Шрам

      Шото просыпался медленно, без пронзительного звона будильника и без малейшего представления, который час. Всё казалось таким уютным, и он ещё не до конца пришёл в себя, чтобы решить, что же его разбудило на самом деле.       Он осознавал лишь одно — его кровать пахла по-особенному приятно.       Омега немного пошевелился, уткнулся головой в подушку и потерся лицом о мягкую ткань, услышав, как издал вздох, похожий на вздох опьяненного сном человека.       Потребовалось ещё несколько мгновений, прежде чем Тодороки ощутил на своём плече какую-то тяжесть. Ощущение не досаждало ему, а наоборот: давление напоминало чувство, когда зимой тебя заворачивают в очень тяжёлое одеяло, укладывая на кровать.       Только сейчас была не зима и это явно было не одеяло.       Однако осознание происходящего не встревожило его; было так хорошо, что, вероятно, Шото мог бы снова заснуть, если бы оставил глаза закрытыми.       Он смутно заметил, что в какой-то момент начал мурлыкать (возможно, во сне?), настолько тихо, что это было едва слышно. С каждым выдохом его грудь вибрировала, и омега не мог вспомнить, когда в последний раз просыпался, чувствуя себя так хорошо в своём собственном теле. Это вызывало удивление, особенно учитывая, что он не привык делить кровать с…       Поток его мыслей мгновенно остановился, и Шото наконец-то очнулся ото сна, чтобы задаться вопросом о ситуации. Он осторожно подвинулся и замер, когда его спина встретила сопротивление, подтверждая его догадки, что да, прямо за ним была тёплая грудь.       Омега удивлённо распахнул глаза, потеряв всякую возможность снова погрузиться в сон в блаженном неведении, и моргнул от раскинувшейся перед ним темноты комнаты, попытавшись подавить зарождающееся волнение.       Первое, что он смог разглядеть при тусклом свете, были хорошо узнаваемые, крепкие руки, образующие вокруг него клетку: одна лежала на футоне прямо под его головой, другая была перекинута через его плечо.       И стало совершенно ясно, что это было не одеяло.       Тодороки двигался медленно, очень медленно, однако его сердце билось всё быстрее и быстрее. Настолько, что, казалось, оно могло вырваться из груди в любой момент.       Запах говорил сам за себя, даже не стоило задаваться вопросом, кто лежал с ним на его постели. Но его было недостаточно. Шото хотел увидеть всё своими глазами, убедиться, что это происходило на самом деле. Что его подсознание не играло с ним, что он не спал и не видел один из тех реалистичных снов, которые почему-то всегда касались Бакуго.       Он изо всех сил старался дышать ровно, даже когда его правое плечо коснулось груди альфы, и не обращать внимания, что даже сквозь одежду чувствовались мускулы. На мгновение Шото представил их в этой же ситуации, только без повседневной одежды… и попытался не придать этой мысли большого значения.       Она появилась просто из ниоткуда, и он только что проснулся, поэтому ему разрешалось иметь всякие странные мысли. Возможно.       Он рисковал разбудить Бакуго, поворачиваясь (в очень медленном темпе, потому что Тодороки пытался предотвратить такое развитие событий) только чтобы мельком увидеть лицо альфы; он не мог просто остаться лежать к нему спиной. Одного быстрого взгляда могло быть достаточно. Достаточно, чтобы запечатлеть образ в своей голове и вспоминать его как реальный, когда-то произошедший в его жизни.       Его, просыпающегося в объятиях Бакуго.       Их, разделяющих одно одеяло. Одно тепло.       Было трудно разобраться, насколько это было естественным или почему этот момент казался Шото таким важным.       В комнате стояла тишина, и было слышно лишь ровное дыхание альфы. Тодороки не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь Бакуго спящим, и у него складывалось ощущение, что альфа не позволял себе засыпать в присутствии других людей.       Он был слишком взвинчен в социальных ситуациях, в отличии от Шото, который мог заснуть практически где угодно, иногда слишком легко.       Шото чувствовал, что это была своего рода привилегия, которой не было у большинства людей.       Как только омеге удалось перевернуться на спину, не разбудив другого, хватка Бакуго усилилась, и холодный бок Тодороки прижался к тёплой груди альфы. Рука блондина переместилась на его другое плечо, пальцы свободно легли на одежду. Его собственная кожа ощущала прикосновение даже через ткань. Шото мысленно сосчитал до трех и сказал себе, что ему нужно успокоиться и что это верный признак того, что альфа спал, потому что в противном случае он не стал бы так себя вести.       Но Тодороки всё же немного подождал, просто чтобы убедиться.       Он вытянул шею, чтобы посмотреть на лицо альфы, и не смог определить собственные чувства.       Тот небольшой свет, падающий в комнату через окно, отбрасывал на лицо Бакуго мягкие тени. Омега заметил, что даже во сне в его чертах чувствовалось напряжение. Возможно, альфа просто так часто смотрел на людей, что это выражение уже стало привычным. Но всё же была разница: его губы не были сжаты в такую жесткую линию, как обычно, а брови не насуплены в гневе или раздражении.       Возможно, одного быстрого взгляда было мало.       У Шото нечасто появлялась возможность смотреть на Бакуго в такой близости. В основном, он глядел на него из другого конца комнаты или в течение относительно коротких мгновений во время разговора. Никогда без того, чтобы что-то происходило на заднем плане или без какого-либо поддразнивания между ними двумя. Тодороки никогда не был достаточно близко, чтобы по-настоящему сосредоточиться на изгибе его светлых ресниц или мягких тенях в уголках губ.       Шото почувствовал странное желание провести пальцами по губам Бакуго. Они выглядели хорошо — не сухие и не слишком мягкие. Вероятно, в самый раз, но омега отказывался думать, для чего они были в самый раз…       Не было нужды прикасаться к ним.       Единственные два варианта заключались в том, что либо они будут чувствоваться в самый раз, либо нет. В любом случае, что бы он делал с этой информацией? Он никогда не думал так много о чьих-то губах, пока не обнаружил своё притяжение к Бакуго, и, наверное, это было странно зацикливаться на них.       Для друга.       Однако он продолжал смотреть на них, наполовину ожидая, что Бакуго проснется, заметит это и назовет его жутким.       Спустя какое-то время альфа снова сдвинулся, каким-то образом по-прежнему пытаясь притянуть Шото ближе, словно он был подушкой, расположение которой было неправильно. Только когда его голова прижалась к ключице Бакуго, а его плечо и рука были зажаты между ними обоими, Шото внезапно задал себе самый очевидный вопрос.       Почему они снова оказались в таком положении?       Он даже не задумывался ни о чём из этого, слишком ошеломлённый сложившейся ситуацией.       Но теперь он вспомнил всё чуть ли не слишком быстро. Начиная с утренних событий и заканчивая его срывом под конец дня. Внезапное чувство стыда охватило всё существо Шото, когда понимание, в какое положение он поставил альфу своими действиями, настигло его. Каким жалким он, должно быть, казался, плача и дрожа, даже не способный что-то объяснить между рыданиями.       Он не понимал.       Не понимал, почему Бакуго позволил ему намочить его слезами свою рубашку, почему пожертвовал своим свободным временем, чтобы позаботиться о нём. И почему, после всего альфа согласился лечь рядом с ним и оставался достаточно долго, чтобы заснуть в его комнате, вместо того чтобы подождать, пока Шото заснёт, и уйти.       Из тысячи вопросов у Шото был один, о котором он не хотел думать.       Это был даже не совсем вопрос.       В его животе появилось странное чувство, которое, возможно, не было полностью физическим, но, несомненно, присутствовало. Тодороки удивлялся, почему, несмотря ни на что, самой сильной эмоцией в нем был не стыд или унижение, а сильное чувство благодарности, которое было трудно выразить словами.       Что-то тёплое, трепещущее. Слишком чуждое, чтобы он мог дать этому название или хотя бы попытаться, но слишком явное, чтобы его игнорировать.       Он не знал, что делать с этим чувством, и вместо этого сосредоточился на благодарности.       Его не называли досадной помехой, не заставляли замолчать. Бакуго сказал ему, что он не сердился на него, и только сейчас в голове Шото прояснилось, что это не было ложью. Поступки альфы доказывали это; Бакуго, конечно, не был терпеливым человеком, но в течение некоторого времени он был невероятно терпелив с Тодороки. Омега не знал, как относиться к этому, но действия блондина, несмотря на то, какими чуждыми они были, по-видимому, помогли ему.       Это было заметно потому, что он не запаниковал, когда последовал за своим внезапным желанием повернуться к Бакуго и прижаться лбом к теплой коже его шеи, закрыв глаза от того, насколько совершенно мирным был запах альфы в этот момент. Они так хорошо подходили друг другу, подумал омега.       Временами, находясь в одиночестве в своей постели, у него проскальзывали мысли, каково это — разделять с кем-то подобные моменты. Потребность в близости была одним из тех омежьих инстинктов, которые иногда было трудно игнорировать. Тодороки никогда не предполагал, что что-то подобное могло произойти с ним в действительности или что ему было позволено желать этого. Именно поэтому он бесчисленное количество раз вытеснял эту мысль из своей головы.       Особенно с Бакуго — это было последнее, что он видел во сне.       И даже если бы Шото попытался, он не смог бы представить никого другого, кого бы хотел видеть на месте альфы. Одна мысль об этом заставляла всё протестовать внутри него.       Омегу всё ещё удивляло, как быстро он привык к более мягким моментам с, возможно, одним из самых грубых людей, которых он знал. И как он был зависим от них; эти моменты казались ему такими дорогими, несмотря на внутреннюю борьбу, которая возникала после них.       Может быть, он выплакал большую часть тревожных мыслей из своего существа ранее, потому что в это самое мгновение он отказывался думать, что что-то из этого было неправильно.       Если Бакуго не был против ослабить бдительность и поспать рядом с ним, то Шото не возражал против их близости. Он позволил своим чрезмерным размышлениям испортить один из подобных моментов, и это не должно было повториться, не сейчас.       Его тело, казалось, полностью согласилось с этим; Шото не смог удержаться от мурлыканья, как кот на солнце, слишком уютного и сонного для тяжёлых мыслей. Такой тихий шум не должен был разбудить альфу.       Это продолжалось в течение нескольких минут. Только запах Бакуго, не дымный, а сладкий, и Шото, практически тающий в его руках. Он подумал, что вся его постель будет пахнуть альфой ещё несколько дней, и эта мысль понравилась ему гораздо больше, чем…       — Как, черт возьми, ты это делаешь?       Вопрос разбавил тишину, и Шото почувствовал, как горло Бакуго завибрировало от слов.       Омега сделал нарочито медленный вдох.       — Ты проснулся, — прошептал Тодороки, прижимаясь к тёплой коже, удивлённый, но не желающий отодвигаться. Часть его надеялась, что альфа, возможно, разговаривал во сне; Шото ещё не был готов, чтобы момент закончился, как бы нелепо это ни звучало даже для него самого.       — Уже как несколько минут, — ответил блондин, и омега не смог расшифровать его тон. Он мог только предположить о том количестве времени, сколько Бакуго уже не спал, и постарался не показать своего удивления. Шото изо всех сил пытался не позволить температуре своего тела повыситься.       — О, хорошо, — неловко пробормотал Тодороки, — …м, что делаю?       Бакуго не сделал ни малейшего движения, чтобы отодвинуться, и омега был совершенно не против такого странного разговора. Ему нравился голос альфы, немного хрипловатый ото сна.       — Мурлыканье.       Его лицо потеплело от вопроса, и Тодороки почувствовал себя так, словно его поймали на краже конфет. Он не знал, как это объяснить, да и не помнил, что вообще этим когда-нибудь занимался.       — А, это… связано с пространством между голосовыми связками, я думаю? Это звук, производимый при вдохе и выдохе…       — Я знаю, что такое мурлыканье, каждая чертова кошка так делает. Мне просто интересно, каким образом это делаешь ты. Я никогда не слышал подобного от человека, — в голосе альфы не было ни капли раздражения. И по какой-то странной причине осознание, что Бакуго никогда не слышал такой звук от других омег, автоматически завладело вниманием Шото.       Он постарался не издать в ответ на это ещё один счастливый звук.       — Это омежье.       Бакуго молчал, обдумывая сказанное.       — Это случается, когда… мм. Раньше мне лучше удавалось подавлять это, — пробормотал Шото. Говорить об этом так открыто было странно, и он был благодарен за отсутствие зрительного контакта.       Альфа молчал еще долгое время, и Тодороки задумался, не стоит ли ему установить между ними некоторое расстояние.       — Ты остановился, — заметил Бакуго.       — Потому что это странно.       — Как это, чёрт возьми, может быть странным, если это то, что просто случается.       Шото мог бы придумать целый список вещей, которые «просто случаются», но при этом являются странными или неловкими. Он постарался удержаться от того, чтобы не потереться лбом о шею другого, и глубоко вздохнул. Бакуго так приятно пах — конечно, он проснулся, чувствуя себя более чем хорошо.       — Это происходит, когда мне комфортно, — признался Тодороки и почувствовал, как грудь альфы расширилась от глубокого вздоха, — но я не хотел, чтобы тебе было неудобно.       — Какого хрена ты думаешь, что мне от этого не по себе?       — Это не так?       — Нет, так что не бери в голову всякую чушь.       Шото был определённо виновен в предположении. Он представлял, что было бы странно проснуться от такого, потому его озадачило, что Бакуго не возражал. Конечно, это не означало, что ему это нравилось, но, по-видимому, и не наоборот.       — Значит, тебе уже лучше?       На этот вопрос было довольно легко ответить. По сравнению с тем, что было несколько часов назад, Шото снова чувствовал себя нормальным человеком. Или настолько нормальным, насколько это вообще было возможно, когда рука Бакуго все еще лежала под его спиной, а его голова была так близко к шее альфы, что омега мог бы просто лизнуть его кожу, если бы расстегнул одну из верхних пуговиц белой рубашки. Или, в качестве альтернативы, немного оттянуть ткань вниз или приподнять голову… Не то чтобы он собирался претворить это в действительность, но внезапно он осознал, что мог бы это сделать. Ледяной герой затруднялся сказать, хорошо это или плохо.       — Да, намного лучше. — Тодороки задался вопросом, какова бы была на вкус кожа Бакуго, если бы он… Омега постарался не зацикливаться на этой мысли. — Мне жаль, что так получилось.       Послышалось рычание. Шото слегка напрягся при этом звуке, но в остальном сумел сохранить самообладание.       — Останови эти чёртовы извинения. Я спросил об этом не потому, что хотел, чтобы ты извинился.       Омега мягко кивнул.       — Тогда почему ты спросил?       — Потому что, — начал альфа, на мгновение замолчав, — я просто хочу знать. И я не уверен, что я, чёрт возьми, сделал, чтобы так напугать тебя, но если ты скажешь мне, что это было, я больше не буду этого делать.       — А.       — Что «а»?       — Что ты имеешь в виду? — растерянно спросил Шото.       — Ты правда хочешь, чтобы я сказал это вслух? — В голосе Бакуго звучало недоверие, и Тодороки не был уверен в том, куда вел этот разговор.       — Вот так работают разговоры — произносить вещи вслух, — он хорошо знал, какой будет реакция.       — Какого хрена ты снова стал занозой в заднице через пять минут после пробуждения?       — Я не сплю уже больше пяти минут.       — Не в этом дело.       — Тогда в чём?       Они молчали.       — Поскольку ты, по-видимому, уже успел всё забыть, я, чёрт побери, обнял тебя, и ты начал плакать и паниковать. Просто скажи, если ты не хочешь, чтобы я делал подобное дерьмо, я не буду. Потому что я не знаю, чего ты от меня хочешь.       — Нет. — Слово вырвалось у него быстрее, чем он успел подумать. На этот раз его голос был менее спокойным.       — Что «нет»?!       Омега едва заметил, как он протиснул руку выше и начал возиться с воротником рубашки Бакуго. Наличие чего-то, к чему он мог прикоснуться, помогало ему не так нервничать, и, к счастью, альфа не стал задавать вопросов.       — Ты не сделал ничего плохого, — произнёс он несколько рассеянно. — Просто я…       — Ты? — надавил альфа, как всегда деликатно. Шото расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и снова застегнул её. Его пульс учащённо бился, и он не знал, почему. Это могло быть по разным причинам. Возможно, от ощущения ноги Бакуго на его лодыжке. Или из-за темы. Или из-за всего вместе.       — Запутался, потому что я… я не должен был делать этого, — Тодороки провёл большим пальцем по гладкой поверхности кнопки, даже сам не понимая, что он имел в виду.       — Не мог бы ты быть немного конкретнее? Ты сам сказал, Ледышка, что разговоры работают, когда вещи произносят вслух.       Омега вздохнул.       — Я плакал не потому, что ты обнял меня. А потому, что знал, что не должен вести себя как омега. Не должен наслаждаться такими вещами, как объятия или запахи. И не должен мурлыкать, когда мне комфортно. Это просто… странно, — его голос становился тише, пальцы замерли.       Он едва успел заметить предупреждающее рычание альфы, как его быстрым движением опрокинули на спину, и задохнулся, когда Бакуго навис над ним:       — Тодороки.       Поза странно напоминала драку, и омега уже подумывал вырваться из его хватки, но вместо этого Тодороки уставился на альфу, раздраженный тем, что у него перехватило дыхание. Это напоминало и о других вещах.       — Да? — Он закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на то, как близко были их лица. Как легко было бы закончить этот неудобный разговор прямо сейчас, потянув альфу вниз еще немного и…       — Посмотри мне в глаза, чёрт возьми, — приказал Бакуго, голос был жёстким.       Шото с неохотой открыл глаза, и его рот распахнулся от интенсивности, видимой в красных глазах напротив; несмотря на отсутствие нормального освещения, было ясно, насколько сильно альфа был сосредоточен на нем. Только на нем.       Почти слишком сосредоточен.       — Что?       — Подумай хоть раз головой, потому что вот вопрос на миллион долларов. Ты омега, согласен?       Шото кивнул.       — Отлично. Тогда напомни мне, какого хрена кто-то, в первую очередь ты, должен ругать тебя за то, что ты так себя ведешь? Ты не идиот и знаешь, что такой тип мышления нездоровый.       Рационально он знал, что подавлять свои чувства — вредно. Но это было его второй натурой. Он чувствовал, что в его голове присутствуют две противоречивые идеи, которые имели смысл и в то же время нет. Он мог сказать, что многое из этого было нездоровым, но не мог просто щелкнуть выключателем и смириться со всеми своими инстинктами.       Даже если ему почти хотелось этого, но, как ни парадоксально, что-то в изменении его мыслей было пугающим. Как будто, как только он позволит себе немного больше свободы, хрупкий кусок стекла, который был его самоконтролем, разобьется, и вода начнет выливаться из всех трещин.       — Я не могу просто… — начал он, но не знал, как закончить предложение, и бессмысленно добавил. — Ты ведь знаешь, что никто не должен знать об этом.       — Мы не говорим ни о ком другом, Ледышка. Я не говорю тебе, что ты должен ходить и пихать всем в лицо тот факт, что ты омега. Мы говорим о том, почему ты говоришь себе, что твои природные инстинкты какие-то странные.       Шото отвёл взгляд, вопрос давил на него тяжёлым грузом. Он не знал, как ответить на него, не копаясь в воспоминаниях; ему не хотелось этого делать, не сейчас.       В конце концов он произнёс:       — Это не так просто.       — Тогда мы, чёрт возьми, упростим это.       — Как? — Он посмотрел на Бакуго и заметил, как тот нахмурился.       — Вобьём в твою голову, что с тобой всё в порядке. И когда ты думаешь иначе, ты останавливаешься на одно чертово мгновение и говоришь что-то о дерьмовых сомнениях в своей голове вместо того, чтобы молчать и ругать себя за это. Ты можешь так сделать?       Это звучало не так-то просто для Шото.       — …Я могу попробовать. Но это правда не твоя проблема, которую нужно решать. Ты не должен чувствовать себя обязанным помогать.       Ответом послужил свирепый взгляд, и Тодороки изо всех сил постарался не отвести взгляд от альфы, потому что — что еще он мог сделать, кроме как пообещать попробовать? Он не мог обещать, что это сработает.       Но слова матери почему-то звучали в его ушах; как она сказала ему, что Бакуго, вероятно, делал все это не из чувства долга…       — Замолчи. Ты снова, чёрт возьми, это делаешь.       — Делаю что?       — Притворяешься, будто ты какая-то гребаная обуза. Я говорил это миллион раз, но я ни хрена не чувствую себя обязанным, — прорычал альфа, словно прочитав его мысли. Он наклонился чуть ближе, слова заполнили воздух между ними.       Шото стало трудно дышать от такой близости и от того, как серьёзно говорил Бакуго. Он кивнул головой в знак понимания, не доверяя собственным словам, потому что снова смотрел на губы альфы.       Он чувствовал себя немного загипнотизированным.       В этот момент он отчетливо вспомнил один сон, в котором Бакуго прижимал его к себе точно так же, и это ничуть не помогло. Воздух казался таким плотным, что его, наверное, можно было разрезать ножом.       Но, вероятно, только для Шото.       — Ты веришь в вещие сны? — Слова сорвались с его языка в попытке затмить громкое биение своего сердца. Бакуго на мгновение выглядел застигнутым врасплох, и это принесло облегчение.       — Какого хрена?       — Просто видишь это во сне, а потом оно происходит? Или что-то похожее на это?       — Повторяю, о чём ты, чёрт возьми, говоришь, Ледышка?       — Мм, я просто хотел узнать, бывает ли такое, — уклонился Тодороки от ответа, все еще надеясь, что, возможно, бывает.       — Уверен, что есть какой-нибудь ублюдок с подобной причудой.       — О. Наверное, ты прав, — согласился омега. Обычно Шото не осторожничал с словами рядом с Бакуго, но он отлично понимал, что если он расскажет слишком многое о своих снах, то всё очень быстро станет странным.       Это был не сон, напомнил он себе, и это не должно было внезапно превратиться в сон. Но у омеги не было уверенности, что он смог справиться с этим, если бы это вдруг случилось.       Однако в этом… что-то было, решил Тодороки, когда поднял глаза, и реальность вновь поразила его, что альфа так и не установил между ними большого расстояния.       Определённо.       Что-то такое, к чему он мог привыкнуть слишком легко.       

      ///

      — Конечно, я прав.       Бакуго, вероятно, попадёт в ад за то, как сильно ему нравился вид Тодороки, лежащего под ним, и его волосы, ниспадающие на матрас, как какой-то двухцветный ореол. Он должен был, блять, знать, что такое дерьмо произойдёт, если он позволит себе остаться в постели с омегой, но ему явно нравилось усложнять свою жизнь больше, чем это было необходимо.       Ну, не только себе. Тодороки тоже отлично справлялся с этим, выглядя как всегда невозмутимым, несмотря на их серьезный разговор минуту назад.       — Да, конечно… Всегда, верно? — Голос омеги звучал неубедительно, потому что Кацуки определённо пытались вывести из себя. Тодороки снова стал самим собой.       Было бы чертовски легко прекратить этот поток бессмысленных слов, прежде чем появятся новые. Если бы Бакуго позволил гравитации сделать своё грёбаное дело и просто, блять, притвориться, что мышцы на его руках сдались, их губы уже были прижаты друг к другу.       Это было неэтичным и чертовски идиотским поступком, но, возможно, двух секунд случайного поцелуя могло быть достаточно, чтобы удовлетворить его любопытство или то, что бушевало внутри него, и отключить мозг Бакуго на несколько грёбаных минут. Ему казалось, что он действительно сходил с ума; какого хрена Ледышке нужно было вот так приоткрывать рот? И почему, черт возьми, его глаза отказывались фокусироваться на чем-либо, кроме его губ?       И самое главное, при всем этом чертовом дерьме, почему его разум был так чертовски занят чем-то настолько глупым, как планирование случайного поцелуя?       Он не был проклятым животным.       Им нужно было обсудить кое-что, что Тодороки явно не хотел обсуждать (судя по его очевидной и внезапной смене темы), вероятно, больше, чем они того понимали, потому что, черт побери, как они вообще должны были понять, что происходит?       За один день они пометили друг друга запахами, около получаса Тодороки прорыдал в его объятиях, а альфа проснулся от того, что омега прижимался к нему, мурлыча и, по-видимому, чувствуя себя комфортно.       Бакуго было чертовски трудно определить, где находились их границы, о чем ему можно было думать, а о чем нельзя. Он хотел бы вбить в омегу хоть немного здравого смысла и просто донести до него мысль, что ему следует перестать быть таким строгим к себе.       Но он, блять, пытался быть деликатным в этом вопросе.       И точно не собирался нападать на омегу случайным поцелуем и, вероятно, травмировать Ледышку на всю оставшуюся жизнь, потому что тот явно боролся с идеей просто принять объятия.       Не то чтобы он мог сказать себе, что Тодороки просил у него что-то (хотя это было бы нетрудно, учитывая, как чертовски привлекательно он выглядел), потому что он явно не просил. Не сознательно, это было просто принятие желаемого за действительное…       Конечно, блять, он не просил.       И всё же омега казался не возражающим лежать с ним на одной кровати — под Бакуго.       Он просто выглядел как обычно, делал глупые комментарии и небрежно разрушал здравомыслие Бакуго, чем обычно и занимался всё чертово время.       И это медленно, но верно работало.       Бакуго ненавидел, каким чертовски нетерпеливым он иногда мог быть, но каким-то образом идиот под ним был достаточно важен для него, чтобы он попытался притормозить.       Он снова уставился на омегу, но почувствовал, как его черты смягчились, когда это милое личико отвлекло его так же, черт возьми, как и всегда; Тодороки делал этот раздражающий пустой взгляд, и что-то в выражении его лица было просто чертовски… милым.       Бакуго ненавидел это, потому что на самом деле вовсе и не ненавидел.       Он все еще чувствовал, как холодные пальцы расстёгивают и застёгивают эту чертову пуговицу, словно собираясь раздеть его прямо здесь и сейчас. Он постарался загнать эту мысль в самый темный угол своего сознания, где она могла бы оставаться там до самой смерти.       Если и была вещь, о которой Бакуго не должен был думать, когда Тодороки был прижат к футону под ним, так это о том, чтобы снять с него одежду.       В каком-то смысле он мог понять разочарование омеги по поводу его инстинктов. Это было полным чёртовым дерьмом, когда в дело вмешивались они.       Он вернулся в реальность, когда вспомнил, что у них шёл разговор, который ему явно нужно было выиграть:       — Чёрт возьми, всегда. Именно поэтому ты должен хоть раз послушать меня, а не быть упрямым засранцем.        — Я должен? — ровным голосом спросил Тодороки, слегка наклонив голову и обнажив небольшой участок бледной кожи на шее, и этого было достаточно.       Бакуго был настолько отвлечен в этот момент, что даже не заметил ухмылки, появившейся на губах омеги, прежде чем тот перевернул их, сев на его живот и имея чертову наглость удержать его руки по бокам головы.       — Чёрт возьми, Половинчатый! — Кацуки инстинктивно зарычал, пытаясь разозлиться. Это было намного лучше, чем думать о том, как сексуально выглядел этот засранец с его самодовольной улыбкой и смотрящими на него сверху вниз разномастными глазами.       Пальцы Бакуго защекотало от ощущения искр под кожей. А, может быть, это желание прикоснуться к нему превратилось в физическое.       — Не называй меня упрямцем, — начал омега и на мгновение сделал паузу, — по крайней мере, я такой же упрямый, как и ты.       — Я ни хрена не упрямый.       Тодороки бросил на него взгляд «о, неужели», который заставил альфу попытаться освободиться, но омега был до смешного силен и использовал гравитацию в своих интересах. И Бакуго не хотел делать ему больно или разрушать его кровать, позволяя чему-то взорваться; возможно, часть его даже испытывала облегчение, что Тодороки снова стал занозой в заднице — это было гораздо лучше, чем видеть, как он плачет.       — Я обещаю, что постараюсь, — голос омеги звучал серьёзно, но Бакуго сейчас соображал исключительно медленно.       — А?!       — Больше разговаривать. С тобой.       По всей видимости, его слова не совсем пролетели мимо Ледышки. Это было уже что-то, по крайней мере.       — Не говори просто «постараюсь», идиот, — прорычал альфа. Вес чужого тела на его теле был слишком приятен, и Кацуки изо всех сил пытался сохранить раздраженное выражение на лице. Он подумал о многих часах, проведенных ими на тренировках, и сравнил их с этим, но это не очень помогло — даже когда они тренировались, его мысли иногда шли в самых странных направлениях. Особенно когда Тодороки делал свою дурацкую разминку.       Бакуго знал, что именно он первым начал «зажимать друг друга для разговоров», но не ожидал, что омега воспримет это как приглашение сделать то же самое. Хотя, черт возьми, альфа должен был этого ожидать.       — Тогда я просто буду говорить.       — Я надеру тебе задницу, если ты этого не сделаешь.       — О?       Разномастные глаза скользнули с одной зажатой руки на другую, а затем снова на Бакуго. Снисходительно и весело.       — Клянусь Богом… убери это самодовольное лицо.       Альфа сумел высвободить одну руку из чужой хватки, но как раз перед тем, как он смог что-то сделать с обретённой свободой, пальцы Тодороки снова обхватили его запястье. Было легко заметить, насколько комфортнее он чувствовал себя, когда у него была причина действовать во всеоружии.       Кацуки не понимал, как кто-то мог перейти от «всё, что я делаю, неправильно» к… этому. С другой стороны, у Тодороки было чертово эго, когда дело касалось его боевых навыков, но не его вторичного пола.       — Что ты думаешь, улучшилось ли моё время реакции? — Омега определённо пытался казаться крутым, и Бакуго был почти возмущён тем, что это сработало.       Их взгляды встретились, и они осознали, насколько все это было абсурдно; что тут, чёрт возьми, происходило? Весёлый вздох вырвался у него изо рта, и на долю секунды это, казалось, достаточно отвлекло омегу.       Бакуго воспользовался увиденным шансом, отбросив их обоих в сторону и получив удивленный вздох другого. Они были слишком близко, но, к счастью, альфа был занят борьбой за то, чтобы оказаться сверху, и после нескольких секунд возни и пихания друг друга под ним снова был очень разозленный Тодороки. При этом они даже умудрились скатиться с футона.       Только на этот раз его пульс участился, и было намного труднее не сделать глупость, когда столько адреналина бурлило в его жилах.       Бакуго победно усмехнулся, немного запыхавшись:       — Не знаю, что насчёт тебя?       Лицо Тодороки стоило тысячи слов, и он почти выглядел так, будто надулся.       — Я думаю, что ты тяжёлый.       — О, ты вдруг стал фарфоровым?       — Я бы не прожил долго рядом с тобой, если бы был таким.       — И что это значит?! — Бакуго чуть крепче сжал его.       Красные глаза метнулись к двери, когда раздался стук, и не успел он даже пошевелиться, как рот Половинчатого выкрикнул непринуждённое «да?».       Словно они не были в чертовски странном положении.       Он бросил на омегу взгляд, но у него в горле пересохло, чтобы он мог бы накричать на него, — Тодороки выставил шею, наклонив голову под странным углом, чтобы посмотреть на открывающуюся дверь.       — Тодороки, у тебя нет идей, где может быть Баку… Ого. Ооокей. Ты здесь, бро!       — Угу, — подтвердил омега, и Кацуки постарался не обращать внимания на то, как двигалось его горло, когда тот говорил.       — Извините, что прерываю ваше… ммм, ну, вы поняли, — Киришима поднял брови, и Бакуго уставился на него тяжёлым взглядом, пока отстранялся от Тодороки и садился на пол рядом с ним.       — Какого чёрта тебе нужно, Дерьмоволосый.       Киришима посмотрел на Тодороки, потом снова на Бакуго, настолько явно, что ему даже не нужно было ничего говорить, чтобы его мысли были вполне ясны.       — Я просто немного забеспокоился, когда узнал о произошедшем? Ты не ответил ни на одно из моих сообщений, и тебя не было в твоей комнате, поэтому я пошел посмотреть, чтобы убедиться, что ты не уничтожаешь имущество, понимаешь? Но вы двое явно заняты, так что я просто… — Он усмехнулся и показал большой палец вверх.       — Подожди, чёрт побери, — рыкнул Бакуго как раз в тот момент, когда тот уже собирался проскользнуть за дверь. — Мне нужно переодеть эту чёртову форму. Ледышка, кухня, через 15 минут.       Он осознал, насколько властно это прозвучало, только когда слова уже вырвались из его уст, и потому нехотя добавил:       — Если хочешь. Нельзя же все время забывать есть.       Тодороки посмотрел на него в замешательстве, но, вероятно, не в обиде:       — Хорошо?       — Отлично.       Дерьмоволосый уже был снаружи, и Бакуго бросил на него убийственный взгляд, когда закрыл за собой дверь.       — Не смей, блять, вот так просто входить… в чужие комнаты, — прошипел он.       — Я буквально постучал и меня пригласили войти?       — Неважно. Так о чём ты, чёрт возьми, хотел поговорить?       — Ну, все говорят, что вы целовались в кладовой? И как ты чуть не напал на Мину? Обычно ты только угрожаешь людям и не доводишь дело до конца. Что именно происходит, ты в порядке? Вы, ребята… Сработал ли план?       Бакуго зарычал от натиска вопросов.       — Мы не целовались в кладовой, — он старался говорить спокойно, сдерживая гнев. Не то чтобы он злился на Дерьмоволосого за вопросы, но тот факт, что все только и занимались тем, как предполагали о них всякую чушь, становился утомительным дерьмом.       — Тогда в его комнате?       — Что… нет. Абсолютно, блять, нет.       — Но ты бы хотел, — заключил альфа, как какой-то идиот, подражающий детективу.       — Какого хрена я вообще с тобой разговариваю, — Бакуго сжал кулаки. Он не собирался говорить, как его, чёрт возьми, бесило, что все считали, будто они целовались за закрытыми дверями, когда он даже не осмелился бы поцеловать Тодороки в щёку. Он не сходил с ума и не собирался, потому что не был грёбаным поэтом, или романтиком, или ещё кем-то в этом роде.       — Остынь, бро. Я просто немного в замешательстве. Ты буквально прижимал Тодороки к полу, когда я вошёл в комнату.       — Ну и что, это называется борьба, — пробормотал альфа.       — Борьба, хах… так вот как сейчас называют это дети. (Киришима как какой-то старик тут, честное слово)       — Заткнись со своим сарказмом.       — Серьёзно, чувак. Все уже думают, что вы пара, и у тебя есть около сотни возможностей каждый день, потому что вы двое вместе 70% времени. Что ты можешь потерять?       — Ты ни хрена не понимаешь, Дерьмоволосый, — прорычал Бакуго, входя в свою комнату. Другой альфа протиснулся следом за ним.       — Что здесь может быть непонятного?       Кацуки захотелось удариться головой о ближайшую стену, он был до крайности разочарован тем, в какое русло повернула его жизнь. Все было гораздо проще, когда у него была одна точка фокуса и только одна.       — Абсолютно всё. Он даже не захотел бы заниматься подобным дерьмом.       Красноволосый альфа скрестил руки на груди.       — Ты ведь видел, как он на тебя смотрит, верно?       — Да, точно так же, как он смотрит на всех, своими глупыми глазами и глупым лицом.       — Это я должен быть туп, как кирпич, а не ты, — для пущего эффекта Киришима хлопнул его по плечу.       — Какого чёрта ты имеешь в виду? — спросил Бакуго, подбирая себе удобную одежду. Он надел черные спортивные штаны и красную футболку и проверил время на своем телефоне. От Дерьмоволосого было десять чёртовых сообщений. И они проспали больше пяти гребаных часов. Отлично. Он абсолютно ничего не успел сделать, и это должно было расстроить его гораздо больше, чем на самом деле.       Но у него и вправду не было сил так сильно раздражаться из-за потери дневного времени, потому что его омега чувствовал себя… всё ещё не его. Бакуго зарычал на одежду в своей руке.       — Всё нормально?       — Я, блять, в полном порядке! — проворчал альфа, надевая футболку.       — Хорошо? Ну, я имел в виду, что он явно не самый выразительный парень на свете, но он пялится на тебя все время, черт возьми.       — И что? — спросил Бакуго, не уверенный, хотел ли он услышать ответ, потому что для него это уже звучало как бред.       — Ну, люди смотрят на то, что им нравится. Например, видео с детенышами животных. А он смотрит на тебя.       — Я не чертов детеныш животного, задница, — прорычал блондин и бросил свои штаны на голову другого альфы.       — Какого хрена, чувак, ты обычно не так уж плохо разбираешься в аналогиях.       — Я удивлён, что ты вообще знаешь значение этого слова, Дерьмоволосый.       Тяжелый вздох сорвался с губ его друга.       — Суть в том, почему ты не можешь ему нравиться, черт возьми? Он не беспокоится о многих людях и без проблем отмахивается от других, но когда ты рявкаешь на него что-то вроде «кухня, через 15 минут», его это более чем устраивает.       Бакуго наконец-то смог одеться и нахмурился, глядя в зеркало: его волосы торчали вверх под странным углом. Он не потрудился ничего с этим сделать.       — Во-первых, я так не говорю! А во-вторых, он просто думает, что мы очень хорошие друзья. Не обращать внимания на кого-то — это, блять, не то же самое, что хотеть их в своём пространстве.       — Пригласи его на свидание.       Бакуго поперхнулся воздухом:       — Я, блять, точно не буду этого делать!       — Чувак, это не похоже на тебя — так бояться.       — Дерьмоволосый. Я ни хрена не боюсь.       — Напуган и разочарован.       — Я сейчас врежу тебе.       — Пригласи его на свидание, если это не так. Не надо просто затаскивать его в темные комнаты и активно не целоваться, а потом ненавидеть себя за то, что вы этого не сделали.              — Боже, перестань меня раздражать. Я подумаю об этом, чёрт возьми, ладно. Разве у тебя нет чертовых боевиков и прочего дерьма, о которых можно поговорить?!       К счастью, Киришима так и сделал. По дороге на кухню он прожужжал ему уши о менее личных темах. Бакуго не был уверен, что смог бы выдержать дальнейшие разговоры о свидании с Тодороки (что было просто смешно) или о том, как он чертовски напуган этим. Гораздо более напуганный, чем он мог вынести, потому что альфа был не из тех, кто чего-то боялся.       Вот только если бы он пригласил Тодороки на свидание, а омега отказал, то Кацуки совершенно не представлял, как бы он к этому отнесся. Его реакция точно не была бы приятной.       Так что он имел полное право быть в ужасе.       — …И это была самая крутая атака в истории крутых атак! Он буквально отправил этого злодея в полет через пять стен. Через пять массивных кирпичных стен! Мы должны посмотреть этот эпизод.       — Если только ты будешь держать свои чертовы закуски подальше от моей кровати.              Он заметил Тодороки, идущего к ним с другого конца, и омега тоже переоделся в другую одежду — белую футболку и чертовы клетчатые шорты, демонстрирующие слишком много кожи, чтобы Бакуго не возненавидел их со страстью. Он старался не смотреть на его ноги, и если кто-то еще, блять, осмелится это сделать, то он…       — Я уверен, что ты хочешь только очень специфическую закуску на своей кровати, я прав или как? — рассмеялся Дерьмоволосый.       Конечно, этот придурок должен был сказать это достаточно громко, чтобы Тодороки услышал. Но, к счастью, над его головой не возникло лампочки.       Киришима слегка подтолкнул его вперёд:       — Повеселитесь!       — Спасибо, — ответил Тодороки.       — Пошёл ты, — добавил Бакуго, но красноволосый альфа уже был на пути в свою комнату. Они вошли в кухню, которая, к счастью, была пуста, потому что была почти полночь.       — Я не знал, что у тебя есть любимая закуска? — поинтересовался Тодороки.       Бакуго бросил взгляд на дверь позади них, проклиная красноволосого альфу.       — Нет у меня любимой закуски, — прорычал он.       — Хм, а у меня есть. Соба.       — Это, чёрт возьми, не закуска. Это еда.       — Она… может быть и тем, и другим.       — Почему я не удивлен, что ты так думаешь, Ледышка, — риторически спросил Бакуго, размышляя, как, черт возьми, ему пригласить этого болвана на свидание. Или куда. И вообще, какого черта он рассматривал это прямо сейчас.       Ну, не сейчас. Но, возможно, когда он хорошенько все обдумает. Если найдет место, где двум людям будет не слишком странно или подозрительно просто… проводить время. Вместе. На публике. Непринужденно.       Да.       Это никак не могло быть странным, неловким и полным дерьмом. Какого черта Дерьмоволосый всегда вбивал это ему в голову? Пойти куда-то с Тодороки только ради того, чтобы провести время вместе, вероятно, было бы грёбаной катастрофой.       — Что-то не так с моими шортами? Ты всё время смотришь на них.       — Я не смотрю. Просто заткнись, вымой руки и помоги мне приготовить еду, — рыкнул Бакуго, оглядывая холодильник и доставая некоторые из овощей.       — Что мы готовим?       — Салат.       — …Салат?       — Ты можешь хоть раз не вести себя так, будто ты умрёшь от салата? Я уже говорил тебе, что тебе нужны чертовы витамины, и сейчас почти гребаная полночь, так что даже не проси меня приготовить твою дурацкую «утешительную еду».       Он ожидал жалоб, но вместо этого омега улыбнулся ему неожиданно ласковой улыбкой, которая заставила Бакуго остановиться посреди своих движений с ножом в одной руке и помидором в другой.       — Я не собирался жаловаться, просто подумал… — Тодороки замолчал, выглядя на кухне как всегда неловко, потому что обычно его «помощь» заключалась в том, что он просто наблюдал, как Бакуго занимался своими делами, и время от времени передавал ему что-то. Не то чтобы они часто готовили вместе, но когда они готовили, это всегда было именно так.       Альфа снова почувствовал желание заключить его в свои объятия, и он понятия не имел, почему.       — Подумал о чём? — спросил он.       — Что ты бы понравился моей маме.       Бакуго сжал помидор в руке, как будто это был антистрессовый мяч. Все его лицо было чертовски теплым, и он молился, чтобы этого не было видно, потому что о каких неловких мыслях вообще думал Тодороки?       Он явно бредил; не может быть, чтобы он понравился его матери. Да и с какой стати, потому что Бакуго заставил ее сына съесть какой-то чертов салат?       Разве они не говорили об этом раньше?       — Сомневаюсь, Половинчатый, — сказал он и продолжил кромсать овощи перед собой, пытаясь игнорировать тяжесть взгляда на своем лице. Около минуты спустя, когда раздался звук фотографирования, альфа посмотрел в сторону омеги и угрожающе поднял нож.       — Ты только что сделал чертову фотографию.       — Да, хочешь посмотреть?       — Удали её.       Ледышка все равно протянул телефон, демонстрируя фотографию, как будто она не была размытой и не выглядела ужасно. В такие моменты Кацуки действительно задавался вопросом, что творится в голове у омеги. Он посмотрел на него сузившимися глазами.       — Какого чёрта ты вообще это сделал?       — Чтобы показать ей, что у меня есть кто-то, кто готовит вместе со мной. Ей это понравится, — ответил Тодороки, как будто это было само собой разумеющимся. Но это было не так, потому что кто, черт возьми, будет говорить своей матери такие ненужные вещи?       Разговоры Бакуго с его матерью обычно длились около двух минут, и половина из них состояла из выкрикивания имен друг на друга.       Он мог только смотреть на омегу в мгновенном недоумении, пока обдумывал это. Просто, какого черта. Что вообще подумает мать Тодороки, когда ее пустоголовый омега-сын расскажет ей о каком-то альфа-парне, который из кожи вон лезет, чтобы готовить для него? И кто знает, что еще он ей расскажет.       Может быть, она ничего не подумает об этом — вероятно, на самом деле Шото унаследовал откуда-то свое забывчивое «я» от своей матери, а не от Старателя. Этот человек (Старатель) мог бы честно пойти в задницу, если бы был ответственен только за половину слез, которые Тодороки выплакал ранее. Бакуго подозревал, что так оно и есть.       Он мгновение обдумывал все это, прежде чем решил, что к черту. Он все равно не мог помешать Тодороки рассказать о нем своей матери.       — Отлично. Покажи своей матери фотографию, мне все равно.       — Ты можешь пойти со мной, когда в следующий раз я буду навещать её.       — Точно нет.       — Почему?       — Потому что, как я уже говорил тебе до этого, я плохо лажу с матерями, — пробормотал Бакуго.              — Я не верю тебе.       — Это, чёрт возьми, не имеет значения.       — Ммх… Теперь это ещё и твоя новая контактная фотография.       Бакуго бросил на него взгляд «ты шутишь». Тодороки выглядел серьезным или, по крайней мере, серьезно настроенным досадить ему, потому что он захихикал, как какой-то демон, который держал в своих руках проклятую душу Кацуки. Демон, который выглядел как ангел.       Альфе захотелось ударить себя по лицу за эту глупую мысль. Он отвернулся и попытался снова сосредоточиться на резке овощей.       — Этим ножом я могу разрезать твой телефон надвое.       — Нет, потому что нож станет тупым, а ты ненавидишь тупые ножи.       — Потому что они, чёрт возьми, бесполезны, — со стоном произнёс Бакуго, — И не стой на месте, принеси нам чёртову салатницу.       — Где они? — спросил Тодороки, и альфа указал на кухонный шкаф. Он оглянулся, когда омега встал на цыпочки, чтобы дотянуться до одного, и едва успел среагировать, как внезапно тот стал выглядеть так, словно терял равновесие. Ударив одной рукой по стойке, Тодороки сделал странно нетвердый шаг назад, и Бакуго оказался рядом с ним, удерживая его в вертикальном положении.       — Какого хрена, — прошептал Кацуки, его хватка на спине Тодороки была, возможно, немного слишком крепкой, но в этот момент ему было наплевать.       Они оба молчали, и Бакуго просто смотрел в замешательстве, пока омега делал глубокий вдох. В конце концов, он немного выпрямился и произнёс:              — Извини. У меня на мгновение закружилась голова.       — Я, блять, заметил это, — заговорил альфа странно напряжённым голосом, — просто иди и сядь, чёрт побери. Сколько воды ты выпил сегодня?!       Разномастные глаза посмотрели на него, и прежде чем омега успел возразить, Кацуки уже подвёл его к стулу.       — Это было только на мгновение, я не потерял сознание, — Тодороки выглядел раздражённым, когда садился на стул. Может быть, на себя, а может быть, на Бакуго, который как раз протягивал ему стакан воды.       — Просто… выпей это, чёрт возьми. Прямо сейчас.       — Я не хочу пить.       — Половинчатый, выпей это!       Они долго смотрели друг на друга, прежде чем омега взял стакан и выпил воду. Просто наблюдая за тем, как он это делает, Бакуго чувствовал себя немного менее напряженным. Пока Тодороки не сделал движение, чтобы встать. Он удержал идиота на месте и заработал еще один взгляд.       — Оставайся здесь, пока я не закончу готовить салат, — приказал он, следя за тем, чтобы его глаза были такими же жесткими, как и у Тодороки.       — Ты преувеличиваешь, Бакуго.       — Это ты, блять, недооцениваешь!       — Нет.       — Да. Просто посиди пять грёбаных минут.       — Я думаю, что могу сам решить для себя, способен ли я…       — Заткнись. Я… навещу твою мать с тобой, если только, чёрт возьми, ты останешься на месте, — пообещал Бакуго, его рот работал быстрее, чем мозг, и почему, черт возьми, он так беспокоился из-за такой мелочи? Он хотел взять свои слова обратно, но что-то его остановило.       — Навестишь? — заинтригованно спросил Тодороки. Это снова заставило альфу задуматься, почему это так много для него значит и еще больше осознать, насколько велика вероятность все испортить.       — Да, чёрт возьми, просто, не знаю, подожди, пока я сделаю этот чертов салат, так как у тебя явно низкий уровень сахара в крови.       — Фотография всё ещё сохранена.       — Конечно, чёрт возьми, — прокомментировал альфа, поднимая оброненный нож, — не вини меня, если твоя мать в итоге будет разочарована.       Тодороки покачал головой, снова наблюдая за Бакуго.       — Не будет.