожидаются вопроса судьи. С самого начала заседания его больше интересовало даже не то, что будет с ними дальше, а только то, что будет с Чонгуком, который по итогу просто присутствовал в качестве свидетеля и обвинителя, якобы не имея ни к чему никакого отношения. Впервые он смотрел на младшего брата так кровожадно, будто никого здесь больше не было и всё вокруг заполонилось кровью. Он оглядывал его профиль и без единых мыслей просто молчал о том, что желал сделать. Повернувшись к нему полностью, он был единственным в зале, кого не интересовал вердикт судьи. Он продолжал наблюдать за Чонгуком, чьё нутро интуитивно почувствовало на себе пристальный взгляд старшего. Он повернул голову в сторону и заметил среди всех подсудимых лишь одного человека, повёрнутого полностью к нему. Это было худший взгляд в его сторону за всё время. И это мрачное лицо принадлежало не врагу, а родному брату. Человеку, который был всегда добрым и весёлым, старшему брату, которому можно было выплакаться и получить в ответ самую тёплую поддержку. Сейчас это были глаза дьявола, скрывавшие в себе не только ненависть. Может, среди всего прочего была и обида в них, было желание спросить «За что?», но отчётливее всего он видел в этих глазах именно угрозу. На секунду его глаза дрогнули и он опустил взгляд вниз, потеряв какую-либо уверенность. Гордость и бесстрашие, которыми он прикрывался, разбились вдребезги. Сейчас он потерял нечто важное и обрёл самый настоящий страх, который никто ранее не в силах был ему внушить. Но подняв взгляд на лицо Хосока снова, он понял, что самый настоящий его страх находится в нескольких метрах от него. Он очень близко. И он убьёт его. Сердцебиение с бешеной скоростью подсказывало, что он буквально ощущал себя в безвыходной ситуации, когда понял, что идти ему больше некуда и спрятаться от страха тоже негде. – Мин Юнги, на вас серьёзные обвинения. И защититься вам, к сожалению, нечем. Но по словам единственного свидетеля, между вами был половой акт в тот вечер. Ему стало плохо и его увезли. Пак Чимин не защищал вас, а это значит, что акт изнасилования был. У вас больше нет доказательств вашей невиновности, - последнее Мин слышит так громко, будто он тут совсем один в пустой комнате и собственная совесть требует его сознаться, бьёт по его вискам и не отступает, оглушая звонким криком. – Однако мы даём вам шанс прямо сейчас решить свою судьбу самому. У Юнги не было выбора и не было больше других надежд, кроме той, что была перед его лицом. Она означала новый выход, новое спасение и новую историю, которую он бы начал с тем, кого любит. Если бы только была надежда, если бы было спасение в лице человека, решающего его судьбу. – Если вы признаете вину и решите понести полное наказание за свои деяния, то сроки будут вынесены всем присутствующим подсудимым, кроме свидетеля и обвинителя Чон Чонгука. Но мы можем вас отпустить и снять с вас обвинения, если вы дадите согласие на отказ от Чимина и передадите его в руки лаборатории для повторного медицинского осмотра и для дальнейшего проведения необходимого лечения. То, что говорит судья, выводит из себя не только Юнги. Хосок нервно сжимает в руке край рукава рубашки и просто молится, чтобы эта терзающая пытка закончилась. Хочется сбежать, озвереть до чертей перед глазами и сделать непоправимое, но он не может. Ногтями впивается в чувствительную кожу ладони и сдерживает гнев в самом худшем ожидании. От напряжения он весь сжимается и почти трясётся, ощущая пробуждающую дрожь на спине, около позвоночника, на плечах и в коленях. Грудь переполняет негативными чувствами и ядовитым желанием уничтожить всё здесь и сейчас. Глаза сверкают молниями и он грозится оставить всех утопать под ливнем, заполнить это здание всеми полыхающими эмоциями и выплеснуть из себя копящиеся волны дикости. Но перейти черту не удаётся. Мозг не контролирует ситуацию и он чувствует, как градус тела ненамеренно повышается от кипящего гнева. Выдыхая пар через стиснутые зубы очень тихо, он пристреливает взглядом мужчину в чёрной мантии и остановить свой пыл уже не может. Яд проник слишком глубоко. Он намеревается завершить их муки и только приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, как слышит голос друга перед ним. – Я отказываюсь от обвинений, – поднимая голову и смотря на судью уже не так безразлично, как в начале, Мин внезапно оживляется. – Я отказываюсь от обвинений и не признаю вину в изнасиловании, так как произошедшее было по обоюдному согласию, однако из-за пошатанного психологического состояния Чимин просто не помнит о тех событиях. Хосоку на секунду кажется, что гром гремит прямо над ними, тучи надвигаются и дождь уже льётся на их кипящие головы. Огонь внутри потухает мгновенно, только колющее чувство какой-то отстранённости не проходит. Оно появляется в момент, когда пространство вокруг наполняется незримым туманом, который виден лишь ему, когда внутри не остаётся терпения и разрушительный удар со стороны друга всё же разбивает его оборонительное стекло, за которым он так старался всех спрятать и спасти с еле бьющимся сердцем. Это чувство появляется, когда он слышит ужасный треск и видит, как всё снова рушится на его глазах. И оно оседает так глубоко в догоревшей пустой душе, что он перестаёт понимать, смотрит ли сейчас на друга или видит уже не такой приятный и родной силуэт бывшего друга. – Я прошу суд вынести решение о его принудительном лечении и о повторном осмотре в лаборатории под наблюдением специалистов... Доля секунды. Лишь одна несчастная доля, в которой Чимин так сильно молился на спасительный круг и руку помощи среди огня вокруг, среди накрывающих его волн в огромном тёмном океане, среди пространства, в котором больше не было воздуха. Она просто проносится через раненное окровавленное сердце и оставляет услышанные слова, как кинжал, в небьющемся больше органе. Он осматривает потерянным, убитым, зашуганным взглядом всё вокруг и уже видит силуэты у дальних стен, еле открывая веки. Всё горит огнём, шум заполняет его уши и он опускает взгляд, уже не различая ничего. Горят огоньки гирлянд в голове, но его охватывает дрожь лишь от одной мысли, которой он так старательно избегал все годы. Они убьют меня... Только ухватиться больше не за что. Падать или поднять голову и выкрикнуть что есть сил свои чувства? Поможет ли? Спасёт ли? Нет. Он видит, как человек, которого он эти два месяца по-настоящему хотел любить и в итоге полюбил, которому пытался довериться и, чёрт возьми, смог же, сейчас просто разворачивается, уходя с трибуны обратно на скамью к ребятам. И ни капли жалости в этих глазах. Он встретился взглядом с этим человеком. Это был совсем другой Юнги. Не тот, что бежал за ним и хотел видеть, хотел защитить и любить всю жизнь. Это была его обратная сторона, которую он узнал совсем недавно. Безжалостный, жестокий, холодный... Всматриваясь в эти волчьи глаза, что смотрели на него ответно, он пытался уловить лишь одну мелочь. Важную мелочь, которая бы спасла, дала бы глоток свежего воздуха и стала бы его спасением. Искренность и любовь. Было ли между ними что-то? Что он помнит? Что помнит вообще из всего, что они прошли вместе с Юнги?? Были ли они вообще вместе или лишь хотели казаться парой?? В тех глазах не было огня. Никакого огня. Ни страсти, ни любви, ни ненависти. Всё потухло. Исчезло. Уничтожено. Голоса вокруг начали отдаляться, он слышал всё приглушённо, как из-под вод этого чёртового океана, волны которого всё же поглотили его в один миг слабости, когда он позволил себе связать взгляды с Юнги в последний раз и увидеть в них абсолютную, бесповоротную искренность. Но уже не в любви. Они горели. Да, он видел. Он буквально сквозь пелену тёмных вод увидел в этих зрачках единственный ответ, которого так ждал от него. Любовь? Попытка исправить их ошибки? Надежда? Желание спасти их двоих и отношения? Жалость? Ничего. Нет. Не может быть. Мозг начал реагировать на сигналы извне и он ощущал жжение в ладонях, пульсирование вен на висках, хотел податься вперёд, сорваться с цепей, как в голову ударил железный молот осознания: Те глаза его больше не знали.