«Даже сильные люди время от времени испытывают потребность в сильном плече»
Дождь лил, как из ведра, грохотал по крышам. Вода просачивалась в мельчайшие трещины, громовые раскаты оглушительно накатывали; а я, шлёпая по лужам под зонтом, ощущала, как в сердце разверзается пропасть всепоглощающего одиночества. Ворча и вздыхая под нос всякие неясности о корёжащей погоде и необходимой встрече, устраиваюсь поудобнее за столиком малоизвестного кафе. — Замёрзла? — Очевидные вопросы задаёте, мистер Бальсано. Даже слишком. С момента получения сообщения и до сих пор главенствующее ощущение обострённой тревожности, костёр которой неистово распалялся под каркасом моих ребёр, поглощая каждую из клеточек тела, нарастало, но до поры до времени я не давала ему всякой воли, прикусывая кончик языка. Старалась лишить его всяких подпитывающих факторов. Но выходило неважно. Сколько бы не силилась изгнать чуждость — она с тем же упорством возвращалась, кажется, ослабевая лишь для вида мнимой победы, чтобы после обрушиться, словно разрушительное цунами на ничего не подозревающий берег. Слегка откинувшись в кресле, я вновь прикусываю брякало, чтобы не позволить Бальсано в полной мере прочувствовать красноречивость монологов и абсурдность обуздавших чувств. Мужчина поставил на деревянный стол две чашки кофе с причудливыми узорами на пене и блюдечко с десертом, что у нас, в Швейцарии, именовали «Цугер Киршторт»*. — Надеюсь, ты не откажешься от торта. Будет неловко, если ты не любишь сладкое или имеешь противопоказания по здоровью. В «Boreal»** подают отличные десерты. Как и кофе. — А я посмотрю, Вы всё молодитесь. Подлизываетесь к молодёжи? Вон как разоделись! Мистер Бальсано оглядел себя, прежде чем присесть на глубоко красно-коричневого цвета диванчик. И я готова поклясться, что стиль его одежды — превосходен! Выдержанность и веяния современных тенденций мешались в сегодняшнем наряде. Белый свитер, гармонирующий с вычищенными кроссовками того же цвета; брюки одного из оттенков нейтрально-бежевого, подпоясанный на талии чёрным ремешком с массивной пряжкой да цепью на одном из бёдер; бежевое, с явным под тоном зелени, пальто на распашку. Всё заставляло содрогнуться, но и восхититься. Меня, облачённую в джинсы свободного кроя, длинное худи, что доходило чуть ли не до середины бедра, длинные носки и куртку, била крупная дрожь при одном кратковременном взгляде на собеседника. Неужели не замёрз? Или настолько хладнокровен? Я обращалась к небесам с гневным упрёком из-за ливневого дождя, но тут же осекалась. Всё же, грозы и продолжительные осадки пробуждали во мне особую теплоту. Если мне удавалось скрыться от них за стенами квартирки и наблюдать в открытую форточку, вдыхая свежесть. «Она дрожит? Неужели напугана чем-то? Я обязан помочь ей с проблемой. Помочь выучить всё. Почему-то мне кажется, что она лжёт, говоря, что дело не в учёбе. Очевидно, что да!» — Очевидно, что нет… — бурча под нос. — Что? — Спасибо за кофе и десерт, говорю. Приятный жест. — Рад, что ты оценила. «Может, стоит предложить ей свитер?» — Так, чего Вы хотели? Вы настаивали на столь скоропостижной встрече. Я, клянусь, даже обомлела. Немного покумекала, но не смогла подавить восставшее любопытство, — в выдохе, пригубив немного кофе, сбивая вставший в глотке ком неизведанных эмоций. Более напоминающий гремучую смесь всего худшего. Сдавливаю челюсть, подавляя желание подпрыгнуть на месте в мольбе излагать мысли куда проворнее. Но искусно притупляю неосознанный до конца эмоциональный порыв, лишь поджав губы, чтобы язык изо рта точно не вырвался. «Узнать, как ты». — Поинтересоваться: точно ли тебе не нужна помощь в моём предмете? Глаза закатываются непроизвольно, стремительно. В мгновение, стоит опомниться после секундного помутнения, оказывается, что я, состроив гримасу неподдельного недовольства, откинулась на спинку дивана, скрестив руки на груди. — Вы издеваетесь надо мной? По-моему, мистер Бальсано, я вполне ясно выразилась в предыдущие разы. Не нужна мне помощь! На следующие несколько секунд восприятие становится менее острым, претендуя на рассеянность; свет гаснет, позволяя тьме наступившего вечера надвинуться на окрестности, обволакивающе погружая в непонимание и некоторого рода тревогу. — Вот видишь, Валенте, — улыбаясь уголками губ и сверкая фальшивым сожалением. — Из-за твоего негативного настроя всё вышло из строя. Свет погас во всём квартале. На улице буйствует непогода. Можешь ли ты преисполниться позитивом и спасти нас от катаклизмов? Он в действительности насмехался надо мной. Открыто, без всякого сожаления. Ровно так, как и я над ним ранее. Стукаю себя по коленной чашечке, вынуждая выпрямиться. Эмоции окружающих людей берут верх, кружа мою голову и тело в танце безумия. Я инстинктивно зажмуриваюсь, старательно изображая из себя сильную, — (более, конечно, делая вид, будто со мной ничего не происходит), — чтобы не дать мистеру Бальсано очередную надоедливую нить, за которую он посчитает обязательностью потянуть, принося лишние проблемы, но поздно — он уже подметил неважные настроения в мимике, сжимая мои предплечья: — Луна? — Всё хорошо! Не вмешивайся. — Ну уж нет! Я отрекусь от твоей просьбы так, как это делала ты, вторгаясь в мою личную жизнь совсем недавно. — Я спасала твою задницу! — А я собираюсь спасти твою! — Моя задница не нуждается в спасении! Осознание того, что я обратилась к мистеру Бальсано на «ты» приходить слишком поздно. Обращаюсь к небесам с гневным упрёком за столь банальную оплошность, но тут же осекаюсь. Виновна лишь я и мой дряблый язык! Мужчина подаёт руку помощи в самый подходящий для этого проявления момент, — подхватывает под подмышки, когда одна нога, на который я до этих самых пор удерживалась, предательски дрожит и подгибается, — пусть того признавать я не собиралась. Может, и собиралась, но не в момент откровенного недовольства. Ситуацию усугубил тот факт, что с ясностью озарения я вдруг поняла, что добраться до дома мне не представится возможным в ближайшие несколько часов, о чём сообщали окружающие вокруг по цепочке, переняв новость от владельца кафе, который просил всех покинуть заведение. Дойти пешком — вполне посильная задача, но не в ливневый дождь, грозу и ураганный ветер. Трамваи, используемые для ежедневного передвижения, — больше не курсировали по маршрутам, а автобусы в нужном направлении не ездили. — Где ты живёшь? — Примерно в тридцати минутах езды отсюда. Накидываю куртку, неосознанно сжимая руку мистера Бальсано в своей. Иначе потеряю контроль над телом окончательно, распластавшись на земле. — Почему же ты не сказала, что я позвал тебя в кафе, которое расположено настолько далеко от твоего дома? Если бы ты сказала… — Может, мы не будем снова выяснять отношения? Голова занята не этим сейчас. Куда мы вообще направляемся? — Переждёшь непогоду у меня в квартире. — У Вас — где?***
Попытки шевелиться остаются безуспешными. Единственным подвижным органом явились глаза, которые желалось закрыть и больше не раскрывать из-за ополчившегося неконтролируемого страха. Шорох в правом ухе, после в левом. Сидящая на груди тёмная фигура, ели различимая в погружённой во тьму комнате, приступы удушья. — Ты не спишь? Я просто возьму бумаги и уйду. Тебе точно не нужны какие-нибудь лекарства? Врач? Рваное дыхание и отсутствие ответа потревожили Маттео. Он подошёл к кровати, разглядывая моё лицо, обезумевшие глаза. Умом я понимала, что это лишь галлюцинации, плоды сонного паралича, но ничего с собой поделать не могла. — С тобой всё хорошо? Волнение отразилось во всех чертах его лица. Мистер Бальсано приподнял одну из ладоней, которая через мгновение безвольно упала на кровать. Мужчина уселся на кровати, сжимая мои пальцы: — Моргни три раза, если это сонный паралич. И мне ничего более не оставалось, кроме того, чтобы собрать остатки воли в кулак и моргнуть столько раз, сколько требовал Маттео. В следующую секунду он умостился рядом со мной, сжимая в объятиях и нашёптывая: — Это лишь галлюцинации. Вокруг ничего нет. Я с тобой, хорошо? Думай о том, что всё происходящее — плоды воображения. Ничего из этого не является реальностью!***
Маттео
Откинув одеяло, вылез из постели, ступая в сторону кухни, — оттуда, как мне казалось, исходили загадочные шорохи, меня тревожащие. Мне не стоило засыпать рядом с Луной, ведь это не в моих принципах! Пусть я и помогал ученице. Хотелось об этом думать, убеждая самого себя. Луна, облокотившись на белённый подоконник, курила в открытое окно. В серебристом свете она казалась бесплотной с исступлённым корёжащей сосредоточенностью — и разверзающейся пропастью сквозившего в словах, что она бормотала под нос, душевного одиночества — лицом, скрытым в сизом сигаретном дыму. Несоразмерно большой салатовый свитер, натянутый поверх белой рубашки, болталась на худых её плечах. — Почему ты не спишь? — не поворачивая головы, жадно втягивая наполненный свежестью ночной воздух глубоко в лёгкие через ноздри. — Ещё рано. Я оттолкнулся от дверного косяка и поравнялся с Валенте. Никогда бы не подумал, что она курит. — Прости. Мне не стоило засыпать рядом с тобой. Больше такого не повторится. Я не отвечаю на флирт, исходящий от студенток, не строю им глазки, не целуюсь с ними, а тем более: не сплю! Это всё не в моих принципах. Луна тушит сигарету с помощью стеклянной пепельницы, которая уже стояла здесь, когда я заехал в квартиру, и смотрит на меня. Валенте для меня словно закрытая книга. Будто что-то засекреченное: то, о чём никто ничего не знает, но то, что вызывает неподдельный интерес, маня. Тряхнув головой, изгоняю все эти мысли из головы. Девушка несколько раз неторопливо моргает и глядит на меня из-под полуопущенных ресниц: — Под «спать» Вы понимаете просто нахождением рядом двух тел, одно из которых принадлежит женскому полу, или что-то более близкое? Её руки в невнятном жесте останавливаются на груди, скрещиваясь. — И то и другое, Луна. — В таком случае: у Вас нет никаких веских причин переживать, — теперь её взгляд направлен прямиком в мои глаза, залезая в душу без всякого стеснения. — Поверьте, Вы меня совершенно не интересуете, как, впрочем, и остальные особи сходного с Вами пола. От мужчин одни проблемы. И я слишком дорожу спокойствием, чтобы влюбляться в кого-то.«Я проглочу гордость — Ты та, кого я люблю И я говорю тебе «прощай». Скажи что-нибудь, я почти отчаялся. Прости, что не смог достучаться до тебя. Я бы последовал за тобой куда угодно. Скажи что-нибудь, я почти отчаялся. Скажи что-нибудь, я почти отчаялся. Скажи что-нибудь…»
Say something — A Great Big World
Цугер Кришторт* — самый известный десерт Швейцарии. Нежный бисквит с освежающей лимонной цедрой, лёгким сливочным кремом на основе кирша (крепкий алкогольный напиток, получаемый методом дистилляции забродившего сусла чёрной черешни вместе с косточками) и воздушным ореховым безе Boreal** — Boreal Coffee Shop — одно из самых рейтинговых кафе в Женеве.