***
Пайпер была счастлива, но одновременно с тем чувствовала себя так, словно совсем скоро случится нечто зловещее, и видела она эту жуть практически во всём; но сейчас её внимание охватила новая «безделушка» в виде рубинов некой дамы в карете, — что проехала в лесу недавно, выронив украшение, когда хульдра была рядом, из-за чего последняя подобрала ожерелье, — они придавали ей, как казалось, томности, изящности, что-ли, а также смотрелись на молочной коже очень приятно для чужих глаз, что не замечали в её, не совсем человеческом, теле изъяна. И, разумеется, ей было для кого так прихорашиваться почти весь день, не взирая на волнение, что высказывалось только в лёгком покалывании; совсем на днях она заприметила себе новый предмет воздыхания, с кем собиралась начать свою обычную игру — попытки свести всё к свадьбе с её стороны и побег новоиспеченного «жениха» из-за резко навалившейся ответственности от того, что тот однажды решился уделить время миловидной девушке, которую встретил в чаще леса. Некоторые были настолько поражены её красотой, что могли буквально сразу засыпать Глупышку обещаниями о женитьбе, клятвами в весной любви и стихами в её честь; всё это было, как услада для её слуха, пускай подобные «шалости» всегда оканчивались слишком уж скоро. Пусть эти и катятся к чёрту! В любом случае, она неплоха собой, вполне мила и приятна, к тому же ей казалось, что в свои годы она уже познала все, что может познать женщина. Единственное, что не укладывалось у нее в голове: почему мужчины с легкостью готовы распрощаться с ней, Пайпер? Подобное было не редкостью среди столь молодых девиц, что ещё не поняли одной простой вещи; не нужно лезть на рожон, словно ты его никогда не видала на этом свете, — мужчины не в восторге от подобных женщин, точнее большинство нормальных мужчин, но бедняжке было этого не понять. Нужно же сейчас, побыстрее, не в старых же девах до двадцати с чем-то сидеть… Нет. Хотелось встречаться с Шелли, радостно вздыхать, петь балладу о том, как она счастлива, и хвастаться другим красавицам, сидящим в девках, на зависть; и обязательно рассказывать о достижениях своих детей, они же должны быть умными, как... Как... Ну, как маги из сказаний, обязательно — и красивыми, словно боги или богини с небес, точно. Но вот для этого всего: для идеальных детей, идеальной семьи — нужен был идеальный мужчина; а такого вокруг Пай пока не нашлось, все сбегали, как испуганные кобели! Хотя было понятно почти сразу, что подобные создания, видимо, слишком любят мужиков, посему могут выскочить замуж за первого встречного и простить всё на свете, — стоит ему только позвать. Но они ни капли не легкодоступные, разумеется; хранить себя до свадьбы неизменный закон даже у лесных созданий, которые практически не отличаются от тех существ, что обитают в городах государства — о других местах она слышала, но считала их всего лишь странными городами тёмного королевства; для неё, молодой и наивной, он был необъятным, как для новорождённого телёнка поле. И почему-то только сейчас она подумала, что её возможный муж захочет, чтобы они жили в городе, не желая терпеть жителей рощи. На какое-то мгновение Пайпер даже расхотела выходить замуж, чтобы не позволить своему суженому в будущем разлучить ее с Шелли, — они же так давно знакомы, и, к тому же, она её единственная подруга, — но потом успокоилась; девушка заставит своего жениха полюбить целительницу так сильно, что он не будет возражать их дружбе; конечно, это будет трудно сделать, так как мужчины не особо жалуют ведьм подле себя; но ведь Шотган лишь живёт с подобной, а не является ею, размышляла Пайпер, поправив на своём платье невидимые складки. Со вздохом девушка швырнула на землю с себя рубины и капризно надулась, подперев кулачком подбородок и сидя на обвалившемся старом дубе. Печально, что Шел находиться под влиянием этой женщины, по имени Дейзи, но не более; ей предстоит встретиться с этой грымзой, а в компании «семьи» подруги Пай чувствовала себя телёнком, брошенным на растерзание волкам; больше она испытывала презрение, нежели страх, но бояться волков разумно, это ведь хищники, опасные, кровожадные, готовые разорвать тебя на куски, если ты покусился на то, что по праву принадлежит им. Оборотень Эль-Примо, суровый и непоколебимый, Дейзи, старая карга, но не так проста, и, разумеется, дорогая малютка Джесси, которой так повезло быть под крылом Шелли — Пайпер не знала, как ей общаться с ними всеми, так как боялась старших членов «счастливого семейства», а рыжая девчонка казалась ей слишком маленькой для разговоров, из-за чего единственным собеседником машинально становилась Шотган. Но обида на подругу так и не прошла до конца — тот разговор касательно её нового возлюбленного явно заставил их отношения пошатнуться, впрочем, при появлении новых мужчин в лесу — это не было редкостью, так как Шел всегда злили любовные дела приятельницы; та же считала, что так сказывалось незнание о настоящей любви. Юное существо, вроде её подруги, никогда не поймёт, как это приятно чувствовать на своих губах поцелуй любимого, которым тот запечатляет свои чувства, а именно — страсть и нежность, желание овладеть или защитить. Как нежны руки твоего суженого, что заключают тебя в объятья, пока из его рта рекой льются стихи в твою честь. Будь Шелли ей настоящей подругой, наверняка, согласилась бы приворожить того умного художника для Пайпер, что так сильно любит его. Но пока она сидит на дубе и ждёт своего жениха.***
Кольт был в смятении. Конечно, ведь не каждый день тебе признаются в любви, симпатии, всепоглощающей страсти, от которых кровь в жилах заменяется лавой; для него проявления чувств были понятием абстрактным, без чего вполне можно и обойтись. Смотря на родителей, чьи эмоции не были скрыты от чужих глаз, он не понимал, почему отец может так поступать; свободно целовать или обнимать свою жену, когда рядом другие, чужие люди — неужели ему не казалось, что это неприлично? Теперь же он понял, что Глупышка — подружка Шелли — относиться к тем, кто не стесняется показывать своё отношение к кому-либо; чем-то эта прелестница напоминала ему свою мать, ведь даже внешне они были похожи. Светлые волосы, которые зачастую собраны в пучок или хвост, светлые глаза, но у девушки глаза темнее, чем у его матушки, они похожи на сапфиры, в то время, как взор Катрин отливает аквамаринами. Простенький наряд Пайпер, однако, не шёл в сравнение с платьями его родительницы, шитье давалось последней также хорошо, как и готовка. Интересно, а из лесной жительницы может выйти неплохая жена?... Бред сивой кобылы и всё тут, точно, ты явно размечтался, сударь, раз надеешься найти в глуши достойную девицу, к кому же, красавицу. Пай мила, однако не достойна и слишком доступна для незамужней девицы; её нетерпеливые, жадные поцелуи до сих пор чувствовались на его коже, хотя с их встречи прошло уже несколько часов, возможно, где-то полдня. — Мой Умный Художник! — барышня радостно пискнула и подскочила к нему, сжав в своих объятиях, словно в тисках. Зубы её были жемчужинами, но улыбка в его глазах походила на оскал голодного хищника, в чьи лапы попала долгожданная добыча. — Я ждала тебе, ведь знала, что ты придёшь ко мне! Милая, но глупая Пайпер не могла даже подумать о том, что он пошёл не на её поиски, а за её черноволосой подружкой; дурочка считала, что, после того, как они перекинулись несколькими фразами, имеет право целовать его лицо своими сухими губами, якобы выказывая свою привязанность, похожую на холодный, пусть и пошлый, расчёт с танцовщицей из востока: красивая, почти оголенная и рядом, но на страсть ты можешь не рассчитывать, даже заплатив двадцать серебряных. Разве возможно купить чувства? Вот и Пай вызывала лишь раздражение своей болтовней – из-за этого начинали гнить уши, щебет и недо-пение заставляло стонать сильнее, чем кинжал от врага около ребра, — внешностью, которая могла пронзить сердце многим мужчинам, заставив позабыть обо всём на свете, возжелать её хотя-бы на одну ночь, и даже своими поцелуями: требовательные, сухие, жадные, они были слишком грубыми для, разомлевшего от ласок языка молодой целительницы, Кольта. Всё в лесной жительнице со светлыми волосами казалось чужим, начиная от запах и заканчивая голосом. Пускай у неё живые, голубые глаза, смотрящие на него с таким сильным обожанием, а губы соприкосаются с его лицом, он не замечал всего этого, словно пытался отгородиться от реальности. Возможно, он был ответил на прикосновения, будь перед ним та целительница, некромантка, ученица ведьмы и будущая хозяйка леса... — Добрый день, я Кольт, а вы?... — поинтересовался мужчина, отодвигая её от себя, но слабо, чтобы не напугать своим напором. Осознание происходящего пришло, к сожалению, не сразу, а только после того, как дама стала слюнявить его шею. — Мы виделись, но я так и не знаю вашего имени. — Ах, меня кличают Пайпер! — воскликнула девушка, вновь кинувшись ему на шею и продолжая осыпать поцелуями. «Ну, что за надоедливая девица?» — про себя скривился Кольт, но, побоявшись её реакции, мягко улыбнулся и потрепал по щеке, испытывая слишком уж сильное отвращение, но разве мог он не ответить на столь пылкое приветствие. — Значит, ты помнишь меня?! Помнишь ведь, помнишь! Я ждала тебя, готовилась, как тебе моё украшение, нашлось на тропинке, и... Он отключился до того момента, пока девушка не произнесла те самые слова: —...И за эту ночь ко мне пришла грёза, мечта, пробуждение. Я поняла, что всю жизнь ждала лишь тебя одного, П.. Пэ... Парень. Я хочу, чтобы ты проводил меня.. К алтарю... Назвал своей женой, суженной... Единственной женщиной в своей жизни, в которую будешь влюблен до беспамятства. Мать твоих детей, любовь всей жизни... Ты мой, а я — твоя. Никто другой, лишь ты достоин меня! Я люблю тебя, люблю с той самой встречи. Люблю-люблю-люблю. Не отталкивай меня, не разбивай сердце, иначе я брошусь с горы в море, ты больше не увидишь меня, не насладишься мной и моим присутствием... Что мог ответить ей Кольт? Он не мог отказать, оттолкнуть её, хотя сердце тоскавало по Шелли Шотган, с её чёрными волосами и глубокими ониксами глаз; образ целительницы засел в его голове, не желая пропадать. Но ведь она ничего ему не обещала...А, Пай угрожает своей погибелью, их возможными детьми, запугивает гневом его смелых предков; что бы сделал прадед на его месте: женился бы не на любимой, но красивой и покорной, или же пытался достичь звезды с неба — зовущей и недоступной? Не имеет смысла ведь всё решено. Кольт посмотрел на ромашку и расцветающую рядом с ней каллу: чёрные лепестки раскрывались, раздвигались, как ноги смущенной и пунцовой невесты в первую брачную ночь, чем-то цветок тьмы напоминал ему наряд невесты; хотелось бы всаднику увидеть одну девушку в свадебном платье с богатой вышивкой, венком из разных цветов на смоляных волосах, любовью в чёрных глазах и улыбкой, которая предназначалась лишь ему одному. Однако жизнь — не баллада, и нет здесь радости рыцарей, в чьих жилах течёт лишь доблесть и смелость, и прекрасных дам, бросающих всё ради возлюбленного, как нет и счастливого конца. Он перевёл взгляд на ромашку; та, на фоне каллу, терялась со своим простеньким, но доступным видом: малое количество лепестков, буквально всё на глазах, так и тянется в руки. Но таких много, а здесь, в этой части леса, каллу лишь одна. Именно поэтому и нельзя сорвать.