Шрам

      — Что-то не так с этой таблеткой, Ледышка?       — Нет, с ней всё в порядке.       — Тогда на хрена ты пялишься на неё, вместо того чтобы принять?       Хороший вопрос.       Шото покачал головой, чувствуя, что сейчас не способен объяснить Бакуго ни одну из своих мыслей. Не то чтобы он не собирался принимать подавители, просто… Он тянул время. По причинам, в которых не был уверен. Возможно, дело было в том, что за ним наблюдали. Или в его инстинктах, вопящих всякую чушь.       На самом деле, вероятно, всё вместе. И даже больше.       Он закрыл на долгое время глаза и снова открыл — маленькая белая таблетка по-прежнему невинно ждала его на раскрытой ладони.              Омега знал, что на вкус это лекарство не было ни на что похоже, но чувствовал, что одного его веса на языке может быть достаточно, чтобы его затошнило. Вся эта реакция была совершенно новой для Тодороки — обычно у него никогда не было проблем с лекарственными препаратами. Их приём был обыденностью, и он никогда ни о чём особо не задумывался; мысль впасть в течку была куда страшнее, чем любая таблетка. Конечно, лекарства немного притупляли его чувства и делали Шото уставшим больше обычного, но это были побочные эффекты, не более того.       Это была цена, которая стоила свободы оставаться уравновешенным и контролировать своё тело.       Но на этот раз всё было по-другому. Вместо облегчения при виде своих подавителей омега почувствовал ужас, словно любой ценой должен был избежать их.       — Если тебе нужна вода, то вот бутылка, — предложил Бакуго. Его голос звучал напряжённо, как будто он сдерживался, чтобы не накричать на него.       Тодороки снова покачал головой, странно разрываясь между благодарностью и беспокойством.       Ему нравилось, что альфа был рядом, но в то же время он сомневался, насколько полезно было его присутствие в этой ситуации. И его запах, и пространство между ними сильно отвлекали, и всё же Шото не хотел, чтобы Бакуго уходил. Если уж на то пошло, он хотел быть ближе к нему — возможно, провести пальцами по его рукам или утонуть в привычных и успокаивающих феромонах на ещё минуту или две, не заботясь ни о чём.       Но Тодороки не мог себе этого позволить; он никогда не был таким беспечным, а предстоящая течка не была оправданием.       На протяжении всей жизни ему было более чем ясно, что он не должен поддаваться своим инстинктам, особенно рядом с альфами. Поэтому Шото должен был сосредоточиться на том, чтобы вести себя как обычно… но стоило ему представить дальнейший вечер, как становилось довольно неприятно.       Когда он примет лекарство, альфа уйдёт, оставив его наедине с неотвеченными вопросами и чувством одиночества в груди. Это казалось странным и пугающим. И все же он не хотел и не мог сказать об этом Бакуго.       Шото уже чувствовал себя более беззащитным, чем ему хотелось, и не знал, как поступить с тем фактом, что альфа пытался заботиться о нём. Снова.       — Мне не нужна вода, — с трудом произнёс Тодороки, всё ещё смотря на таблетку и пытаясь удержать в голове любую рациональную мысль. Для колебаний не было причин. Самое мудрое решение сейчас — это как можно скорее принять таблетку и, наконец, покончить со всем этим. Это был единственный выход, и он не мог затягивать с ним. Ощущения внутри тела становились всё беспорядочнее, и ощутимое тепло, смешанное с холодом по всей коже, было плохим знаком.       Он должен был заметить разницу в своих мыслях и чувствах ещё несколько часов назад; Тодороки хорошо различал признаки надвигающейся течки и даже не мог вспомнить, когда в последний раз он так поздно реагировал на них или был… настолько не в себе.       Кроме того, потребуется час или два, прежде чем лекарство подействует. И хотя течка ещё не наступила полностью, но до этого оставалось совсем не долго; множество странных мыслей, проносившихся в его голове, являлись тому доказательством. Но хуже всего было то, что всех их объединяло одно…              Все они вращались вокруг Бакуго Кацуки, и это само по себе было… мягко говоря, тревожным.       Он довольно часто думал о светловолосом альфе, но явно не так.       Шото не понимал собственные мысли.       Омега сделал ошибку, посмотрев на своего одноклассника, и его глаза задержались на разных чертах его лица. Мягкие тени, отбрасываемые скулами Бакуго на его бледную кожу, казались странно притягательными, особенно потому, что они красиво контрастировали с острыми углами его глаз и прямой тенью вокруг носа. Светлые брови были слегка сдвинуты вместе, что говорило о раздражении.       Шото старался избегать прямого зрительного контакта, опасаясь, что на его бесстрастном лице могут появиться серьёзные трещины. Он не знал, насколько ясными были мысли на его лице, но сказать всё вслух или действовать в соответствии со своими порывами было совсем другим делом. Он не мог этого допустить. Не мог просто попросить Бакуго нанести его запах на своё одеяло и подушку. Или попросить отвести Шото в его комнату и дать ему поспать в его постели.       Но особенно он не мог допустить того, чтобы поддаться желанию бездумно потереться об альфу.       Даже если бы он сделал это, то в конечном итоге их запахи вряд ли смешались бы, попытался поспорить с самим собой Тодороки. Так что в этом не было смысла — он и так пах альфой и не имел даже намёка на собственный запах… Не то чтобы ему не нравился запах Бакуго — даже наоборот. Но тот факт, что омега не мог оставить на нём свой, напрягал и заставлял чувствовать себя так, словно он терпел неудачу.       В чём бы это ни было.       Он ясно понимал, что это были не те вещи, о которых он должен был думать прямо сейчас, но Шото слишком запутался, чтобы прекратить. Однако ситуация и так была слишком сложной. Он не должен был усугублять её, зацикливаясь на своей неуверенности. Омегу до сих пор удивляло, что Бакуго беспокоился о нём, но было совершенно ясно, что он не оценил всю эту ситуацию с течкой. Конечно же, нет. И, вероятно, блондин также не оценит его внезапный срыв. Альфа, казалось, был больше обеспокоен тем, чтобы он принял подавители, нежели чем-то другим, и что-то в этом было не совсем правильно для Тодороки.       Красные глаза, смотрящие на него, были расчётливыми.       — Хорошо, никакой грёбаной воды. Тогда просто прими эти чёртовы подавители, — прорычал блондин, словно желая подлить масла в огонь, вызванный гормональной неуверенностью Шото, но тон голоса альфы сумел отвлечь ледяного героя от слов.       Бакуго был так близко к нему. Омега гадал, сможет ли он почувствовать вибрацию в его горле, если прикоснётся к нему, когда тот заговорит, или же нет.       Он так сильно хотел получить ответ на этот вопрос.       — Я не глупый, я знаю, что мне нужно, просто… — заговорил Тодороки через несколько секунд и посмотрел на альфу, теряясь в оранжево-красных глазах и пытаясь найти в себе хоть какое-то подобие своего обычного «я» под всеми инстинктивными желаниями. Взгляд на Бакуго не очень-то помог разобраться со всем внутренним беспорядком, и Шото почувствовал себя не только уязвимым, но и подавленным.       — Что просто. Хватит тянуть время, сделай уже это, чёрт возьми, придурок!       — …       — Клянусь Богом, да что с тобой такое?!       — М? — промычал Шото, на этот раз отвлекшись на сжатые кулаки альфы.       — Ты правда хочешь впасть в грёбаную течку или что? Для тебя это какая-то сраная шутка?       — Нет?       — Это чертов вопрос?       Тодороки склонил голову набок:       — …Нет?       — Ну на хер, очевидно, ты слишком туп, чтобы принять чёртовы подавители течки, — прорычал Бакуго, и Шото перестал дышать, когда их руки соприкоснулись — ощущение было недолгим. Омеге потребовалась ещё секунда или две, чтобы осознать, что альфа взял таблетку с его ладони, и с недоумением взглянул на него. Жёсткие красные глаза внезапно оказались очень близко.       — Открой свой рот, — приказал Бакуго.       — Мне… что?       Наверное, в его голосе было меньше паники, чем Тодороки чувствовал на самом деле.       Вместо того чтобы использовать слова, как обычный человек, альфа запустил руку в его красно-белые волосы, слегка оттянув голову назад, и навис над ним. Там, где Шото ожидал увидеть гнев в чужом запахе, было нечто другое, что он не смог описать. К лучшему или худшему, у него не было времени подумать об этом. Не с этой грубой рукой в волосах и мурашками по всему телу.       — Твой рот, — нетерпеливо повторил Бакуго, тон его голоса не оставлял места для вопросов, — сейчас же открой его.       Шото снова почувствовал то самое желание податься вперёд и всем телом прижаться к альфе, потому что он знал — сейчас это могло помочь лучше, чем любые подавители. И он также чувствовал, что большая его часть хотела подчиниться. Внутри него происходила война, и Тодороки не был уверен, какую же сторону он поддерживал. Оба варианта звучали безумно.       Но при вторжении в его личное пространство альфа и вполовину так не колебался, как Шото, а омега не мог сейчас слишком сильно сопротивляться.       — Бакуго, — как можно спокойнее заставил себя произнести Тодороки, — тебе не кажется, что это немного?..       Он едва не заметил, как ему сунули в рот таблетку, и от шока его губы так и замерли приоткрытыми.       Альфа насильно кормил его подавителями, и в этом не было ничего цивилизованного или умеренно здравого, но Шото был полностью поглощён осознанием того, что пальцы Бакуго были между его губами. У него во рту. С пальцем, прижимающимся к его языку.       Он моргнул, широко открывая глаза, и альфа выглядел таким же застывшим, как Шото почувствовал жар. Температура его тела стремительно росла, а странная близость этого положения только усугубляла ситуацию с каждой секундой.       Именно в этот момент какая-то важная программа в его голове, очевидно, перестала работать — в следующее мгновение он облизывал палец Бакуго, словно это был совершенно нормальный жест между друзьями.             Раздался тихий и одновременно жалобный звук, и омеге потребовалась секунда, чтобы заметить, что это он издал его.              Взгляд, брошенный на Тодороки, вызвал совершенно новую волну паники и осознания, которая захлестнула его, и это было заметно. Красные глаза потемнели и внезапно посмотрели на него так, словно он был добычей перед голодным всеядным.       Шото должен был что-то сделать, и быстро. Иначе он не знал, что произойдёт.       — Что за… Чёрт возьми, ты только что укусил меня?!       Омега почувствовал почти болезненное разочарование, когда Бакуго отдернул руку и взглянул на него после первого мгновения удивления.       Другая его рука всё ещё была запутана в волосах Шото.       Тодороки проглотил таблетку, которая начала растворяться на языке, и всё его существо затопило осознание, что только что он чувствовал пальцы альфы у себя во рту, на языке, между зубами. А теперь всё закончилось, и он задался вопросом, было ли разочарование уместной эмоциональной реакцией, когда именно он в первую очередь прекратил контакт.       — Я… запаниковал?       Это было, пожалуй, так близко к правде, и Шото ничего больше не произнёс, потому что мог сболтнуть лишнее. Он не мог смотреть Бакуго в глаза, чувствуя, каким слишком тёплым было его лицо и как бешено колотилось сердце. Он лишь надеялся, что его голос не выдал, насколько тяжело ему было.       — Бред. Ты никогда не паникуешь, — альфа не выглядел так, будто хотел врезать ему, но Тодороки подумал, что, возможно, это то, что ему нужно. Что-то, что помогло бы ему прийти в себя.       — Бакуго, — голос Шото походил на торопливый шёпот, хотя он изо всех сил старался казаться спокойным и собранным, — мне очень жаль. Ты можешь уйти, если хочешь. Я уверен, что скоро почувствую себя лучше.       Послышалось низкое рычание, и омега едва не издал звук в ответ, но вовремя сдержался.       — Если ты хочешь, чтобы я свалил, Ледышка, попробуй вышвырнуть меня, — альфа выпрямился, посмотрев на него сверху вниз. Тодороки не клюнул на приманку, хотя часть его очень хотела этого.       — Ты… не хочешь уходить? — тихо спросил он. В его тоне было что-то слишком обнадёживающее, и, наверное, Бакуго тоже услышал это.       — Чёрта с два я уйду, пока не буду уверен, что чёртовы подавители подействовали. Ты явно сходишь с ума.       — Я… не сумасшедший, — возразил Тодороки, хотя на самом деле не был в этом уверен.       — Ты лизнул мне палец, а потом укусил меня, как чертов терьер.       Разномастные глаза расширились от этого заявления, хотя омега должен был ожидать какого-то комментария по поводу своих противоречивых действий. Тем не менее его лицо неприятно потеплело, когда он попытался возразить:       — Ты сам засунул свои пальцы мне в рот.       Вся тяжесть этой реальности, казалось, запечатлелась в голове Шото только сейчас, когда он произнес это вслух.              — Потому что тебе нужно было принять свою сраную таблетку! И это так беспокоило тебя, что тебе нужно было лизнуть мой палец, или что?       Тодороки кивнул, одновременно отрицая:       — Нет. То есть да. Я не… Я просто…       Он замолчал и издал разочарованный звук, не совсем уверенный, что вообще пытается сказать. Сейчас он был не чем иным, как ходячим противоречием.       А затем Бакуго рассмеялся.       Омега уставился на него с чем-то средним между замешательством, благоговением и раздражением.       — Что тут смешного?       — Ты, очевидно. Ты чертовски не в себе. Никогда не думал, что доживу до того дня, когда у тебя не будет подготовлен проклятый ответ.       — Со мной всё нормально.              — Заткнись, не тебе решать, — рыкнул Бакуго, но тень улыбки по-прежнему была на его лице. Тодороки обнаружил, что почти готов проиграть спор просто ради того, чтобы снова увидеть это выражение.       Почти.       Он должен был позволить Бакуго выиграть, но альфа ненавидел незаслуженные победы. Поэтому Шото бросил вызов:       — Если я и правда не в себе, то в этом виноват ты.       После этого заявления наступил странный момент молчания.       — Ну и что, чёрт возьми, это значит?       Тодороки и сам бы хотел знать.       Он не мог выразить словами всё, что это могло означать, чтобы другой понял бы его.       — Ничего.

///

      Бакуго не мог определить, были ли это поступки внутреннего омеги Тодороки или же его самого, но, чёрт возьми, его поведение чертовски сбивало с толку.       Жар и холод были чёртовым преуменьшением.       На мгновение он подумал, не подмять ли омегу под себя и не вытянуть из него ответ. Альфа правда хотел бы узнать, что же он имел в виду, но в данный момент больше всего его волновали не разговоры.       Его главной проблемой было не сойти с ума.       Проклятое желание залезть на Тодороки, или зажать его между ним и стенкой, или прижаться к нему было настолько чертовски непреодолимым, что, возможно, ему не стоило здесь находиться. Но ни за что на свете он не мог заставить себя уйти. Даже одной этой мысли было достаточно, чтобы он зарычал, словно животное.       Фактически, он оказался в ловушке и держался только за счёт своей силы воли. Нечеловеческой силы воли. Бакуго никогда не подумал бы, что обладает таким её количеством. Это было даже хуже, чем пытаться сдерживать гнев. В отличие от ярости, альфа-инстинкты происходили из глубины его души, и он просто хотел убедиться, что с этим идиотом всё в порядке.       Он чувствовал себя нянькой, которую заставили работать до наступления течки с ужасной зарплатой.       Или с лучшей зарплатой.       Если только возможность смотреть на Тодороки считалась наградой. Он опустился так низко, что его почти устраивала эта ситуация, хотя альфа был уверен, что это не так. Поэтому, ради них обоих, он не шевелился и повторял себе, что в какой-то момент лекарство подействует и тогда нахождение рядом с Тодороки не будет похоже на непринуждённую вечернюю прогулку по минному полю ради красивого вида.       Даже без запаха (спасибо Богу за блокаторы, потому что это стало бы вишенкой на вершине этой умственной и физической пытки) омега умудрялся быть невыносимо красивым и очаровательным беспорядком и при этом совершенно не осознавать, что он делает с альфой. Как Тодороки мог быть таким глупым, Бакуго не знал.       Образ его розовых губ вокруг пальцев альфы и ощущение удивительно тёплого языка, пробежавшего по его коже, навсегда запечатлелись в его памяти, и он ненавидел себя за то, что позволил этому случиться. В то же время это чертовски было необходимо, иначе бы он наблюдал за тем, как омега полностью впадает в течку. Само по себе это было чертовски мученическим актом.       Он сомневался, что Тодороки оценил это или даже знал, что он сделал с альфой. Потому что омега был тем ещё садистом, чем на самом деле думал Бакуго. Тот звук, который издал Ледышка… блять. Он не мог позволить себе думать об этом, пока не останется один в своей комнате и не начнёт подвергать сомнениям все свои жизненные выборы.       — Когда-нибудь я прибью тебя, — сказал он скорее по привычке.       Конечно, омега должен был быть ослом и проигнорировать это заявление, сказав что-то совершенно неловкое и неподходящее:       — Спасибо.       — За планы покончить с твоей жизнью?              — За помощь. И за то, что заставил принять лекарство. Если бы у меня началась течка… это было бы нелегко объяснить отцу, и я был бы вынужден взять недельный отдых.       — Конечно, ты бы беспокоился об этом, — сухо заметил Бакуго, — но неважно, я ведь ничего особо не сделал. Ты бы и сам смог принять подавители.       — Я правда так думаю, — возразил Половинчатый, звуча слишком искренне.       — Просто перестань уже болтать.       — Хорошо, — легко согласился омега, и это был не тот ответ, которого ожидал альфа.       — Не будь таким чертовски послушным, это пугает.       То, что это пугало его, было преуменьшением, и слово «послушный» можно было легко заменить на что-то вроде «нервно-тревожно-мягкий». Бакуго одновременно ненавидел и любил эту версию Тодороки — вот настолько запутались мысли альфы.       Он не был омегой, впадающим в течку, но, честно говоря, его положение тоже было не легче. Кто-то должен был дать Бакуго чёртову медаль.       — Про…       — Не смей, чёрт возьми, снова извиняться, — прорычал блондин. Его напряжение совсем немного, наконец, прорвалось наружу, заставляя звучать его гораздо злее, чем он был на самом деле.       Тодороки застыл, и его шокированный взгляд в сочетании с жёсткой позой вновь заставили Бакуго почувствовать себя колоссально хреновым альфой. По крайней мере, рядом с Тодороки. Его сильная реакция, вероятно, была связана с течкой, но тем не менее блондин ощущал себя как в дерьме, что он не подумал о том, как она повышает чувствительность к запахам.       К счастью, всего через несколько секунд Тодороки, кажется, пришёл в себя, посмотрел на свои руки (Бакуго не знал, было ли это знаком подчинения или же омега просто избегал зрительного контакта и вёл себя, как обычно, странно) и удручающе пробормотал:       — Это… ужасно раздражает.       Альфа мог только предположить, что он говорил о своём собственном теле и реакциях, которые оно вызывало у него; он, чёрт возьми, мог понять. На другом уровне, конечно, но тем не менее Бакуго знал, каково это — бороться со смущающе странными инстинктами.       — Ты дрожишь, — заметил он, почувствовав необходимость указать на это, — разве течка не должна вызывать ощущение тепла?       Бакуго тут же захотелось врезать самому себе за этот вопрос. Наверное, он был похож на того идиота, который прочитал всего одну книгу о предмете, а уже возомнил себя экспертом.       Ну, он был хорош во многих вещах, но точно не в этом.       — У меня ещё нет течки. Предшествующие ей часы обычно во многом похожи на подъём и спад, — немного стеклянные разномастные глаза смотрели вверх, частично прикрытые нехарактерно растрёпанными волосами, — думаю, моя причуда не делает это намного лучше.       — Ты определённо выглядишь дерьмово.       Это прозвучало так чертовски неправильно, что Бакуго подумал, что в этой жизни он никогда больше не откроет свой чёртов рот.       Он совершенно не мог справиться с этим взглядом омеги и снова заговорил.       — Ледышка, ты ведь знаешь, что не выглядишь дерьмово, — беспомощно поправил себя альфа, вспомнив о практике перед зеркалом, — и даже когда ты выглядишь дерьмово, ты всё равно выглядишь лучше, чем другие люди в хорошие дни. Я имею в виду… Блять, точно не уродлив и что-то в этом роде. Просто. Ты выглядишь так, будто тебе чертовски холодно, и тебе, наверное, стоит выпить воды, или съесть что-нибудь, или завернуться в одеяло, или… я не знаю, что делают омеги, когда у них… Я имею в виду, это было не грёбаное оскорбление.       Тодороки смотрел на него так, словно у него выросла еще одна голова или он открыл ему тайны этой бессмысленной вселенной. А затем его разномастные глаза опустились на его губы и уставились на них на протяжении половины вечности, едва не заставив Бакуго зарычать от отчаяния. Казалось, его даже не волновало, насколько это очевидно, а может, его голова была просто затуманена.       «Подъёмы и спады» звучали примерно правильно. Бакуго понятия не имел, что на самом деле чувствовал Тодороки, потому что омега перешёл от облизывания его пальцев к спокойному изложению фактов о своей течке.       — С каких это пор ты заботишься о том, чтобы не оскорблять людей? — спросил Тодороки более ошеломлённо, чем выглядел. Альфа подумал, слышал ли этот идиот хоть слово из того, что он сказал; это было не извинение, а грёбаный комплимент… или что-то вроде того.       — Ха? Конечно, да. Отвали, я хороший человек.       — Иногда.       Бакуго уже приготовился выплюнуть очередное оскорбление, но не успел.       — Ты тоже можешь сесть на мой футон.       Это было абсолютно неожиданное дополнение к его односложному ответу, которое Половинчатый мог придумать.       Ну и что, блять, это значит?       Какого чёрта ему только что дали на это разрешение?       Тодороки уже перебрался на свой футон и смотрел на Бакуго так, словно ему не просто разрешили сесть, а словно омега чертовски хотел, чтобы блондин подошёл к нему и сел.       — Ты делаешь это нарочно, — упрекнул альфа.       — Делаю что?       — Вот это! — Бакуго указал на Тодороки.       — …Сижу здесь?       — Да пошёл ты, мне пора.       — О, — пробормотал Тодороки, и Бакуго сделал ошибку, посмотрев на него; он явно не учился на прошлых. Он становился хре́новым персональным детектором печали, и ему это ни капельки не нравилось. Но альфа не мог притвориться, будто не заметил разочарование на лице омеги. Возможно, оно было не столь явное, но для блондина — всё очевидно.       Бакуго был готов проигнорировать это ради общего блага, пока Тодороки не попросил:       — Ты можешь остаться ещё ненадолго?       Омега явно выглядел неловко, высказывая эту просьбу, а альфа был слишком ошеломлён, чтобы что-то предпринять.       Ну, за исключением того, что Бакуго подошёл к нему и сел рядом, стараясь не смотреть в глаза. В этот момент он, блять, не мог смотреть Тодороки в глаза. Альфа старался не шевелиться и сохранять дистанцию между ними, что бы это ни значило для них в данный момент.       В комнате наступило минутное неловкое молчание, пока он не сломался и не спросил:       — Зачем?       Их глаза встретились, и руки Бакуго чесались просто прикоснуться к омеге. Где угодно, только на мгновение.       — Твой запах успокаивает меня, — безжалостно ответил Тодороки с невозмутимым лицом (ну, учитывая ситуацию). Это было ещё одно заявление, которое исходило от Половинчатого и могло означать всё или ничего.       Бакуго не мог догадаться, что именно из этих двух вариантов. Но он мог набраться смелости, потенциально совершив ошибку, повернуться к омеге и спросить:       — Даже сейчас?       Дерзкая ухмылка, сопровождающая вопрос, была легко сбита тем, что произошло дальше. Тодороки вдруг обнял его и положил ему голову на плечо, из-за чего Бакуго был почти убеждён, что у него галлюцинации.       — Прости, — хватка омеги только усилилась, и Кацуки на 100% был уверен, что Тодороки ничуть не сожалеет об этом. Казалось, он хотел задушить его своей хваткой, скорее эмоционально, чем физически. А может, и так, и так.       И это, блять, работало.       — Прекрати, — голос альфы был чертовски слаб, он разрывался между криком, бегством и улыбкой, как какой-то идиот, — извиняться за всё.       Бакуго почувствовал холодное дыхание на своём плече, когда омега пробормотал, прижимаясь к нему:       — Но мне очень жаль. Это смущает.       Только Половинчатый мог сказать такое вслух, подумал альфа и ощутил непонятное чувство нежности в ответ на его странность.       — Это не твоя вина.       Одна из причин, по которой было трудно поверить, что Тодороки омега, заключалась в том, что он всегда казался таким отстранённым. Обычно омеги нуждались в близости больше, чем любой другой вторичный пол, и вдобавок ко всему температура Ледышки была на 20 градусов ниже нормы (если подумать, Бакуго понятия не имел, какая температура тела являлась для него здоровой).       Каким-то образом этот полузамёрзший болван выбрал именно Бакуго из всех людей, которые с радостью приняли бы Тодороки в свои объятия и согрели его.       Все остальные могли бы сразу отвалить.       Очнувшись от секундного паралича, блондин не удержался и положил свою руку на поясницу омеги (и это ощущение ему слишком понравилось), притянув его ближе; этот угол был чертовски неудобным. Не то чтобы Бакуго был хорош в обнимании людей, но он сомневался, что Тодороки имел хоть какое-то представление о том, как это работает.       Бакуго был ужасен в мягких вещах, но, по крайней мере, он хотел попробовать.       И это вроде как сработало. Или ему показалось.       Он был и взволнован, и спокоен, как никогда за весь вечер.       А потом Тодороки вздохнул рядом с ним, даже не подозревая, что такое дерьмо сотворило с альфой. Но с омегой в его объятиях ему, честно говоря, не хотелось жаловаться. Тем не менее он произнёс:       — Ты должен мне за это.       — Справедливо, — в голосе Тодороки была слышна улыбка.       Знание того, что его близость на самом деле была полезной, а не тревожащей или нежеланной, казалось странным. Странным и чертовски приятным, нереальным.       Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал бы ему, что он будет обниматься с Тодороки Шото, он бы убил их.       Бакуго немного усилил хватку, их груди прижались друг другу, а головы уткнулись друг другу в плечи.       — Ты тёплый, — пробормотал омега и издал звук, похожий на мурлыканье кошки. Альфа заставил себя не заострять на этом внимание, потому что, чёрт возьми, ему хотелось услышать ещё больше этих звуков.       Ох, блять.       — У меня нормальная температура. Ты просто Шото Тодороки, кубик льда в форме человека.       Невозможно было не заметить, как омега внезапно напрягся в его объятиях, и через мгновение альфа понял, что он только что произнёс его имя.       У Бакуго была склонность придумывать свои собственные прозвища для людей, а не использовать их настоящие имена, не утруждая себя их запоминанием, потому что это казалось… чертовски личным. Но это ведь не могло быть настолько важно?       Когда не последовало никакого ответа, кроме неровного дыхания, Кацуки спросил:       — Ты в порядке?       Он чувствовал, как тело между его руками понемногу теряет напряжение, как будто Тодороки заставлял себя успокоиться, наполовину успешно.       — Может, ты и прав, — ответил омега странно холодным голосом.       — Конечно я прав, идиот.       — Нет, я имею в виду… Может, тебе лучше уйти?       Это был удар под дых.       Конечно, Бакуго уже испытал свою долю таких ударов, но этот был совсем другим. На мгновение он застыл.       — Ты это серьёзно? — спросил он в отчаянии. Руки Тодороки всё ещё крепко обнимали его.       — …Да.       — Тогда перестань, блять, обнимать меня, — прорычал альфа, и отвратительное чувство разочарования и боли заполнило его грудь. Он ненавидел, что каким-то образом Тодороки смог сделать это с ним.       Омега не переставал обнимать его ещё секунд десять. Бакуго хотелось от досады швырнуть его в угол, но он не смел пошевелиться, надеясь, что вопреки всему Ледышка просто забудет о своих словах и останется на месте.       Но нет.       Вместо этого Тодороки отстранился от Бакуго. Это заняло так много времени, что казалось, словно это грёбаная замедленная сцена в кино. Но от этого ничуть не стало легче. Расстояние между ними причиняло почти физическую боль, и альфа не мог вынести всей этой медлительности. Ему нужно было выбраться из этой ситуации, и побыстрее.       Он встал, прежде чем у него возникла возможность встретиться взглядами, и бросился вон из комнаты, чтобы Тодороки не успел передумать и попытаться поспорить с ним по этому поводу. К счастью, гнев сменился обидой, и он смог заставить себя двигаться. Бакуго не собирался выставлять себя идиотом, встав на колени и умоляя дать ему еще минуту или две того, что только что было.       Теперь, когда это безумие закончилось, все показалось гребаным лихорадочным сном, и блондин громко выругался в пустой коридор.       — К чёрту тебя! К чёрту всё!