«Кровь заполняет лёгкие, подступает к горлу, перекрывая доступ кислорода, обволакивает глазные яблоки, лишая всякого видения. Она вытесняет воздух, заполняет каждую полость тела. Ощущение присутствия чего-то высшего подавляет всё существо. Поднятую волну раздражения накрывает цунами слабости; измождённая плоть кровавого тела обрушивается на асфальт»
***
— Тебе уже приходилось умирать однажды, — пальцы, лишённые воли, замирают на запястье мужчины так, будто кровь в них не поступает вовсе. Кожа Валенте бледнеет, когда осознание ударяет с ясностью озарения. Сердце, остановившееся на несколько мгновений и вновь стучит в груди отчётливо, пуская кровь по венам и капиллярам. Пальцы резким движением приближаются к белёсым губам девушки, оставляя на руке Бальсано противный холод физического одиночества. — Ты пережил одну биологическую смерть, однако… — Я всё ещё здесь. — Получилось куда холоднее, чем планировалось, потому Маттео покашлял в кулак, строя вид, будто во всё виновато пересохшее горло, приподнял уголки губ и продолжил: — Верно, меня уже убивали, но попытка осталась безуспешной, ведь мне были дарованы и иные шансы на жизнь. Я словно кошка, у которой девять жизней. Сморгнуть одолевшее оцепенение удаётся не сразу. Сказанное Бальсано поражает. Вести беседы в таком ключе кажется преступлением, ведь в голове Луны позиция Маттео оставалась всегда неизменной: учитель философии; обращения всегда формальны; откровения под замком. Потому такая искренность порождала чужеродные шевеления в душе девушки. — Ты всё знал с самого начала! — Гневный упрёк звучит мольбой: «Почему он молчал? Почему я узнала всё только сейчас? Почему я была одна против этого?». — Своих знаем поимённо. — Есть ещё кто-то?! — Расслабься, ладно? — непринуждённость попадает в самое сердце. Концентрированный гнев подхватывает и несёт по течению невроза и необдуманностей. Маттео понимал, что за этими внешними проявлениями крылись отчаяние и страх, незримые, коварные, готовые схватить за горло и подчинить своей воле, утащить в бездну. Руки Бальсано легли на плечи Валенте, принуждая прилипнуть к стулу и прервать активную жестикуляцию, сопровождающеюся неясными для Маттео речами (в целом, они были вполне ясными, но Бальсано предпочёл не акцентировать внимание на смысловой нагрузке, коей наблюдался лишь лёгкий налёт). — Усядься-ка поудобнее и послушай меня! Непосредственная близость и повышенный тон голоса возымел нужный эффект. Девушка уставилась в широко раскрытые глаза итальянца: — Я расслаблена. — Доверься мне. Нельзя же всё время пребывать в напряжённом эмоциональном состоянии. Если прежде тебе не доводилось замечать за собой нервные тики, то позволю себе подметить: правая нога постоянно дёргается. Краем глаза проследив за движениями нижней конечности, девушка выпрямилась, прекратив шевеления под столом: — Я просто ничего не понимаю. Ты утверждаешь, что знаешь всё обо мне, но при этом так удивлялся в предыдущие разы, приходя ко мне. Или вся эта скрытность и недовольство… Потому ты и не обращался в полицию, ведь знал, что те люди не смогут причинить тебе никакого вреда… — Именно так. Луна откинулась на спинку стула, скрещивая руки на груди, а Маттео, распознав нежелание находиться нос к носу, отпрял, приземляясь на стул поблизости. «Как часто в вашей голове мелькает мысли о том, что вы лишились рассудка? Вы осознаёте это вполне ясно, или эта мысль искусно скрывается? Может, эта идея вроде надоедливой занозы, приносящей всё новую боль при каждом шаге, которую не удаётся обнаружить? Я слишком уверена в том, что весь мир вокруг меня сошёл с ума!» — И зачем же ты истрепал мне все нервы? Почему выжидал? Это эгоистично! Бальсано усмехнулся: — Начнём с того, что ты сама решила нарушить мои личные границы и вторгнуться в мою жизнь, хотя я просил этого не делать. Ну а во-вторых: таким образом я позволил тебе научиться обращать собственную способность во благо. Луна, ты не воспользовалась положением, неся хаос, а наоборот — ты пыталась сделать лучше. — Да, наверное… Псих, но всё в порядке. Голова упала на грудь. Процесс переваривания информации запущен. Маттео наблюдал за ходом мозговой деятельности: брови Луны то стремились к переносице, то взлетали, морщинка на носу была более или менее явной. Губы поджимались или оказывались в плену зубов. Маттео желалось протянуть руку и запустить пальцы в ниспадающие на лицо локоны, мешающие обзору. Ведь немыслимое удовольствие приносило ему зрелище людских лиц, наблюдение за их жестами и мимикой. Но он не станет. — А ведь знаешь, Луна, — Валенте подняла голову, — те люди, которые охотятся за моей головой, — дело рук моего отца. — К-как?.. Неужели он настолько жесток? — Он стал жесток после моего «воскрешения». После моего осознания собственной сущности я решился открыться отцу. Мне показалось, что и ему что-то известно, потому что именно после этого инцидента я подметил не одну попытку покушения на мою жизнь. Пусть ничего такого я ему или кому-либо ещё не делал. Это стало особой забавой. — Наблюдать за попытками покушения на твою жизнь? — Да. Но мы здесь совершенно не для этого, — Луна отвела взгляд, впиваясь в носки своих ботинок. Но Бальсано необходим её взгляд. Большим и указательным пальцем Маттео поднимает её голову за подбородок: — Луна, ты поможешь мне?«Я не хочу уходить, кажется, я сделаю только хуже. Всё, что я знаю, отправляет меня назад к тебе. Я не хочу уходить — мы это уже проходили. Куда бы я ни пошла, в конце всё равно прихожу к тебе»
I miss you, I'm sorry — Gracie Abrams