7
4 октября 2021 г. в 23:39
— Как бы ты описал Слизерин? — спросил вдруг Том, чем вызвал недоумение Гарри внезапной сменой темы.
Растерянно почесав щеку, Гарри пожал плечами:
— Ну, э-э-э, факультет хитрых змей?
Губы Тома скривились в усмешке — он нисколько не сомневался в ответе Поттера.
— А еще? — нетерпеливо спросил он, подталкивая Гарри в нужном направлении.
— Факультет мерзких слизней? Чистокровных снобов? — с несвойственной ему нерешительностью перечислил Гарри и тут же примирительно добавил: — Без обид, Том.
Было странно понимать, что прошли всего сутки — а Гарри уже боится задеть чувства Тома привычными для них обоих оскорблениями, раньше легко слетавшими с его языка. Том не мог не задуматься, как бы все сложилось, приди они к подобному взаимопониманию на первом курсе. Если так взять, он даже не мог вспомнить, с чего начались их разногласия? Почему они столь сильно ненавидели друг друга?
— И правда, почему? — невольно пробормотал себе под нос Том, но Гарри услышал.
— Почему что? — моментально спросил он, будто хотел поскорее узнать ответы на все вопросы. Не только из списка. Будто не меньше Тома жаждал понять.
— Почему мы с тобой… — начал, было, Том, но замялся и замолк, ощутив что-то очень близкое к смущению.
Не хотелось бы показаться перед Поттером желающим дружить. Как бы ни поменялось их отношение друг к другу за этот день, Том не хотел бы столь явно демонстрировать новообретенную слабость перед Поттером, которую он пока что не мог объяснить даже самому себе. Как и понять ее истоки.
К облегчению Тома, Гарри, как оказалось, мыслил в том же направлении и без задней мысли или смущения продолжил:
— Почему мы ругались, как кошка с собакой, когда, как выяснилось, вполне можем общаться по-человечески? — Том скомканно кивнул, и Гарри хмыкнул: — Если честно, самому интересно. Ну, если подумать… я с детства слышал о том, какие слизеринцы гадкие темные маги, да и Малфой этот… никогда его не любил. И априори не любил всех слизеринцев.
Это было ожидаемо. Том не был изумлен ответом Гарри, но вот последующие слова все же удивили его.
— Но, к слову… Сири сперва не очень ладил с семьей… Их отношения с матерью оставались натянутыми до самой ее смерти. Уже потом, когда я был на четвертом курсе, Сири стал чаще общаться с Регом, а позже и вовсе перебрался обратно в отчий дом, и… ну, Рег же слизеринец, но неплохой. Он очень интересный собеседник, правда, временами довольно ворчливый. Хотя ворчит чаще на Сириуса из-за его выходок… Так что я… уже не считаю всех слизеринцев такими уж гадами, — скомканно закончил откровенничать Гарри и, поежившись, набросил одеяло на голые ступни.
Тому вдруг стало болезненно интересно, не считает ли Гарри и его тоже… «не таким уж гадом». Ему было приятно услышать, что Гарри перерос детские предубеждения, и было немного печально от того, что им потребовалось три года, чтобы узнать об этом.
Он откашлялся и едва заметно прикусил внутреннюю сторону губы, прежде чем признаться:
— Я же вырос в мире магглов, и у меня изначально не было никаких предубеждений против определенных факультетов, но… — было слишком неловко открыто объявить о том, что в детстве он так легко поддался этим самым предубеждениям, чтобы…
— Но ты попал на Слизерин, и предубеждения были уже у них? Против Гриффиндора, — проницательно заметил Гарри, не сводя с него пытливых глаз.
— Я хотел ощущать себя причастным, — глухо, безэмоционально поделился Том, хмуря брови. Говорить об этом вслух было болезненно и стыдно, признавать свою слабость было унизительно, но все это было напрямую связано с тем проклятым вопросом о худшем воспоминании, и у Тома не было другого выхода, кроме как поделиться этим с внимательно наблюдающим за ним Гарри. — Я говорил тебе о том, что попасть в Хогвартс для меня было сродни чуду. Сказка ожила на глазах, и я получил шанс на лучшую жизнь, получил удивительную возможность проявить себя, но… первый день в волшебной школе стал не только лучшим, но и худшим днем в моей жизни.
Вспомнился вопрос Тома о том, что такое Слизерин, и у Гарри появилось неприятное чувство смутного понимания того, что именно он сейчас услышит. Внезапно стало кисло на языке — ведь он все эти годы, бездумно повесив на Риддла ярлык «подлый слизняк», ни разу не задумался о том, каково это на самом деле — быть слизеринцем.
Гарри вздрогнул и поежился, испытав гадкое ощущение мучительного стыда.
— Слизерин — факультет чистокровных снобов, — с невеселым смешком повторил слова Гарри Том, отведя взгляд, смотря себе под ноги. — А Риддл — слишком маггловская фамилия, — подтвердил он худшие опасения Поттера. — Другие полукровки хотя бы знали своих родителей, имели принадлежность хоть к какому-то роду, но я…
— Они гнобили тебя? — выпалил пораженный до глубины души Гарри. — Но я никогда не замечал, чтобы над тобой издевались…
— Не то чтобы я позволил бы кому-нибудь всерьез причинить себе вред, — покачал головой Том, ощутив, как тепло в груди от беспокойства за него Гарри прогоняет морозную корку, оплетшую сердце ледяной тюрьмой, вызванной неприятными воспоминаниями. — Но все же… я был ребенком, в жизни которого впервые появился небольшой проблеск. Слабый лучик света в непроглядной, непрерывной борьбе за лучшую жизнь. Я был полон надежд, был уверен в своей исключительности, в своем отличии от жалких магглов, которые презирали меня, считали меня ненормальным, — слова лились непрерывным потоком, и Том сам удивлялся тому, как легко, хоть и горько, ему об этом говорить. Будто рядом с Гарри стирались все грани, исчезали годами возводимые ограничения и стены. — А потом оказалось, что и для магов я — жалкий, презренный грязнокровка в обносках, непонятно каким образом попавший из мира магглов прямиком на «чистый» факультет. Учитывая расстановку сил в школе, факультетские привычки и присущую слизеринцам скрытность, умение скрывать все свои темные делишки, которым они обучаются на примере родителей, они никогда не выносили на всеобщее обозрение внутрифакультетскую травлю грязнокровки, да и Снейп бы их по голове не погладил. Но это не мешало им… топтать мою гордость и демонстрировать свое отношение исподтишка.
«Не мешало унижать», — будто наяву услышал Гарри несказанное, но повисшее между ними тяжким, удушающим бременем. Не выдержав, он соскочил с кровати и пересел к удивленному Тому, прижался к нему теплым боком и ободряюще сжал его ладонь.
— Мне жаль, — выдавил он, и Том, тут же взъярившись, выпутал из его пальцев свою ледяную ладонь.
— Не смей жалеть меня, Поттер, — прошипел Риддл, но Гарри быстро затараторил, будто оправдываясь:
— Я жалею не тебя, то есть… Том, мне, правда, жаль. Жаль рухнувшие надежды того одиннадцатилетнего мальчика, который едва поверил в чудо, но… тут же выяснил столь неприглядную правду — волшебники, магглы… все люди одинаковы в своих предубеждениях, — Гарри вновь поймал его ладонь и крепко сжал, а потом, сглотнув ком в горле, неожиданно даже для самого себя, не понимая свой же порыв, прижался лихорадочно горящим лбом к плечу Тома. — Для меня волшебный мир в детстве всегда был прекрасной сказкой, он был моим миром, я знал это с рождения, хоть и жил временами у магглов, но ты… ты был вынужден сражаться, доказывать свою принадлежность и… и… завоевывать уважение.
Искренние, ничем не прикрытые, обжигающие… чувства Гарри затопили Тома с головой, заполнили его до краев, и он хотел бы оттолкнуть Гарри от себя, снова вырвать ладонь и посмеяться над ним, его наивностью и глупой верой в сказки, но не смог.
Что-то внутри него откликалось на это тепло. Отзывалось. Что-то такое, о существовании чего он и не догадывался прежде. Будто утолил вечный голод, которого никогда не замечал и не знал даже, что это нечто внутри него может так голодать.
Это было страшно. Это было невероятно прекрасно. Это ужасало и рушило все годами возводимые им стены, и Том не знал ни что это такое, ни как это остановить.
Он напрягся и выдохнул едва дрожащим голосом:
— Я легко завоевал их уважение, продемонстрировав свои навыки. У меня все еще оставался мой блестящий и пыткий ум, даже если фамилия и мир, в котором я жил до этого, подкачали. Это не было так страшно, как ты себе навоображал, — беззлобно посмеялся он, успокаивая Поттера. — Но это все, безусловно, было худшим воспоминанием в моей жизни. Возможно, я до сих пор не до конца справился с постигшим меня тогда разочарованием, и я так и не сумел отомстить.
— Хочешь, я отомщу им за тебя? — выпалил вдруг Гарри, оторвавшись от его плеча и заглянув Тому в лицо лихорадочно горящими глазами.
Риддл не стал сдерживаться от закатывания глаз. Что за гриффиндорский придурок!
— Я не нуждаюсь в рыцарях, защищающих мою честь. В какой-то степени свершившейся местью можно считать и то, как они все теперь заглядывают мне в рот и беспрекословно выполняют любые мои указания, — злобно, жестко хмыкнул он, тут же напомнив этим Гарри, с кем именно тот имеет дело. Хоть это и можно было назвать местью лишь номинально, и Том предпочел бы что-то более внушительное, глобальное и унизительное для давних обидчиков, у него был образ, которого он должен был придерживаться. Но он все же не удержался и полюбопытствовал: — К слову, как бы ты за меня мстил?
Отстранившись от него, Гарри весело фыркнул:
— Я бы разгромил их в квиддич! С таким разгромным счетом, что они еще не скоро оправились бы! Уверяю тебя, это было бы достаточно унизительно для них. Особенно для Малфоя — никакие метлы, купленные папашей, ему никогда не помогут.
Что ж, Том даже не сомневался в ответе. Он почти позволил себе глумливую ухмылку, с губ почти слетели беззлобные насмешки на тему «Поттер и квиддич», но мозг внезапно прошило осознанием, и слова застряли в горле, так и не произнесенные вслух.
Дамблдор не только лишил их значков Префекта Школы и Капитана Команды, но и исключил Поттера из квиддичной команды. Видимо, Гарри подумал о том же, потому что едва уловимо изменился в лице, и его настроение безвозвратно испортилось. Он шумно втянул носом воздух, рвано выдохнул и с деланным безразличием протянул:
— Поздно уже, давай спать? — а потом быстро перебрался обратно в свою постель и укрылся одеялом с головой, повернувшись спиной к Тому.
Том не успел ничего ему сказать, не успел даже придумать подходящих слов. На языке осталась вязкая горечь, и он ощутил странную тяжесть в груди. Для Тома значок Старосты Школы был целью, был маленьким личным триумфом, доказывающим признание окружающих, но для Гарри… для Гарри полеты были мечтой. Глупой, непонятной Тому, но все же… все же… Игра в квиддич была для Гарри чем-то большим. Это было самым заветным его желанием, от которого он осознанно отказался в угоду непонятным Тому причинам. Это было тем, что он мог осуществить и делать лишь здесь, на последнем курсе в Хогвартсе, потому что потом…
Том поежился от того, куда его завели все эти мысли. Тяжко вздохнув, он закрыл глаза и попытался уснуть.
***
Утро следующего дня началось для Гарри ближе к обеду. Том и сам, вопреки обыкновению, проснулся лишь на час раньше него, пролежав полночи без сна и промучившись с бессонницей. Тем не менее, решив не будить Поттера и посчитав, что, раз уж он все равно не может выйти из этой комнаты, можно позволить себе ненадолго расслабиться, Том впервые за долгие годы просто нежился в постели, не особо цепляясь за вялотекущие мысли и не сосредотачиваясь ни на чем конкретном.
Когда Гарри проснулся, они быстро привели себя в порядок и позавтракали, а потом вновь устроились в креслах друг напротив друга, прожигая лежавший между ними пергамент одинаково неприязненными взглядами.
Обреченно выдохнув, Гарри потянулся к нему и заметил:
— О, вчерашний вопрос ночью исчез. Видимо, твой ответ зачелся, — Том скривил тонкие губы и сложил руки на груди. При свете дня ночные откровения казались чем-то далеким, невозможным между ними двумя и почти постыдным, но… как выяснилось, подобная близость между ними была отнюдь не столь невозможна, как они считали раньше. — Как думаешь, если мы не успеем ответить на все сегодня, Дамблдор позволит нам прогулять завтрашние уроки и будет и дальше держать нас взаперти?
— Кто его знает, — проворчал Том.
Он не привык тратить свободное на выходных время столь неконструктивно, да и не до конца выполненное домашнее задание в равной степени цепляло мозг и беспокоило. Но Риддл не мог отрицать того, что не хотел бы, чтобы все было иначе. Эти разговоры с Гарри… этот день, проведенный наедине друг с другом… что-то неуловимо поменял как между ними, так и в самом Томе. И ему, несмотря на опасения, до жадного хотелось понять, что именно. Будто это было чем-то настолько важным, что ни за что нельзя было упустить или оставить без внимания, если он не хотел когда-нибудь пожалеть об этом.
— А ты не особо разговорчив и благодушен по утрам, — хмыкнул вдруг Поттер, все это время наблюдавший за изменениями на его лице. — На самом деле даже поразительно, как все переменилось за один вчерашний день. Раньше я был уверен, что ты в принципе физически не способен на благодушие, а сейчас вот — удивляюсь, что ты такой по утрам.
— Сейчас не утро, — не найдясь с ответом, сердито одернул его Риддл и в приказном тоне велел: — Читай уже вопрос.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — хихикнул Гарри, задорно сверкнув глазами, и Том плотно поджал губы, чтобы не улыбнуться. — Если бы вы точно знали, что умрете через год, что бы вы изменили в своей жизни? И почему именно это? — бросив быстрый взгляд на Риддла, он тут же выпалил: — Только не говори что-то вроде «Я бы сделал все, чтобы не умереть»! Представь, что это неизбежно. Что вот точно умрешь.
— «Представь, что точно умрешь…» Спасибо, Поттер, крайне приятная мысль, — скривился Том, и Гарри виновато приподнял брови, от чего его лицо приняло невинное выражение, что, впрочем, не обмануло Тома. Уж он-то лучше всех знал, каким засранцем временами мог быть Поттер. Даже если выяснилось, что в те минуты, когда он им не был, Гарри становился на редкость, изумительно… Том оборвал свою мысль, не дав ей развиться, и со вздохом ответил: — Мне тяжело и не особо приятно думать о своей неизбежной смерти, но если бы это и впрямь было столь неминуемо… Я бы, наверное, хотел попутешествовать. Повидать мир напоследок. Узнать что-то новое.
Гарри зажмурился, словно представляя Тома путешествующим, и нежно улыбнулся:
— Приятно… хорошая идея. И тебе идет. Познавать мир, я имею в виду.
— Ну а ты? — откашлялся Том, сделав вид, будто от слов Гарри не испытал ставшее привычным за прошлый день тепло в груди.
— А я бы провел этот год с Сириусом, Римусом, Регом, Роном и Гермионой… Да и вообще со всей семьей Уизли. Даже у Дурслей погостил бы. Заполнил бы все оставшееся время близкими и важными мне людьми, — дал ожидаемый ответ он, вдруг осмотрел Тома с ног до головы, быстро отвел взгляд и будто невзначай произнес: — И с тобой бы, может, встретился… сходили бы выпить, устроили бы тренировочную дуэль, а потом грызлись бы остаток дня, споря, кто победил…
Его щеки залил едва заметный румянец, и он, неловко откашлявшись, тут же вцепился в пергамент, зачитывая следующий вопрос:
— Чем для вас является дружба?
А Том почти прослушал вопрос, так — отметил краем сознания, внезапно с всепоглощающей уверенностью осознав, что, если бы вдруг узнал, что жить Поттеру осталось всего год, без раздумий бросил бы все остальные дела, но сделал бы все от себя зависящее, все мыслимое и немыслимое, лишь бы этот год не был для Гарри последним.
Лишь бы он жил.
Сделал бы то же самое, что сделал бы для самого себя. Сделал бы то, чего не сделал бы ни для кого, кроме себя.
— … Том? Ты меня слышишь, Том? Эй! — Гарри махал перед его лицом ладонью и явно звал его не первый раз. Том испуганно моргнул и откинулся назад, ошарашенный навалившимся на него осознанием. — Ты меня прослушал, да? О чем ты так задумался? Я ответил, что дружба для меня — это то же самое, что и семья. Только это семья, которую мы выбираем сами. Эм, Том? С тобой все в порядке? — взволнованно всмотрелся в него Гарри.
Мерлина ради. Этого не может быть. Он не мог начать ценить Гарри так же, как самого себя. Не мог поставить его на одну планку с собой. Он никогда ни к кому за всю жизнь не испытывал ни толики симпатии, люди делились для него на полезных и бесполезных, раздражающих и терпимых, игнорируемых и используемых.
Он просто не мог проникнуться симпатией к врагу, с которым тысячу раз скрещивал палочки на дуэлях, за один-дьявола-ради-день.
Он не мог. Не мог симпатизировать ему. Но это была именно она — симпатия. Что, если не она?
— Том? — вновь позвал Гарри, обеспокоенно сведя брови. Его зеленые глаза смотрели на него, не отрываясь.
Риддл с трудом разлепил непослушные губы, все еще огорошенный свалившимся на него пониманием, и прошептал, не успев даже обдумать:
— Дружба — это ты.
Гарри закрыл рот и шокировано уставился на него, впившись пальцами в подлокотники кресла.
— Ты же не веришь в дружбу… — пробормотал растерянный Поттер. Краска залила его щеки и шею.
— Не верю, — послушно согласился одеревеневший Том и добавил: — Но если она и существует, то ты — главное тому доказательство.
Гарри шумно выдохнул, зарделся и спрятал лицо в ладонях. Он явно был поражен до глубины души, да и сам Том — тоже. Резко вскочив на ноги, Том бросился в уборную, повернул кран и плеснул в лицо прохладной воды. Ему срочно требовалось остудиться и привести мысли в порядок.