Звенья одной цепи

      «Белый свет резанул глаза, слепя. Это происходило каждое утро, когда она открывала глаза, гадая: будет ли этот день добавочным звеном в чугунной цепи судьбы; обременяющей цепи, лишающей способности к движениям.       — Доброе утро, мисс Валенте. Пора принимать лекарства.       — Какие лекарства? Они говорят, что мне нельзя принимать лекарства.       — Кто говорит?       — Они. Они говорят… Подождите… Они говорят, что вы хотите закормить меня таблетками и убить.»       — Хотелось бы знать: что делать с этими данными? Мне, лично, не слишком ясны смыслы, — Валенте захлопнула перед носом книгу, строчки из которой пару секунд назад зачитывала вслух.       Ей желалось сбежать. От книг, от пульсирующей в висках путаницы, от Маттео, от самой себя. Ощущение ценестезии запускало грубые персты с глотку, расцарапывая стенки и оставляя неприятное першение, добиралось до сердца, цепляясь за рёбра. Истинность Луны прорывалась наружу, разрывала грудную клетку; но прорвать пелену чар Винзеза, обволакивающую коконом, пока ещё не стало слишком поздно, сложнее всех задач.       Иногда, стоя перед зеркалом в бархате сумрака спальни, ей удавалось на мгновение сбрасывать одолевшее оцепенение (казалось, что в зрачках вспыхивал образ запутавшейся души, а при зажмуривание лишь крепче теплился в темноте то воспроизведение), пока сжимающее сердце чувство молила о борьбе. Но это было криком в пустоту.       Тряхнув головой, взгляд глаз, теперь мутных и тёмных, зацепился за улыбку Маттео.       — Твоё сосредоточенное лицо выглядит милым, — поспешил пояснить он.       Бальсано не мог припомнить: когда в последний раз глаза неосознанно устремлялись в сторону какой-либо особы, когда каждую из секунд и без того недостающего времени он был готов подарить девушке, преподнося драгоценные временные ресурсы и собственное внимание к ногам дамы, как подношение, которое будет отвергнуто.       А время и внимание было великим проявлением нежных чувств. Никому и ничему, кроме работы (в основном), не удавалось получить то, что Маттео в огромных количествах даровал Луне. Те самые чувства, которые мужчина оправдывал привязанностью или (псевдо)братско-сестринскими отношениями, выходили за рамки всякого приличия.       Но главенствовало незримое горе, рождённое виной за содеянное не так давно…       — Вместо того, чтобы исследовать черты моего лица, — лучше помоги мне! К великому сожалению, мои нервы не железные, и вся эта литература начинает поднимать во мне возмущение и раздражение.       — Я, между прочим, тоже тружусь на благо нашего будущего!       — Твоего. Не нашего, — Луна резким движением встала со стула, облокачиваясь на стол поверхностями ладоней. — Напомнить, что я по доброте душевной тебе помогаю?       Бальсано позабавили проявления девушки. Мужчина отложил книгу на полку и запустил руку в сумку-шоппер, вытаскивая цветок Каллы и помещая его в волосы Валенте.       Лишь немногие знакомы с флориографией, так называемым «языком цветов». Но Маттео, увидав Каллы на витрине цветочного магазина и припомнив их символизм, без лишних раздумий решился преподнести один цветок Луне. «Ты великолепна».       — Не злись, — Маттео с упоением наблюдал за тем, как Луна пыталась держаться стройно, как зрачки метались из стороны в сторону, как край нижней губы оказывался в плену зубов. — Я уже извинился. Был не прав, правда.       — Ч-что это? — голос предательски дрогнул, подкрепляя одолевшее смущение. Кончики пальцев Валенте в неопределённом жесте приближаются к цветку, замирая на лепестках.       — Калла. Небольшая приятность для тебя. Когда увидел этот цветок — сразу вспомнил о тебе.       Луна попятилась назад, гонимая неизведанным чувством, споткнулась о ножку стола и с грохотом повалилась на пол, устланный коричневым ковром, шипя что-то нечленораздельное себе под нос.       Маттео поспешил помочь возлюбленной:       — Ты как? Сильно ударилась?       Голос Бальсано казался чем-то далёким. Перед глазами всё плыло, будто в молоке белого тумана.       — Не могу дождаться, когда Винзенз прикончит Маттео! — Отдалось в правом ухе.       — Но ведь ты того не желаешь! Твоя истинность в другом, Луна! — Звучало в правом.       — В другом? В чём? Он предал меня! Когда я разберусь с этим патлатым недоразумением и напитаюсь местью, — тогда смогу быть спокойна.       — Тебе не станет лучше!       — Станет!       — Луна? Всё хорошо?       Девушка с тяжестью распахнула налитые свинцом веки, фокусируя взгляд на янтарях глаз Маттео, а потом схватилась за щёки Бальсано, смыкая губы в поцелуе.       А Маттео, со своей стороны, был исключительно наивен, как только может быть наивен влюблённый мужчина.