***
Одд возвращается домой перед рассветом с облегченным кошельком и тяжелым сердцем. (Он надеется, что со временем станет легче.) В доме темно и тихо. Подрик, должно быть, в спальне, потому что Пэйт дремлет у очага под ритмичную музыку потрескивания огня и мурлыканье Плута в корзине, а прялка Фрии наматывает катушку пряжей. Не отрывая глаз от своей работы, она приветствует Одда кивком. — Тебе нужно немного поспать, — говорит он, вытирая тряпкой снег с Пятнышки. — Поспать? — Фрия фыркает. — Как я могу? Ты же знаешь, я не могу спать, когда волнуюсь. Мои мысли просто бродят и бродят, — она рукой имитирует движение прялки, — и твои тоже. У тебя свой способ справляться с этим, — говорит она, указывая на его заснеженные ботинки, — а у меня свой. — По крайней мере, я приношу пользу. Она одаривает его быстрой улыбкой, которая смягчает остроту ее слов; Одден снимает сапоги, вешает пальто сушиться и вытаскивает соломенный тюфяк, кладет его рядом с их мальчиком. Пятнышко уже свернулась калачиком рядом с Пэйтом и дремлет. Она переросла свою корзину много месяцев назад, и теперь в ней живет Плут, рыжий полосатый кот, который однажды пришел на ферму и вызвался ловить мышей в обмен на еду и кров. — Она здорова, так сказал Подрик, — говорит Фрия, — так что это просто нервы, понимаешь? Должно быть. Помнишь, как я нервничала? Даже в первый раз. Но если она здорова, все в порядке. — Фрия несколько раз кивает самой себе. — И у нее есть Уилл. Он хороший человек. Он присмотрит за ней и... — Оставь это колесо и иди спать. У нас впереди долгий день. Движения Фрии замедляются, глубокие морщины залегают между бровями. — Что? — Мы едем в Винтерфелл. — Но ферма… Ты никогда не оставишь ферму на незнакомцев. — Эйр позаботится обо всём. Он и двое сыновей Дейка. Рина изо всех сил старается прокормить их всех. Но если ты не хочешь, — он хватает свое пальто, — я вернусь и скажу... — Нет! — Фрия вскакивает на ноги и выхватывает пальто из его рук, прижимая к груди. — Я хочу поехать. Конечно, я хочу поехать. О, Одд… — Она одаривает его нежной улыбкой и проводит большим пальцем, пахнущим теплой шерстью по его все еще холодной щеке. — Ты уверен? Он пожимает плечами. — Либо так, либо каждый вечер слушать, как крутится колесо. Это сводит меня с ума. Затем он подносит ее руку к губам и целует ладонь, прежде чем отвести улыбающуюся Фрию на тюфяк. Они вместе ложатся перед очагом, прижимаясь друг к другу и разделяя тепло со своей маленькой семьей. Все еще улыбаясь, Фрия засыпает быстрее, чем Пятнышко, но Одден долго не спит, обводя взглядом освещенную очагом комнату. Он родился и вырос здесь, но сейчас едва помнит, как выглядел дом, когда его мать и бабушка были живы. Дом изменился, оброс его собственными статуэтками, украшающими каждую свободную поверхность. Он пахнет хлебом Фрии, украшен чесночными косами и пучками трав, свисающими с прутьев вдоль стен. Он обставлен грубо сколоченной мебелью, которую он сам сделал после того, как старая пошла на растопку. В углу стоит бочонок с лучшим элем Фрии, ее корзина для шитья, сделанная им в подарок на ее день рождения, и она довольная пользуется ею, хотя, честно говоря, та немного хлипкая. А у двери висит их одежда: его, Фрии и Пэйта. Но это всего лишь вещи? Просто вещи. Одден целует волосы Фрии и притягивает ее чуть ближе. Она всегда хотела дочь.***
С полозьями, заменяющими колеса, они весело путешествуют по Вестеросу в карете, такой величественной, что Одден едва ли хочет сидеть на прекрасных подушках, не говоря уже о том, чтобы лежать на койке, которую он делит с Фрией. В восторге от всего этого великолепия, она поначалу не испытывает таких угрызений совести, но чем ближе они подъезжают к Северу, тем больше она волнуется. Однако Подрик, хороший парень, находит в шкафу столовые приборы и тарелки, усаживает их и учит хорошим манерам за столом. Учит их также кланяться и делать реверансы, и как нужно обращаться к знатным людям. И как только карета, наконец, проезжает через ворота Винтерфелла одним солнечным зимним днем, все они настолько подготовлены и ухожены, насколько это возможно. Во дворе оживленно, как на ярмарке, только на ярмарке никто не останавливается поглазеть на трех обычных фермеров, как на свиней, которых нужно оценить. Пятнышко тычется ему в ногу, повизгивая, и, хотя она уже большая девочка, он поднимает ее и успокаивающе гладит. Даже Пэйт, который был так взволнован и болтал без умолку Оддену о том, как он учится сражаться на мечах, вместо того чтобы заниматься домашними делами, теперь поднимает Плута и зарывается носом в его мех. Подрик окликает пожилого, важного на вид человека, и после того, как они обменялись несколькими словами, слуги забирают их вещи, чтобы отнести в крепость, в то время как Под проводит Оддена, Фрию и Пэйта в богорощу. Здесь царит благословенная тишина, и после более чем недели, проведенной в карете, которая с каждым днем становилась все теснее, Одден наконец-то может нормально дышать. Полные легкие свежего воздуха. Даже свежее, чем дома. Тем не менее, он держится за Пятнышко, как Пэйт держится за Плута, в то время как Фрия держится за них обоих. А потом они ждут, прижавшись друг к другу, и желудок Оддена неприятно сводит. Им также уютно здесь, как цыплятам в реке, а рыбе в курятнике. Фрия ахает, сжимая его руку, и вот она, королева Санса — медноволосая, пузатая и с завязанными глазами. Ведомая своим ухмыляющимся мужем, она осторожно приближается с улыбкой предвкушения на румяном лице. Фрия сильнее сжимает его руку, уже всхлипывая. По правде говоря, если Фрия никогда не сомневалась в том, что они значат для этих северных высокородных целый мир, у Оддена были сомнения. Он полагал, что о них с Фрией забудут, как только между ними окажется Перешеек. С чего бы этим знатным, богатым людям тратить много времени на размышления о двух старых фермерах и их мальчике? И как хорошо они их знали, несмотря на всю их ложь. Возможно, они притворялись, что заботятся об Оддене и Фрии, чтобы пощадить их чувства, так же как они притворялись, что женаты, чтобы защитить честь Сансы. (Одден и Фрия поняли это, конечно, после того, как слух о тайной полуночной свадьбе достиг Речных земель несколько месяцев назад.) Однако теперь, когда король Джон снимает повязку с глаз Сансы, Одден понимает, что Фрия, несомненно, была права. Сначала Санса смотрит на них как на призраков; ее глаза круглые и блестящие. Затем она подавляет рыдание, судорожно втягивает воздух и плачет. — О, Элис, — говорит Фрия и притягивает ее к себе, нежно покачивая из стороны в сторону и поглаживая по спине, пока плач Сансы не стихает. Затем она обхватывает ладонями заплаканное лицо Сансы и улыбается ей; ее собственные щеки влажны и блестят на зимнем солнце. — О, милая. Ты сияешь, ты сияешь. Как и Фрия, которая тоже светится от счастья. И Оддену приходится смахнуть несколько собственных слез, когда Фрия проводит руками по животу Сансы, прося маленького принца показать, насколько он силен, пнув её руку. — Вы думаете, это мальчик? — спрашивает Санса. — Я знаю, что это мальчик. Это видно по форме живота. Санса одаривает мужа ослепительной улыбкой, прежде чем снова посмотреть на Фрию. — Я слышала, что чтение по животу — не точная наука. — О, я всегда могу сказать. Я ведь ни разу не ошиблась, не так ли, Одд? Это маленький принц. — Я тоже так думаю, — шепчет Санса, ее глаза возвращаются к королю Джону, и взгляд, которым они обмениваются, так полон любви и обожания, что даже Уиллу и Элис становится стыдно. — Я уже вышила одеяло с его именем, — она смотрит на свой живот, тыча в него, — так что тебе лучше быть принцем или мне придется переделывать. Фрия в восторге хлопает в ладоши. — Можно мне посмотреть? Одеяло. И всю детскую одежду, которую ты сшила. У тебя же она есть, не так ли? Конечно, ты её сшила. Должно быть, у него уже полный сундук. Мы можем взглянуть? Я очень люблю детскую одежду. Смеясь, Санса берет Фрию за руку и уводит, пока та продолжает рассказывать о крошечных пинетках, маленьких шляпках и других милых вещах. Одден смотрит им вслед с задумчивой улыбкой. Первые несколько раз она вязала и шила, его Фрия, но через некоторое время, когда ни одна жизнь так и не укоренилась должным образом, она вообще отказалась что-либо делать. Она называла это невезением. Она даже не смотрела на вещи, которые собирала годами. Вещи, которые другие семьи купили однажды летом, когда она продала их на ярмарке. Однако сейчас он не видит в ней тоски, только счастье — и тоска покидает его тоже. Это было правильно. Уйти. Правильно. После того, как Подрик и Пэйт отправились на встречу с леди-рыцарем, Джон поприветствовал Пятнышко и почесал ее за ушами, рассказав о щенке, которого он подарил Сансе, и о своем лютоволке. Огромное существо, по-видимому, этот Призрак, который был братом волчицы, бродящей по Речным землям. Хотя король Джон утверждает, что он и вполовину не такой свирепый, но Одден поверит в это, когда увидит его. — Как только вы устроитесь, — говорит Джон и показывает на корни чардрева, у которых они садятся вместе, — мы должны представить им Пятнышко. Одден медленно кивает, стягивает перчатки и выуживает из кармана строгальный нож и наполовину вырезанную форель. Подарок для маленького принца, который должен помнить, что у него тоже есть корни в Речных землях. — Как прошла поездка сюда? Надеюсь, Под хорошо о вас позаботился. — Так и есть. Славный парень. — Да, я должен был прийти сам, но Санса уже на сносях. Я не мог рисковать. Я знаю, что это было нелегко — покинуть ферму. Я так благодарен вам за то, что вы пришли. Санса была… — Джон вздыхает и потирает бороду. — Я просто хочу, чтобы вы знали, что можете оставаться здесь столько, сколько захотите, или так мало, как захотите. Если вам понадобится вернуться поскорее, мы поймем. Мы не хотели бы вас задерживать. Одден сдувает щепки с хвоста форели и продолжает вырезать, обдумывая свой ответ. И Джон, привыкший к повадкам старого фермера, молчит и в ожидании осматривает богорощу. — Отец Фрии был плохим человеком, — в конце концов говорит Одд. — Мы встречались с ним всего несколько раз. Этого было достаточно. Она отказалась выйти за меня замуж, пока он не умрет. Она сказала, что не оставит мать и сестер наедине с ним. Но потом он напился, ввязался в драку. Нож в живот, и он умер, так что мы с Фрией поженились. Потом, через месяц, ее мать подхватила лихорадку. Ушла за два дня. А потом — две сестры Фрии и несколько их детей. — Сожалею. Одден втягивает воздух и кивает. — Было тяжело. Каждый раз, когда что-то происходило, хорошее или плохое, Фрия… Ну, моя Фрия знает, что иногда, независимо от того, сколько тебе лет, тебе нужна мать. Или, во всяком случае, тот, кто может ее заменить. — Он неловко похлопывает Джона по плечу. — Эйр заботится о ферме. Мы никуда не спешим.***
Все утро через двери в Большой Чертог текла река людей. Как высокородных, так и простолюдин. Прошения, сказал кто-то, и Одден считает, что за этим будет интересно наблюдать. Как только поток иссякает, он тоже пробирается внутрь и держится позади, где может смешаться с толпой. У него это хорошо получается, прятаться в тени. Люди часто забывают, что он в комнате. И за те дни, что они провели в Винтерфелле, он изрядно подсмотрел и подслушал. Единственное разумное поведение в его положении, не так ли? Ему нужно знать, каковы король Джон и королева Санса как правители. По-видимому, раньше она давала ему советы, но теперь они правят бок о бок. Одден считает, что это хорошо. Он иногда слишком своенравен, этот парень, в то время как она более проницательна и дипломатична и знает, когда его обуздать. Однако они оба прислушиваются к своему Совету и к своему народу. В Большом Чертоге Винтерфелла каждый может говорить свободно. Он слышал, что временами это приводило к напряжённой обстановке, но с тех пор, как королева Санса начала появляться здесь, все старались держать себя в руках, чтобы не расстроить ее. Это нехорошо для будущей матери. Теперь они все суетятся вокруг нее, защищают и говорят о том, как им хочется увидеть маленького принца Старка. Оддену не требуется много дней, чтобы узнать, что король Джон и королева Санса любимы на Севере, что они заботятся о своем народе. Ему не требуется много времени, чтобы понять, что трудолюбивые, щедрые и заботливые Уилл и Элис вовсе не были выдумкой — они все время оставались Джоном и Сансой, — и на сердце Оддена становится немного легче.***
Всего лишь неделя тренировок с мечом — это все, что нужно Пэйту, чтобы считать это занятие ужасным. Слишком много синяков и недостаточно веселья. Он говорит, что это труднее, чем работа на ферме, но без реальной выгоды. Однако у него острый глаз, и леди Арья достаточно добра, чтобы помочь ему тренироваться с луком и стрелами. Даже обещает взять его с собой поохотиться на птиц, как только он будет готов. Звучит грандиозно. Одден не возражал бы присоединиться к ним. И как будто леди Арья читает мысли, она приглашает его и Фрию. Они все такие добрые, эти Старки. Они возвращаются домой со своей первой охоты (которая принесла им немало птиц!), когда узнают, что маленький принц родился. Арья бросает птиц там, где стоит, и бежит в замок. Одден, Фрия и Пэйт, однако, держатся на расстоянии. Они не члены семьи; они будут ждать, пока их позовут. В течение нескольких дней семья и друзья короля и королевы берут на себя их обязанности, пока они запираются в своих покоях с малышом, чтобы сблизиться и окрепнуть. Все, что знают Одден и Фрия, когда их приглашают в королевские покои, что чтение живота Фрии так же точно, как она утверждала, и что все счастливы и здоровы — и, как они узнают, очень-очень устали. Пока младенец пьёт молоко матери, упомянутая мать изо всех сил старается рассказать Фрии все подробности родов, поминутно зевая. Джон даже обнял ее, чтобы она могла прислониться к нему. Не то чтобы он выглядел намного лучше. У них обоих темные круги под глазами, которые не могут стереть нежная радость и любовь во взглядах. — Он не дает тебе спать всю ночь, да? — спрашивает Фрия. — Нет, — Санса медленно и тяжело моргает. — Рикон спит и ест, спит и ест. Он так пинался, что мы все думали, он будет беспокойным, но это не так. — Тогда почему ты выглядишь так ужасно? Вы оба. Молодые родители смотрят друг на друга. — Я не могу спать, когда волнуюсь, — говорит Санса, — и не даю Джону уснуть. — Что тебя беспокоит? — Не знаю. Все? Мать и отец всегда спали с ребенком между ними. Мама говорила, что так легче кормить, и ребенок чувствует себя в безопасности. Но что, если что-то случится, а мы спим? Что, если мы перевернем его? — Но с кровати он не упадет, ведь так? Во сне ты осознаешь больше, чем думаешь. И тебе нужно поспать. Если ты не позаботишься о себе, как ты собираешься заботиться о нем? Вам обоим нужен отдых. Вот что я тебе скажу, давай я ненадолго возьму с собой маленького принца, а вы отдохнете. И пообнимаетесь! Вам двоим тоже нужно любить друг друга. Не может быть все для малыша. — Просто ты хочешь понянчить его, — бормочет Одден. Фрия добродушно смотрит на него. — У женщины может быть не одна причина, чтобы что-то сказать. — Затем она поворачивается к Сансе и Джону с материнской улыбкой. — Я побуду здесь. Он будет спать как убитый. Вы идите и отдыхайте. При первом же признаке, что он хочет к маме, я принесу его к тебе. Клянусь старыми богами и новыми. И, — говорит она, сверля Джона взглядом, — оставь бедную девочку в покое. Просто обнимаемся, слышишь? Плевать, что ты причудливый король, я буду гоняться за тобой с метлой, если ты не дашь ей восстановиться. На губах Джона появляется ухмылка, но он сдерживает себя и серьезно кивает. Затем они с Сансой целуют нежные щечки своего ребенка и передают его Фрии, прежде чем проскользнуть в дверь, ведущую в их покои. Карие глаза Фрии наполняются слезами, когда она смотрит на свёрток в своих руках. — О, он самый красивый ребенок, которого я когда-либо видела. — Она гладит его по склону носа, легко, как перышком. — Да, это так. — Ты говоришь это о каждом ребенке. — Но на этот раз я говорю серьезно. Одд выдыхает смешок и придвигается поближе, чтобы посмотреть на принца. Они кажутся ему все одинаковыми, малыши, но этот может быть немного красивее остальных. И почему бы ему не быть с такими родителями. У него шевелюра, растрёпанная и черная как ночь, и неважно, сколько Фрия молилась, чтобы она была рыжей. Не то чтобы она жаловалась. Одден не видел, чтобы его жена выглядела такой безмятежной с тех пор, как они впервые увидели Пэйта. Он был совсем маленьким мальчиком, невысоким, застенчивым и таким вежливым. Поначалу даже не пикнул. Он привык к тому, что его бьют, как они узнали позже. Но как только он немного освоился и привязался к Фрии, она начала укладывать его по ночам и рассказывать ему истории, пока он не засыпал. И она всегда выглядела точно так же, как сейчас: настолько довольной, насколько это возможно. Одден считает, что она могла бы сидеть здесь весь день, просто наблюдая, улыбаясь и шепча маленькие истории, но слишком скоро малыш Рикон начинает искать грудь, и Фрия слегка вздыхает. — Открой мне дверь, Одд. Молитвенное колесо, связанное Фрией, висит на стене над изголовьем кровати, а под ним лежат Джон и Санса, свернувшись вместе под мехами; ее голова покоится на его плече, а его руки защищают ее. Но, как будто материнство наделяет женщину обостренными чувствами, глаза Сансы распахиваются в тот момент, когда они приближаются; ее руки уже протянуты и готовы взять мальчика. — Сколько времени прошло? — шепчет она. — Около двух часов. Все прошло хорошо. Он ненадолго проснулся, но ни разу не заплакал. — Спасибо. — Когда малыш уже устроился у ее груди, Санса тянется к руке Фрии и сжимает ее. — Завтра снова? — Ничто не доставит мне большей радости, — говорит Фрия, улыбаясь. — Конечно, я возьму его. И она это делает. Завтра и каждый последующий день Фрия и Одден присматривали за принцем около часа или двух. Иногда к ним присоединяется Пэйт, или Арья, или этот странный лорд Бран. Не то чтобы Оддена сильно беспокоила его странность. Он тихий и любит животных — два качества, которые Одден очень ценит в человеке. И благодаря лорду Брану он может посылать воронов к Эйру, чтобы спросить, как обстоят дела. Теперь, когда он сам увидел Винтерфелл — и увидел, какие на самом деле король Джон и королева Санса, когда они не играют роли, находятся дома и у власти, — он должен перестать думать о ферме. Но ничего не может с собой поделать. Он хочет знать, как поживает корова, куры и овцы; он хочет убедиться, что Эйр помнит все свои обязанности, которые он записал пером на каком-то пергаменте. Лорд Бран говорит, что Одден тоже должен выучиться письму, чтобы самому писать свитки для ворона, но Одден считает, что он слишком стар для этого. Он знает, как пишется его имя, и знает некоторые важные слова, такие как шерсть, пшеница и тому подобное. Это все, что нужно такому человеку, как он. Пэйт, с другой стороны, учится у Подрика, и учится быстро. И цифры тоже. Наверное, у него для этого умная голова. И он становится все лучше и лучше в обращении с луком и стрелами. — Когда снег еще немного растает, — говорит Фрия однажды вечером за порцией голубиного паштета, — вот тогда мы и поедем домой. Нет смысла путешествовать по такому снегу, понимаешь? Затем она глубоко вздыхает, глядя в окно, как будто снег был помехой, когда на самом деле это просто оправдание, и Одден приходит в кабинет Джона позже той же ночью. Просто чтобы убедиться. Но предложение остается в силе. Они могут оставаться здесь столько, сколько захотят, и, хотя Джон никогда прямо не заявляет, что они могут остаться навсегда, это ясно читается в его добрых глазах и теплом тоне. Навсегда. Это ужасно долго, это... и все же время пролетело быстро с тех пор, как они приехали сюда. Недели летят незаметно, превращаясь в месяцы, и они по-своему обустраиваются в Винтерфелле, как это ни странно. Еда подана, одежда выстирана, кровати застелены — Оддену или Фрии не нужно шевелить и пальцем или говорить хоть слово. Это просто... случается само собой. Одд едва успел снять свои грязные ботинки, как кто-то подошел, чтобы взять их и почистить. У них даже есть горничная, которая расчесывает волосы Фрии и помогает ей одеваться в ее красивые новые наряды, на которые ей пришлось сменить старые, потому что те стали немного тесноваты. Хотя Фрии это нравится. В то время как он всегда ищет, чем бы заняться (рубить дрова, чинить перила, ловить рыбу в озере), она продолжает говорить, что скоро вернется домой, так почему бы не насладиться этим временем и не побаловать себя? — Но это портит нас, понимаешь? — говорит она однажды солнечным днем с Риконом на коленях. Он гулит и улыбается ей, пока она щекочет его живот. Он стал довольно пухлым мальчиком со складочками на руках и ногах. — Все это баловство и безделье. Пэйт не работал с тех пор, как приехал сюда. Он будет скучать по этому месту. Она снова щекочет Рикона; он срыгивает молоко, которое она вытирает тряпкой. — Сосульки тают. Да. Скоро весна. А это значит, что старые фермеры должны вернуться домой. У нас много дел, много. Надо засеять нашу землю, помочь нашим овцам с их маленькими ягнятами. — Она шмыгает носом, ресницы трепещут, губы дрожат, и как будто мальчик чувствует ее горе, его маленькая губа тоже дрожит. — О, милый мальчик. Шшш, не плачь. Фрия в порядке. Да, правда. Я буду скучать по тебе, вот и все. По всем вам. И не говори маме, но, — говорит она и наклоняется так близко, что темно-синие глаза ребенка косят к носу, — я буду скучать по тебе больше всего. Позже тем же вечером, когда Фрия и Одден лежат вместе в большой кровати, согретые под толстыми мехами и от огня, потрескивающего в очаге, и Пятнышко греет им ноги, Фрия говорит ему, что будет хорошо вернуться домой, что она соскучилась по курицам, овцам, корове, лошади и даже птицам, которые, как правило, гнездятся прямо за их маленьким окном, и которых она не раз проклинала за то, что они так громко поют по утрам. Она соскучилась по Бирдже, Эйру, Рине и всем их друзьям. Она соскучилась по реке, «Крапчатому петуху» и березовой поляне, где они часто празднуют именины Пэйта, наполняя корзину едой и обедая на воздухе. Она говорит, что скучала по всему этому, и все же это звучит так, как будто она пытается убедить себя, что нет места лучше дома, когда домом стал Винтерфелл. Когда дом — это Одден, Пэйт и Старки. — Я поговорю с Сансой завтра. Скажу ей, что пора. — Или, — бормочет Одден, — могла бы сказать ей, что мы останемся. — Останемся? Здесь? Ты имеешь в виду… Нет. Мы нужны на ферме, и ферма нужна нам. Я скучаю по чему-то обыденному. — Это ты так говоришь. — Это правда. — Ну, я хочу остаться. Я устал работать. Фрия садится, меха падают ей на колени. — Нет, ты лжешь. — Ты хочешь вернуться домой только потому, что думаешь, что я этого хочу. — А разве не так? Кроме того, мы не можем просто свалить все на бедного Эйра. Это для него станет сюрпризом. Что, если он этого не захочет? — Он уже ухаживает за фермой. — Одден тоже садится и берет ее за руку. Когда-то её кожа была грубой, но теперь она мягче, чем прежде. — Я знаю тебя почти всю свою жизнь. Думаешь, я не знал, что ты не захочешь вернуться домой, как только мы уедем? Ты любишь эту девушку, как свою собственную. Когда я пришел к Эйру, я отдал ему большую часть денег, которые мы накопили. Сказал ему, чтобы он хорошо позаботился о ферме ради нас, потому что, если мы не вернемся, она станет его. И я уже говорил с королем Джоном. Мы можем остаться. — Какое-то время он молчит, ритмично поглаживая ее большой палец своим. — В тот год, когда нас занесло снегом, когда нам пришлось... — Мы не будем говорить об этом, — произносит она так решительно, что Пятнышко с повизгиванием перебирается к Фрии на колени. — Ничего не было, — говорит Фрия, прижимая собаку к себе. — Не было. Одден кивает. — Этого не случилось. И если мы останемся здесь, это больше никогда не повторится. О нас позаботятся, о тебе, обо мне и Пэйте. Он будет продолжать изучать цифры. Я знаю, мы хотели, чтобы у него была ферма, но он уже мечтает открыть лавку. Путешествовать с этой странной, яркой дамой с птицей и покупать только боги знают что в Эссосе. Мы должны остаться. — Но ты же любишь эту ферму. Ты всегда говорил, что это хорошая жизнь — работать на своей земле. — Да, но я люблю тебя больше. Тебя и Пэйта. Мы могли бы хорошо жить здесь. Слезы текут по ее лицу, и она вытирает нос рукавом ночной рубашки. — Ты уверен, Одден? Ты действительно уверен? — Это просто дерево и камень — ферма, просто вещи. Я уверен. Поплакав как следует, Фрия опускает Пятнышко на пол, бросается в его объятия и обнимает так крепко, что он едва может дышать. Затем она целует его в губы и любит его, а вскоре спит в его объятиях, обнаженная, как в день рождения, а он лежит без сна, уставившись в темноту. Его слова были правдой, но он прожил всю свою жизнь на этой ферме, и это дерево и камень хранят так много драгоценных воспоминаний. Как и земли и воды, окружающие ферму. Это не просто дерево и камень, но быть хорошим мужем и отцом означает выбирать то, что лучше для всей семьи. А быть хорошим мужем и отцом — это единственное, чего он когда-либо по-настоящему хотел.***
Удобно устроившись под шерстяным одеялом, которое связала его жена, Одден на некоторое время закрывает глаза, слушая потрескивание огня, мурлыканье Плута на коленях лорда Брана, щелканье вязальных спиц Фрии и чтение Сансы вслух из старой доброй книги. У нее довольно приятный голос, и она всегда читает с таким чувством, что кажется, будто ты прямо там, на Скагосе, приручаешь единорогов вместе с мальчиком из книги. Фрия толкает его локтем в бок. Одден открывает глаза и смотрит на жену. Нахмурив брови, она кивает на окно. Снежинки лениво падают с неба. Первые в этом году. Затем она снова толкает его локтем и кивает на маленького Рикона, который сидит между мамой и папой и заглядывает в книгу, чтобы посмотреть иллюстрации, не обращая внимания на перемену погоды. С лордом Браном в кресле, Фрией с вязаньем и Джоном, держащим на руках маленькую Лиарру, Одден должен позаботиться о том, чтобы Рикон не увидел снегопада. Истинное дитя зимы, Рикон любит снег и каждую осень тысячу раз в день спрашивает своих бедных маму, папу и мейстера Волкана, когда он выпадет. Теперь времена года меняются несколько раз в год, и он не может поверить, как ему не повезло, что Север больше годами не укрывает снег. Поэтому каждый раз, когда выпадает первый снег, он приходит в большее возбуждение, чем в день своих именин, бросает все, что делает, и кричит, что он должен сейчас же выбежать на улицу. Но уже поздно, и маленькая Лиарра сонно моргает на руках у отца, а ее пухлые пальчики все медленнее и медленнее теребят его короткую бороду. В любой момент она может задремать. Одден поднимается на ноги так небрежно, насколько возможно. В этом-то и состоит уловка. Если он начнет подкрадываться, Рикон мгновенно поймет это. Но если ты просто скучный старый Одден, занимающийся скучными делами, внимание принца будет сосредоточено на книге. Так что Одд по пути подбрасывает в огонь еще одно полено, а затем закрывает ставни, как будто его беспокоит только холод, и возвращается на свое место. Джон слегка улыбается ему и благодарно кивает; Санса продолжает читать, как будто ничего не заметила, но Одден знает, что это не так. Она все замечает, все. — Дай мне, пожалуйста, белую, — шепчет Фрия, указывая на корзину для вязания у ног, полную пряжи всех ее любимых цветов. Она вяжет клетчатое одеяло. Детское, призналась она ему, хотя и притворяется, что это для Пятнышко. Санса еще не объявила о своей третьей беременности, но Фрия всегда может сказать это. По крайней мере, так она говорит. Несколько ночей назад она не давала ему спать далеко за полночь, рассказывая обо всех признаках, которые заметила, например, о том, как аппетит Сансы то повышается, то понижается. Либо она ковыряется в еде, либо голодна. И она устает сильнее, и иногда улыбается сама себе. По-видимому, это верные признаки. Фрия надеется на девочку. Рыжую. Волосы у Лиарры тоже растрепанные и темные. Она очень похожа на своего папу, с такими же красивыми чертами лица и темно-карими глазами. Всякий раз, когда он носит ее на руках или на плечах (что он часто делает), женщины оставляют свои занятия, чтобы с обожанием смотреть на короля и его малышку, как будто они самая прекрасная вещь в мире — Санса тоже. Даже сейчас, читая, она продолжает смотреть на них с беззастенчивой любовью (и получать такие же любящие взгляды в ответ). — ...и говорят, что в ветреные дни, если прислушаться очень сильно, все равно можно услышать радостные возгласы укротителя единорогов, звенящие в воздухе. — Санса тихо закрывает книгу. — Конец. Пора спать. — Еще одну, мама. Пожалуйста? — Если я прочитаю тебе еще одну историю, ты просто заснешь, а ты, молодой человек, — она ерошит его волосы, — становишься слишком большим, чтобы нести тебя на руках. — Отец может отнести меня. Он самый сильный человек в мире. Санса сжимает губы, чтобы скрыть улыбку. — Он отнесет Лию. — А что, если ты посадишь меня на колени к дяде Брану и отвезешь в мои покои? — У тебя найдется решение для всего, не так ли? Рикон вздергивает подбородок с гордой улыбкой. — Да. Санса издает гул, бросая взгляд на брата; он кивает ей в знак согласия. — Я полагаю, изобретательность должна быть вознаграждена... — Она снова открывает книгу. — На чем мы остановились… — Нет, я хочу услышать о прекрасной деве Элис. — Прекрасная дева Элис? — Санса обменивается удивленным взглядом с мужем. — Я не уверена, что слышала такую историю. — Бабушка Фрия рассказала её однажды. О красивой леди и храбром короле, который защищает ее, и злой королеве. И о волках! Больших, как Призрак. Услышав свое имя, Призрак поднимает голову и моргает, глядя на них. Как только он понимает, что все в порядке, то снова устраивается у очага в куче пятнистого меха, вместе с Пятнышко и Дейзи. В последнее время живот Дейзи округлился от щенков. Отец неизвестен, но Призрак сильнее обычного защищает ее, и Одден считает, что тайна будет открыта, как только она родит выводок волчат. — Она сказала, что поэтому иногда называет тебя Элис, мама. Потому что у прекрасной девы Элис тоже были рыжие волосы. — О, кажется, я знаю эту историю, — говорит Санса. — Думаю, что мы все её знаем, так что, вероятно, сможем рассказать вместе? — Она кладет книгу на стол и обнимает сына, прижимая к себе. — Давным-давно жила-была королева, столь же злая, сколь и красивая, — многие говорят, что она была самой красивой женщиной во всем Вестеросе, так что ты можешь представить, какой злой она была, — и она ненавидела леди Элис, потому что считала, что Элис убила её сына заклинанием... Пока Одден, как обычно, помалкивает, Санса, Джон, Фрия и даже лорд Бран помогают рассказать восхищенному маленькому принцу и его спящей сестре историю о прекрасной деве, храбром короле, мудром вороне, который присматривал за ними, и добрых незнакомцах, которые приняли их. Они рассказывают ему о снежной буре, о Мышиной шкуре, Рыжем и волчице Нимерии. Они рассказывают ему о ферме. И когда Фрия описывает маленький дом, где прекрасная дева Элис упала в обморок, прокричав о помощи, ее голос немного дрожит и слезы блестят в глазах. Через пару лет после того, как они переехали в Винтерфелл, Джон предложил Оддену землю неподалеку и ферму гораздо больше той, которую он когда-то называл домом. Он сказал, что это не только для Оддена, но и Пэйта. Для его будущих детей. Но, каким бы заманчивым не было предложение, Одден отклонил его; он уже знал, что его мальчик никогда не станет фермером. В свои двадцать лет Пэйт не просто мечтает открыть лавку, но и много работает над этим. Леди Тайлен взяла его под свое крыло и часто приглашает его и Арью в свои путешествия. Сейчас они в Дорне, налаживают отношения с Домом Мартелл и дорнийскими купцами, чтобы обменивать серебро, шкуры и древесину на фрукты, ткани, специи и книги. Тарли строят гавань на восточном побережье, и хотят, чтобы купцы заходили в неё, как только она будет достроена. Таковы планы на жизнь у Пэйта. Он даже положил глаз на девушку — одну из бывших сирот леди Арьи. Теперь она взрослая женщина и осталась в приюте, чтобы работать. Как только он откроет лавку и начнет работать, то женится на этой девушке и заведет семью. И его дети не будут возделывать землю до тех пор, пока у них не заболят спины и не покроются волдырями руки. Они научатся читать, писать и считать. Они будут одеты в шелка и кружева. У них будут слуги. Когда Одден думает об этом, у него всегда немного сжимается сердце. Это хорошая жизнь — работать на своей земле. Конечно, это ещё и тяжелая работа, но хорошая. Честный труд. И в ней есть какой-то покой, по которому он скучает после всех лет в Винтерфелле, хотя Джон показал ему свои укромные уголки, где часто прятался, будучи бастардом. В замке редко встретишь такую тишину — и никогда не встретишь в городе. Особенно, в портовом городе. Фрия тоже время от времени скучает по покою фермы. Это вполне естественно. Но она не жалеет, что переехала сюда. Она ни капельки не жалеет об этом. А он — да. Иногда. Особенно, когда Винтерфелл звучит громче водопада, грозы и волчьего воя вместе взятых. Когда, куда бы он ни повернулся, кто-то требует его за внимания. Когда еще один высокородный чудак предлагает ему золото, чтобы вырезать символ их дома или что-то еще, что ему хочется, что Одден иногда делает, независимо от того, насколько ему не нравится творить ради денег, а не по зову сердца (но однажды Пэйту понадобится это золото). В такие дни Одден сожалеет об уходе. Совсем чуть-чуть. Он тоскует по своему крыльцу, по травинке, зажатой между губами и по курам, кудахчущим на скотном дворе. Он тоскует по Эйру, колоде карт и кружке лучшего эля Фрии, который, хотя она и варит его здесь, никогда не бывает таким же вкусным. Он тоскует по собственной постели, по своим правилам и распорядку дня. Но когда Пэйт рассказывает о том, чему ещё научился, говорит об еще одной мечте, которая внезапно кажется достижимой, о новом опыте, который редко испытывают простые мальчики-сироты; когда у Фрии болят ноги и она лежит в теплой постели под множеством мехов в комнате, отапливаемой огнем в очаге и горячей водой, текущей по стенам, а слуги заботятся о ней; когда они с Сансой возвращаются из теплиц с грязными руками, сверкающими глазами и корзинами, полными зелени; когда маленький принц и принцесса протягивают руки для объятий и называют ее бабушкой Фрией, а она улыбается так широко, что слезы наворачиваются на глаза, — тогда Одден знает, что лучше не сожалеть ни о чём. И когда он сидит вот так, делясь историями у теплого очага с людьми, которых сильно любит и которые любят их с Фрией в ответ — с людьми, которые стали его семьей, — тогда на сердце Оддена блаженно светло. И он знает, что на их сердцах тоже. В конце концов, это то, чего они всегда хотели.