Маггловские журналы, 36 вопросов и техника падения в любовь

— Поделитесь своим самым ужасным воспоминанием, — зачитал Гарри и скривился. — Ну, думаю, тут и так все ясно…        Тому не нужно было пояснение. Так или иначе, практически все лучшие и худшие воспоминания Поттера были связаны с семьей. Было несложно догадаться, какое событие стало худшим в жизни Гарри.        Втянув носом воздух, Гарри выпалил: — Когда мне сказали, что папа больше не вернется. А потом… что и мамы больше нет, — его голос едва заметно дрожал, и Том мысленно проклял Дамблдора, вынудившего Поттера проживать все это заново.        Он тяжко вздохнул и поделился в ответ: — Приют… все эти кошмарные годы в приюте — каждое связанное с ним воспоминание ужасно.        Гарри проморгался и долго, внимательно смотрел на Тома, а потом перевел взгляд на пергамент и скривился. — Эм, вопрос так и не исчез.        Тому очень сильно хотелось сказать, что это явно была вина Поттера, потому что меньше всего он желал вдаваться в подробности своих худших воспоминаний. Вот только он с изумлением открыл в себе еще более сильное «не хочу». Этим нежеланием был… Гарри. Гарри, которому пришлось бы в подробностях рассказывать о том, как он, будучи еще совсем ребенком, узнал от других, его самые родные и близкие ему люди к нему больше не вернутся.        Да, они оба были сиротами, но со стороны могло бы показаться, что Тому повезло куда меньше, чем Поттеру. Ведь у гриффиндорца была семья, он успел познать родительскую любовь, а у самого Тома не было ничего, кроме холодных, безликих, жестоких стен приюта.        И именно поэтому сам Том был уверен, что из них двоих не повезло как раз-таки Поттеру. Потому что Тому было нечего терять, не о чем скорбеть. Гарри же… — Возможно, мне следует конкретизировать? — неохотно предложил Том, отвлекая Гарри от травмировавших его воспоминаний. Тот вскинул голову, изумленно уставившись на Риддла, и Том едва сдержался от улыбки. То, о чем он собирался рассказать Поттеру, определенно, было одним из самых худших воспоминаний, но он давно пережил это и отомстил каждому из своих обидчиков. — Что ж. Я уже говорил тебе, что в приюте меня боялись и не особо любили. Но было трое ребят, которые недолюбливали меня куда сильнее, чем остальные. Они… однажды сильно избили меня, — нехотя выдавил Том, скривившись, как от зубной боли. — Моя магия защитила меня. Им переломало кости магическим выбросом. Впрочем, кости сломаны были и у меня. — Сколько… сколько лет тебе было? — Гарри шумно втянул носом воздух и со всей силы сжал кулаки. В его зеленых глазах вспыхивал сдерживаемый гнев, и Том не смог понять, был ли этот гнев направлен на него самого, травмировавшего магглов, или же на его обидчиков. — Пять, — пожал плечами Риддл и отвел взгляд. Гарри смачно выругался себе под нос, и эта вспышка эмоций отдалась теплом в груди слизеринца. — Директриса приюта… заперла меня в подвале на месяц. Мне не оказали никакой помощи. Для них я был исчадием Ада, чудовищем. Она решила, что существование на одном хлебе и воде сумеет вытравить из моей головы всю эту дьявольщину. — И ты… — Не видел солнечного света целый месяц. Весь тот месяц я не мог ни умыться, ни искупаться, ни вдохнуть свежего воздуха. Я вышел оттуда и вынес самый полезный урок — никогда не попадаться, — губы Тома растянулись в жестоком оскале. — Я отомстил каждому из них. И не попался.        Гарри смотрел на него, не отрываясь. Том так и не сумел расшифровать его взгляд. — Осуждаешь? — с деланным безразличием поинтересовался он, будто ответ не имел для него никакого значения. — Нет, — проговорил Гарри странным, ровным голосом и скупо улыбнулся, плотно поджав губы. — По тебе не скажешь. — А это имеет для тебя значение? Мое осуждение? — выгнул брови Поттер и, не успел Том возмутиться, добавил: — Скорее, взбешен тем, что такие вещи происходят с детьми волшебников. Вообще с любыми детьми… — он машинально расправил сжатый в руке лист пергамента и вновь выругался. — Почему этот вопрос так и не исчез?!        Том скривился, проклял Дамблдора и озвучил свои прежние умозаключения: — Он хочет конкретики? — Когда мы делились лучшими воспоминаниями, мы не особо конкретизировали! — возмутился Поттер и прожег пергамент гневным взглядом. — Аргх, бесит!        Том потер переносицу и, наплевав на осанку, откинулся спиной на кресло, расслабившись. — Я предпочел бы, чтобы ты не вдавался в подробности, — скривился он. — Почему? — спросил Гарри, переведя взгляд на него, и тут же прикусил губу.        Его взгляд прошелся по нему сверху-донизу: пробежал по разведенным коленям, по складкам на рубашке, собравшимся в районе живота, огладил расслабленные плечи, мазнул по смявшемуся воротнику и прикипел к волосам — прическа примялась спинкой кресла, на которую Том откинул голову, перестала быть такой идеальной, прилизанная прежде челка разметалась по лбу, падая на глаза.        Гарри отвел взгляд, посмотрел себе под ноги и нахмурился. Том отметил, что его щеки едва заметно порозовели, и прикусил щеку изнутри, чтобы не начать улыбаться. Поттер, смущенный его внешним видом, был зрелищем, к которому Том не был готов морально. Он знал, что красив, половина Хогвартса считала его очень привлекательным, и Том умело пользовался этим. Но никогда прежде это не… не что? Не отмечал Гарри? Не обращал внимания на его внешность? Не смущался, глядя на него?        Сердце взволнованно билось в груди. А Гарри внезапно вскочил с кресла и выпалил: — Мне нужно в туалет! — Решил подрочить на мой светлый образ? — слова вырвались прежде, чем Том сумел обдумать их и остановить себя.        Вместо того, чтобы еще сильнее смутиться, Гарри опасно прищурился и фыркнул: — Если бы я хотел подрочить на твой лик, я бы сделал это здесь, перед тобой, глядя на оригинал, так сказать, — его губы едва заметно подрагивали от сдерживаемого смеха. — Но мне, правда, нужно справить нужду. — Сэр, дверь в ванную комнату за этой ширмой, — указал на дальнюю стену домовик, с хлопком появившийся рядом с ними, и пролепетал: — Профессор Дамблдор велел подать вам ужин и попросил передать, что вы останетесь здесь до тех пор, пока не ответите на все вопросы. — И где прикажете спать?! — моментально разъярился Том. — Этот старик совсем свихнулся?! — Директор приказал нам трансфигурировать ваши кресла в кровати и обеспечить вас всеми удобствами, когда вы решите отойти ко сну, — низко поклонился эльф и с хлопком исчез, не дав Тому ни шанса излить на себя весь скопившийся гнев. — Чертова тварь, — презрительно выплюнул он, скривившись.        На столе перед ними материализовались тарелки с горячим ужином. Гарри покачал головой и побрел в ванную. ***        Ужин прошел в гнетущей тишине. Едва расправившись с последним блюдом, Гарри тяжко вздохнул и, пожевав губу, заговорил: — Давай быстрее разделаемся с этим вопросом. Чем больше тянем, тем… — не договорив, он нервно сцепил пальцы в замок и крепко зажмурился. — Я… никогда не смогу забыть, как Сири пришел к нам в дом и сказал, что папа… Было уже поздно, мама велела ложиться спать, но я так хотел дождаться папу! А потом я услышал стук в дверь, подбежал к перилам и… они так и не заметили меня. Сири сказал… сказал, что папа погиб, а он не успел… опоздал буквально на несколько секунд… Он убил Фенрира, отомстил, но… было уже поздно. Папа, он… Я помню, как закричала мама, и Сириус стоял перед ней и смотрел на нее помертвевшим, жутким взглядом. Он даже не плакал, просто дрожал. И я тоже тогда… не сразу смог заплакать. Возможно, еще не до конца осознал…        По телу Гарри прошла крупная дрожь. Он судорожно вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Тому хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но он никогда не умел утешать. Он сидел и смотрел на Поттера, пытаясь совладать с непривычным чувством, будто проглотил язык, и нервно размышлял о том, что было бы уместно сказать в такой ситуации.        Ему так ничего и не пришло в голову, и Гарри, тем временем немного взяв себя в руки, но так и не отняв ладоней от лица, продолжил свой рассказ: — Мама… ей было очень плохо. Мне иногда казалось, что моя мамочка умерла тогда вместе с отцом. Мы ушли в маггловский мир, незнакомый мне, страшный. Дядя Вернон пугал меня, смотрел на нас, как на сумасшедших. Дадли ко мне не подпускали, будто он мог чем-то от меня заразиться. А тетя Петунья… кормила меня, пыталась поддержать сестру в своей отвратительной манере и вечно причитала, что мы сами виноваты, что она всегда знала, что эти магические фокусы и шарлатанство не доведут нас до добра… — Проклятые магглы, — процедил Том, и Гарри невесело хмыкнул. — В то время… мама бросалась из крайности в крайность. Вот она — самая любящая и заботливая, полностью сосредотачивалась на мне, будто весь ее мир вертелся вокруг меня и моего благополучия. А уже в следующий миг… она уже — потерянная для мира, измученная горем, не знающая, как жить дальше и очень несчастная женщина, которой нет дела ни до чего, включая… сына. И, честно, Том… я даже не знаю, что было хуже. Когда она не замечала меня, будто меня и вовсе не существует, или когда… она замечала только меня, будто на всем целом свете не существует больше ничего, кроме меня…        Плечи Гарри затряслись, он крупно задрожал, съежившись, и Риддл, плюнув на все, обошел стол и опустился перед ним на колени. Мягко, но настойчиво отнял его ладони от лица, с удивлением замечая, что глаза у Поттера совсем сухие. Хотя и очень красные.        Гарри изумленно изогнул брови, а потом слабо, несмело улыбнулся и сжал пальцы Тома в ответ. Том поразился тому, какие же у него на самом деле горячие руки. — Ты не обязан продолжать, — сказал он едва слышно. — Тогда мы не выйдем отсюда, — возразил Гарри, закусив губу. — С каких пор ты стал таким послушным? — Предлагаешь устроить бунт? — Как думаешь, на сколько хватит терпения Дамблдора? — хмыкнул Том, и Гарри, недоуменно похлопав глазами, внезапно расхохотался. — О, не сомневаюсь, что мы могли бы без проблем переупрямить его, — фыркнул он, но вдруг вспомнил, что от этого наказания зависит их отчисление и будущее Риддла, и, посерьезнев, покачал головой: — Нет… лучше уж закончить. Не волнуйся, я справлюсь. — Кто сказал, что я волнуюсь? — попытался Том, не желая столь открыто признавать это.        Гарри промолчал, но крайне демонстративно глянул на их сцепленные руки, и Том, ощутив небывалую вспышку неловкости, тут же вскочил на ноги, вырвал свои пальцы из рук Поттера и вернулся в свое кресло.        Гарри… влиял на него так, как никто прежде не влиял. Заставлял его делать вещи, которые Том никогда ни для кого не делал. Вынуждал действовать необдуманно, под влиянием эмоций, и Том никак не мог решить, нравится ему это или нет.        Покачав головой, Гарри закатил глаза и обреченно вздохнул. — Надо закончить с этим. Так… я… уф, ладно, — он потер переносицу и нахмурился. — Я был в доме у Дурслей, когда им внезапно позвонили и сообщили… Мама тогда утром села за руль, взяла машину дяди Вернона и куда-то уехала, никому ничего не сказав… Я помню, как из-за этого ругался дядя Вернон, а тетя вроде бы на словах поддерживала его претензии, но при этом… была явно взволнована. И… этот звонок… на телефон ответил дядя Вернон, он молча выслушал, а потом подошел к тете Петунье и… сказал ей, что ее сестра не вернется. Автомобильная авария. Умерла на месте. Тетя тогда… я помню, как она побледнела, осела на стул на кухне. Я помогал ей тогда вытирать мытую посуду и уронил стакан. Она всегда ругала меня, если я что-то случайно ломал или портил, но в тот раз не стала… просто молча смотрела на меня, а я смотрел на нее и понимал, что… мама больше не вернется за мной.        Том промолчал, и Гарри, невесело рассмеявшись, глянул на пергамент, а потом сердито выкрикнул: — Да Мерлиновы кальсоны! Он издевается?! Почему этот вопрос так и не исчез?!        Том был удивлен не меньше. — Возможно, заклинание дало сбой? — Невозможно, — с уверенностью возразил Поттер. — Это же Дамблдор сам накладывал.        Крайне неохотно признав его правоту, Том раздраженно закатил глаза и предложил: — Уже довольно поздно. Может, ляжем спать, а завтра попросим, чтобы пергамент проверили на сбои?        Стоило ему договорить, как кресла под ними моментально превратились в односпальные кровати, а столик, стоявший между ними, беззвучно исчез. Большая часть свечей погасла, и всю комнату освещало лишь тихо потрескивающее пламя в камине. На подушках обнаружились аккуратно сложенные пижамы. — Предусмотрительно, — усмехнулся Гарри и, подхватив свою пижаму, первым направился в душ. ***        Сна не было ни в одном глазу, и, судя по непрекращающемуся ерзанию и сердитому сопению Поттера, сон не шел не только к Тому.        Он долго обдумывал причину, по которой строптивый пергамент решил, что их ответы на последний вопрос были недостаточно искренними. Сомневаться в том, что Гарри ошибся с худшим воспоминанием, не приходилось, а значит, проблема вновь была в Томе.        У него хватало отвратительных воспоминаний из приюта, но он был уверен, что выбрал худшее из них. Как он и сказал Поттеру, Том давно пережил это, отомстил всем обидчикам. Горечь обиды давно стерлась, не оставив после себя ничего, кроме удовлетворения — ведь все виновные понесли заслуженное наказание от его руки, и…        Том резко сел на кровати и судорожно сжал в пальцах одеяло. Возможно, в этом все дело? Что, хоть когда-то месяц в подвале и был худшим воспоминанием, Том давно это пережил и сейчас уже не ощущал от этой истории ничего, кроме раздражения и недовольства своей слабостью, которую он искоренил в себе много лет назад?        Если размышлять в этом направлении, то было очевидно, что сам Поттер до сих пор не до конца оправился от своей потери. Все еще скорбел. Его воспоминания до сих пор причиняли боль, воскрешали пережитые чувства.        Какое из плохих воспоминаний и по сей день вызывало в Томе горечь и гнев? О, он прекрасно знал, какое именно. При одной только мысли об этом Том вновь и вновь ощущал разочарование столь глубокое, что никак не мог отделаться от гнева и на себя, и на тех, кто был в этом виновен. Но самым раздражающим было то, что виновные до сих пор так и не понесли наказание. Том так им и не отомстил. — Ты чего? — спросил Гарри хрипло, заметив, что Том принял сидячее положение. — Я знаю, почему вопрос до сих пор не исчез, — прошипел Риддл, скомкав одеяло. Ткань затрещала под его пальцами. — Ты понял? — немного отупело спросил Поттер, пытаясь проморгаться.        Видимо, он уже почти засыпал, когда был вырван из дремы движениями Тома. — Дело во мне. В моем воспоминании. — Ты хочешь сказать, — в горле Гарри пересохло, и он громко сглотнул, — что в твоей жизни было что-то более страшное, чем… тот подвал?        Представив, что именно мог в красках навоображать гриффиндорец, Том злобно хмыкнул и проговорил: — Расслабься. Оно не… хм, не страшнее, чем то, что случилось в подвале. Просто, выбирая воспоминание, я не учел эмоциональную составляющую. Те горечь и обиду на свою слабость и никчемность я давно уже пережил, но… есть одно воспоминание… самого сильного разочарования в моей жизни. Думаю, его я мог бы считать худшим из всего, что со мной когда-либо случалось. — И ты… поделишься им со мной? Ты уверен? Мы можем попросить завтра Дамблдора, и он…        Поттер не хотел вызнать его слабости. Не желал получать в свои руки болевые точки врага и уж точно никогда не стал бы использовать их против Тома. Поттер был… неправильным. Не таким, как все остальные. Он не был похож ни на кого из всех, кого Риддл когда-либо встречал. Даже его софакультетники, «бравые и отважные гриффиндорцы», честь и благородство которых воспевалось окружающими, никогда и ни за что не смогли бы сравниться с Гарри.        Гарри был особенным. Он был лучшим из людей. Он долгие годы был костью в горле Тома, был его заклятым врагом, и он же оказался тем единственным человеком, в благородство и искренность которого Том был готов поверить. Гарри не искал своей выгоды, не использовал других, не лицемерил и никогда не изменял самому себе. Не предавал ни себя, ни окружающих.        И Том хотел… — Нет. Я… расскажу тебе, — возразил Том, прервав возмущенную речь Поттера, которую даже не слушал. — Ты уверен? — помолчав немного, спросил Гарри.        Он тоже сел, свесил голые ступни с кровати и зарылся пальцами в складки на смявшейся простыни, не сводя с Риддла горящих в полумраке глаз. Только сейчас Том заметил, что Гарри был без очков, и ему это безумно шло. — Уверен, — твердо проговорил Риддл и криво усмехнулся.