What do you want (that you do not have)

В тусклом солнечном свете, льющимся в окно, Призрак уклоняется от игривых укусов Дейзи. Он нежно похлопывает ее лапами и изображает атаки, от которых она уворачивается или парирует, подпрыгивая вокруг него, издавая тихий лай и радостно виляя хвостом. Когда Призрак устает и сворачивается калачиком у очага, Дейзи ковыляет за ним и карабкается на него, дергая за уши, чтобы заставить снова играть. Но Призрак лежит неподвижно, и щенок сдается, рухнув на его огромное тело и зарывшись маленькой головой в волчий мех. Через мгновение она засыпает. Добавляя последние штрихи к угощению на столе, Санса улыбается им с нежностью матери, наблюдающей за детьми, а Джон наблюдает за ней, его сердце трепещет в груди. Они уже говорили об этом. После того, как Волкан осмотрел лодыжку Джона, перевязал ее и сказал ему использовать трость, чтобы передвигаться, пока не станет лучше, Джон и Санса провели день в постели, обнимаясь и шепчась о своем будущем. Они хотят большую семью. Большую, шумную и счастливую. Они хотят снова наполнить Винтерфелл жизнью и смехом. Как будто Санса думает о том же, она поворачивается к нему с улыбкой. Джон тоже улыбается, не может остановиться, не может отвести глаз от жены, когда она отпускает слуг и садится, но не на свое обычное место, а рядом с ним во главе стола. Возможно, их свадебный ужин должен быть роскошным, учитывая, что они король и королева, но Санса хотела чего-то простого и домашнего, что напомнило бы ей о детстве. Ей хотелось чего-то семейного и теплого. И теперь они все собрались вокруг стола, на котором есть жареные курицы и овощи, пироги с почками, горохом и луком, лучший эль Винтерфелла, хлеб, еще теплый из духовки, и огромное блюдо овсяных лепешек, подслащенных медом и украшенных засахаренными фиалками. Маленький Сэм протягивает руку, берет лепешку и засовывает в рот, прежде чем Лилли успевает среагировать. Улыбаясь ему, Арья делает то же самое. — Может нам начать? — предлагает Джон. — Пока дети не испортили себе аппетит. Арья добродушно смотрит на него и отрезает себе кусок пирога, а затем хватает корзину с хлебом, изучая его разнообразие, прежде чем поднять брови с хмыканьем. Схватив булочку, она протягивает ему корзину. — Думаю, это для тебя. Среди простых булочек лежит плетеный хлеб в форме сердца, золотисто-коричневый и хрустящий, испеченный специально для него. Тепло разливается в его груди, Джон наклоняется ближе к жене и шепчет: — Я действительно скучал по тому, как ты пекла для меня. — А я скучала по тому, как пекла их для тебя, — шепчет Санса в ответ и тоже наклоняется ближе, так близко, что кончики их носов соприкасаются. Арья прочищает горло. Громко. — Думала, вы не хотите, чтобы у меня испортился аппетит. Небрежно изогнув бровь, она насаживает на вилку кусок пирога; Джон отстраняется от жены, не поцеловав её губы. — Ты пекла сердечки для Джона? — спрашивает Сэм с улыбкой, недостаточно невинной, чтобы скрыть свое откровенное любопытство. Рот Сансы складывается в букву «о», в то время как Джон, скорее всего, выглядит таким же хитрым, каким и чувствует себя, и внезапно все глаза в комнате устремлены на них. — Звучит мило. — Улыбка Сэма становится шире, его глаза — огромными и сверкающими. — Очень романтично. И, должен признать, немного сбивает с толку. Поскольку ты не казалась очень… — Он выдыхает, щуря глаза. — Как все произошло? Вы ведь так и не рассказали? Только внезапно появились в богороще, жаждущие пожениться без единого объяснения. Я думаю, нам всем довольно любопытно, не правда ли? — Сэм оглядывает стол, кивая друзьям, которые кивают ему в ответ. — Не то чтобы мы, конечно, не замечали. Мы все подозревали... Ну, почти все, — говорит он и получает довольно хмурый взгляд от Лилли. — Но большинство из нас думали, что вы влюблены, хотя вы отказывались говорить на эту тему. Но теперь мы узнаем об этом, — он показывает на хлеб на тарелке Джона, — и мы совсем запутались, так ведь? Пока он говорит, все замирают. Давос только наполовину отрезал кусок пирога; Лилли продолжает держать корзинку с хлебом, готовясь передать ее Бриенне; Подрик смотрит на Джона и Сансу поверх своей чаши — и все они молча ждут объяснений. Учитывая то, как Джон и Санса вели себя с тех пор, как вернулись с фермы, Джон полагает, что они в долгу перед родными, и потому они, не сговариваясь, легко и вместе плетут историю, основанную на полуправде. Они рассказывают им о Мышиной шкурке и его приятеле Рыжем, о том, как им пришлось выдавать себя за мужа и жену, о встрече с Фрией и Одденом, о нападении. Они рассказывают о том, что им пришлось остаться на ферме и притворяться каждый раз, когда другие люди были рядом, о формировании невинных привычек, таких как выпечка хлеба в форме сердца, держание за руки и поцелуи на ночь в щеку, когда Джон оставался играть в карты, а Санса ложилась спать. Невинная версия довольно драматичного путешествия, полного ненужного горя и напряжения, о котором их семье не стоит знать в деталях. — Фрия была очень заинтересована в наших отношениях, и она была такой доброй и милой. Она стала мне почти как мать, — тихо говорит Санса и опускает голову. — И когда мы с Джоном казались счастливыми и влюбленными, она была счастлива. А когда мы вели себя иначе… Что ж, было намного проще просто притвориться. — Но ведь вам не приходилось? — говорит Сэм. — Притворяться. — И да, и нет. — Щеки Сансы розовеют, но она улыбается. —Чувства возникли, но никто из нас не хотел признаваться в этом. А потом мы вернулись домой, и все стало очень сложно. Джон никогда не был моим мужем по-настоящему, и все же я чувствовала себя... одинокой. Но я была так напугана, что он не чувствовал того же, и не хотела рисковать, разрывая нашу семью на части. Поэтому я ничего не сказала. Ни ему, ни вам, и мне очень жаль. Вам всем пришлось страдать вместе с нами, и это было несправедливо. — Это была непростая ситуация, ваша светлость, — говорит Бриенна. — И все же... — Санса одаривает их извиняющейся улыбкой, которую Джон отражает; их руки находят друг друга под столом. — Мы должны были справиться с этим лучше. — Но теперь мы все здесь, — говорит Сэм. — В конце концов, все получилось. — Да, вчера вечером мы выпили немного вина и наконец почувствовали себя достаточно храбрыми, чтобы поговорить. Должным образом. — Санса краснеет еще сильнее. — Он сделал мне предложение, мы отправились в богорощу, а остальное вы знаете. Арья фыркает. — Вы случайно не посмотрели в зеркало перед тем, как выйти, а? От разговора ваши волосы не будут похожи на воронье гнездо. И разговор не приведет к тому, что ты в спешке побежишь в богорощу. Вы были пьяны, одно привело к другому, а потом Джон запаниковал, и вы поженились. Взгляд Сансы падает на Арью, и она без колебаний отражает ехидство своей младшей сестры. — Я была пьяна, это правда, но не настолько, чтобы не заметить, что твои волосы тоже были растрепаны. Глаза Арьи мгновенно расширяются, прежде чем она берет себя в руки. — Я спала, когда Бран постучал. — О. — Санса кивает на шею Арьи. — Так это клопы поставили тебе засос? Рука Арьи взлетает к воротнику, чтобы поправить его, прежде чем она ловит себя на этом и делает выражение лица настолько безмятежным, настолько невинным, что вряд ли когда-нибудь выглядела более виноватой. — Это синяк. От спарринга. — Да, конечно. И мои волосы растрепались от оживленной беседы. Ноздри Арьи раздуваются, губы плотно сжаты, но блеск в глазах показывает, что она борется не с гневом, а с улыбкой. — Какой чудесный пирог! — Она протыкает вилкой кусок пирога и указывает им на Сансу, понимающе кивая. — Ты подрумянила маслом, да? — Верно. Арья съедает свой кусок и довольно причмокивает. — Действительно вкусно. У тебя неплохо получается. — У меня есть некоторый опыт. Занятые игрой в гляделки, сестры, похоже, не замечают, как все вокруг них притихли, но Джон видит это. Он также видит, как Подрик сползает на своем сиденье и выглядит так, будто хочет слиться с обстановкой. Джон переводит взгляд на Арью, затем на Сансу и снова на Подрика. Теперь тот красный как гранат. Так вот о чем шептались Санса и Подрик. Об их похожих любовных историях. Джон посмеялся бы над тем, как он ошибался, если бы желание свернуть парню шею за то, что он соблазнил его младшую сестру, не женившись на ней, не было сильнее. — Ешь свой ужин. — Голос Сансы звучит в его ухе, а рука похлопывает его по бедру. Джон берет вилку, снова переводя взгляд на Подрика. Если он оставит Арью беременной, Джон сломает ему шею. Если только… Он переводит взгляд на Арью. Если только это не Арья... — Серьезно, Джон. — Санса сжимает его бедро. — Оставь это. Какое-то время напряжение сохраняется, пока Давос не разрушает его шуткой о своей залысине и о том, как он сможет вести много оживленных разговоров, чтобы никто не заметил. Сначала в комнате воцаряется мертвая тишина, затем люди разражаются смехом, с облегчением возвращаясь к непринужденной болтовне, которая обычно управляет их семейными ужинами, и Джон следует совету своей жены. Сегодня. Как только тарелки убраны, и дети уложены спать, и одна из служанок присматривает за ними, Санса предлагает вино вместе с сырными тарелками, грушами и виноградом, пряными медовыми печеньями и чашей в форме чардрева, вырезанной Одденом. Она вертит ее в руках с затуманенным взглядом, поглаживая тщательно вырезанную листву подушечкой большого пальца. Но потом моргает, и ее глаза проясняются. Она наливает дорнийское красное в чашу, чтобы разделить ее с Джоном. Сэм первым вскакивает на ноги и произносит речь, которая слишком легко срывается с его губ, чтобы быть неотрепетированной в данный момент. Лилли даже поддакивает некоторым шуткам о недостатках Джона и прекрасных чертах Сансы, а также о том, какой счастливый бастард Джон — у него такое красивое лицо, что женщины забывают о его угрюмом характере. — И благодари богов за единственный недостаток Сансы — ее слабость к хорошенькому личику, — говорит Сэм, — иначе мы все были бы несчастны долгие годы. За Джона и Сансу. — Он поднимает свою чашу. — Это было очень вовремя. Остальные тоже поднимают свои чаши, и под гул радостных возгласов Санса шепчет на ухо Джону, что ей нравится его характер. Что ей всё нравится. Джон только смеется. Он не может придумать ни одной вещи, которая могла бы испортить его настроение сейчас, когда он разделяет с женой чашу вина и сладкий поцелуй, который никто не прерывает. Семья принимает их с такой готовностью, и он не может не задаться вопросом, не является ли причиной этого то, что они страдали из-за их с Сансой напряжения. Они так рады, что эти дни прошли, что с радостью забудут, что Джон и Санса когда-то называли друг друга братом и сестрой. И мысль о том, что их страдания, в конце концов, облегчили ситуацию, заставляет его улыбаться еще шире — пока его взгляд не падает на Арью. Выражение ее лица меняется так быстро, что он не уверен, не показалось ли ему. Теперь уголки ее рта приподнимаются в легкой улыбке, но он мог поклясться, что она хмурилась. И хотя вечер действительно проходит в приятной атмосфере полной шуток, поддразниваний и смеха, и она тоже смеется, Джон не может избавиться от ощущения, что Арья вообще не одобряет случившегося.

***

Едва пробила полночь, как в комнате стали тут и там раздаваться зевки более заразительные, чем смех. Первыми уходят Лилли и Сэм, затем Давос, Бриенна и Бран. Подрик бросает взгляд на Арью, прежде чем тоже уйти. А затем, как будто она знает, что Джон хочет поговорить с младшей сестрой, Санса подхватывает Дейзи, жестом велит Призраку следовать за ней и оставляет их наедине. В то время как маленькая девочка, которую он когда-то знал, уже заговорила бы, женщина, которой стала Арья, молчит, и Джон думает, что они легко могли бы просидеть так всю ночь. Молча потягивать вино, пока служанки не попросили бы их выйти, чтобы подмести комнату. Всё так. Он знает. Ведь так было в последнее время? Неудивительно, что она отправилась к Стене. Неудивительно, что она ничего не рассказала ему о Подрике. — Итак, Подрик? — Джон криво улыбается ей. — Он тебе нравится? Арья пожимает плечами. — Он нормальный. — Когда вы двое... — Не помню. Некоторое время назад. — Ты выйдешь замуж? Арья издаёт смешок. — Никогда не выйду замуж. Ни за него, ни за кого-либо другого. — Ну, ты молода. — Джон улыбается. — У тебя еще много времени, чтобы передумать. Она закатывает глаза. — Я знаю, кто я, Джон. Я не жена. Я не леди. Я определенно не мать. Я буду тетей. Для меня этого достаточно. Он смотрит в свой кубок с вином. — Тебе бы это понравилось? Племянницы и племянники. — Вероятно, пришло время Северу обзавестись маленьким принцем или принцессой. Королю нужен наследник. — Я не об этом спрашивал. — Со вздохом он ставит чашу обратно. — Тебе это не нравится, да? Я и Санса. — Не совсем так. — Я думал, ты хотела, чтобы мы всё решили. — Да. Я хотела, чтобы вы стали друзьями. Я не хотела, чтобы вы поженились. — Тогда почему ничего не сказала? — И испортить твою свадьбу? — Арья качает головой, губы сжаты. — Ты никогда не хотел говорить со мной о ней. Я не знала, что все так серьезно. Я просто подумала… — Она пожимает плечами, глубже погружаясь в кресло, как обиженный ребенок. — Я просто подумала, что ты хочешь переспать с ней. — И это тебя бы устроило? — Послушай. Я волновалась. Беспокоилась, что ты ввязываешься в то, от чего не сможешь отказаться, потому что слишком благороден, чтобы просто развлечься на какое-то время. И я... — Как вы с Подриком? — Прекрати увиливать. — Арья выпрямляется, даже кладет локти на стол и наклоняется ближе к нему. — Я беспокоюсь, что вам двоим слишком понравилось притворяться женатыми, и это сбило вас с толку. Это реально. И то, что вы сейчас сделаете, будет иметь реальные последствия. Джон издает смешок. — Думаешь, мы этого не знаем? — Надеюсь, что да. Потому что вам обоим нужно правильно относиться друг к другу, иначе вы начнете ссориться и обижаться друг на друга, а я не хочу, чтобы однажды мне пришлось выбирать на чьей я стороне. Я не хочу быть человеком, который встанет между вами, потому что вы не знаете, как разговаривать друг с другом. Это может разрушить нашу семью, Джон, и если ты это сделаешь, я... — Нет, я не стану! Мы не сделаем этого. — Просто... сделай ее счастливой. — Я пытаюсь! — Да, так и есть, — Арья глубоко вздыхает, но ее взгляд теплый и добрый. — Кажется, у тебя получается. Она действительно выглядит счастливой. Вы оба. И я полагаю... Я бы предпочла, чтобы вы были счастливы вместе, чем несчастны врозь. Джон задумчиво улыбается. Они действительно были несчастны и сделали всех вокруг себя тоже несчастными. И все потому, что не хотели открыться друг другу и даже другим людям, когда их поддержка была именно тем, в чем они нуждались. Эти люди, скорее всего, приняли бы его и Сансу и их отношения в любом случае. Не для того, чтобы избежать страданий, а потому, что они любят их и хотят, чтобы они были счастливы. Джон кивает сам себе и садится на стул рядом с Арьей, нежно глядя на младшую сестру. — Знаешь, это работает в обе стороны, — мягко говорит он. — Разговоры. Так что, если ты хочешь… Я не буду осуждать. Обещаю. Уставившись в стол, Арья пожимает плечами и остается совершенно неподвижной, совершенно безмолвной. Она даже не моргает. Верно. Он может понять намек. Но как только собирается уходить, она хватает вино и наполняет их чаши, а Джон снова опускается в кресло. Тем не менее, проходит много-много времени, прежде чем она открывается. А после они сидят вдвоем, разговаривая, пока в очаге не остаются только угли. Подрик хочет поступить правильно, говорит она, но ей это кажется неправильным. Несмотря на то, что им нравится то, что у них есть. Необратимые решения пугают ее больше, чем любая физическая опасность. Джон почти ничего не говорит. Арье нужно только, чтобы он выслушал, и он это делает, и легкость постепенно возвращается в их отношения. Когда он обещает ей, что узаконит любого бастарда — независимо от отца, — она даже игриво бьет его по руке, и Джон возвращается в покои до рассвета с хорошим настроением. У очага лежит Призрак с Дейзи на спине, похожей на крошечный пятнистый меховой плащ. Волк приоткрывает один глаз, некоторое время наблюдая за Джоном, прежде чем снова заснуть. Санса слегка похрапывает, ее рука лежит на его стороне кровати, как будто она скучает по нему даже во сне. (И она это делает, да?) Улыбаясь, Джон гладит ее руку, прежде чем прислонить трость к тумбочке, снять с себя одежду и лечь к ней под меха. Она мгновенно обнимает его, даже утыкается носом в изгиб шеи и обхватывает ногой его колено, и вскоре Джон тоже спит, обнимая Сансу, и его сердце полно любви, а в мире снаружи снова лето.

***

Кончик трости стучит по каменным плитам, когда Джон покидает покои мейстера Волкана. С самой яркой улыбкой, которую Джон когда-либо видел на лице этого человека, Волкан сказал ему, что он здоров и должен найти жену, чтобы поделиться хорошими новостями и отпраздновать это событие. Джон не совсем уверен, почему исцеленная лодыжка требует празднования, но это хорошая новость. Однако после шести недель, когда он опирался на своего постоянного спутника, указывал им и даже учился у Арьи, как использовать его в качестве оружия, на всякий случай, Джон, возможно, немного привязался к трости. Совсем чуть-чуть. И поэтому он использует её в последний раз; ручка в форме волчьей головы мягко лежит в его руке. Санса уже в их покоях, стоит у туалетного столика и втирает в руки ароматный крем. Несмотря на то, что до наступления вечера остался час, тонкое шелковое платье заменило голубой наряд, который она носила сегодня, и ее волосы распущены блестящими волнами по спине. — Ты плохо себя чувствуешь? — спрашивает он, откладывая трость в сторону. — Хм? — Санса оборачивается с нежной улыбкой. — Я подумала, что мы могли бы лечь сегодня пораньше. — Она играет с поясом, завязанным на талии, ухмыляясь ему так, что у него кровь закипает в венах.— Если только ты хочешь? — Я всегда этого хочу, — говорит он, уже расшнуровав дублет. Когда он был Уиллом, а Санса — Элис, они всегда спали в ночных рубашках и всегда отворачивались, когда другой раздевался. Теперь, когда они муж и жена, они всегда спят голыми и всегда смотрят, как обнажается другой. Она даже не торопится, снимая халат с плеч грациозными, чувственными движениями и позволяя ему упасть на пол, хорошо зная, как ему нравится смотреть. Теперь Джон знает ее тело наизусть. Все веснушки и родинки. Все шрамы и боль, скрывающуюся за ними. Он знает, что правая грудь больше левой, что у нее маленькие ямочки на задней части бедер и самые слабые растяжки — и ему все это так нравится, что он проводит каждый вечер (а иногда и утро), изучая это заново. Джон облизывает губы и проводит рукой по подбородку; его жена только качает головой, улыбаясь, когда обнимает его за шею и прижимается обнаженным телом к нему, все еще полуодетому. — Как я понимаю, все прошло хорошо. Твоя лодыжка зажила? — Да. Все хорошо. — Будем надеяться, что трость тебе больше не понадобится. По крайней мере, пока мы не состаримся и не поседеем. — Она проводит пальцами по его кудрям. — Интересно, как ты будешь выглядеть с седыми волосами? — Старым? — Да, — говорит она, смеясь, и скользит руками вниз к его бриджам, дергая за шнурки, — и очень благородным и красивым. — И ты будешь выглядеть прекрасно. Черные волосы, рыжие, седые — не имеет значения. Ты всегда будешь красивой. — Как ты думаешь, мы все еще будем любить друг друга? — спрашивает Санса, помогая ему снять бриджи. — Когда мы состаримся. Так же любить, как Одден и Фрия. — Да. По крайней мере, я буду. — Откуда ты знаешь? — Потому что я никогда никого не любил так сильно, как тебя, и никогда не буду любить. — Будешь. — Санса, не буду. С чего бы тебе... Джон замолкает, когда она смотрит на него с любовью и счастьем в глазах, таким сильным и ослепительным, что он забывает обо всем остальном. Он видит только ее и улыбающиеся губы и наклоняется, чтобы поцеловать их, но затем Санса берет его руку и кладет себе на живот. — Ты будешь, — говорит она, накрывая его руку своей. — Ты будешь. У Джона перехватывает дыхание, взгляд мечется между ее сверкающими глазами и их соединенными руками на ее все еще плоском животе. Она выглядит как обычно. Ничего не изменилось — и это должно было стать подсказкой, ведь так? Шесть недель, и у неё ни разу не было лунной крови, а он даже не подумал об этом. Слишком поглощенный радостью их отношений, он вообще об этом не думал. Джон проводит пальцами по нежной коже под ее пупком. — Ты уверена? — Да, — шепчет она. — Мейстер Волкан осмотрел меня. Я уверена. — А, это все объясняет. — Улыбаясь, Джон выдыхает через нос и смотрит на нее. — Так быстро. Она прикусывает губу. — Слишком рано? — Нет, — бормочет он, касаясь губами ее губ. — Это прекрасно. В ту ночь, после многочасового празднования, он лежит, положив руку ей на живот и глядя в окно на поздний летний дождь, мерцающий в лунном свете. Он знает ее тело наизусть, и теперь все изменится. Но он изучит ее новое тело и полюбит его так же сильно. Да, ему это понравится еще больше.

***

Расположившись на одеяле, прислонясь спиной к замшелому каменному монолиту, Сэм просматривает стопку листов. Он издаёт гул, щурится, отодвигает листок подальше от себя, бросает его, берет новый и повторяет сначала. Иногда он отпускает комментарий или два, на которые Джон отвечает с достаточным интересом, чтобы угодить другу, на деле не будучи особенно заинтересованным. Санса провела пару недель, рисуя знамя для библиотеки Сэма и Лилли, которую они основывают в Дредфорте. Они хотят сменить название замка на нечто радостное, и таким же хотят видеть знамя. Слово «радостное» Лилли повторяла с яростной решимостью всякий раз, когда они обсуждали Дредфорт, настаивая на том, чтобы от ужасов, от которых страдали люди, не осталось даже воспоминания. — С радостным новым названием и счастливой новой семьей никто не запомнит его как Дредфорт, — сказала она, прежде чем отправить туда слуг, чтобы очистить замок от следов пребывания Болтонов и подготовить к прибытию Тарли. Сэм толкает Джона в бок и показывает ему рисунок элегантного пера, перекрещенного с растением на длинном стебле и соцветием наверху. — О, мне это очень нравится. Что думаешь? — Да, это красиво. Цветок особенно. Сэм закатывает глаза и качает головой. — Это левкой(1). Вот почему мне нравится. Думаю, что это может быть то, что нужно. Цветок может быть белым, перо — черным, а поле — зеленым. Зеленый — один из цветов Дома Тарли. Или, может быть, красно-золотое поле? Цвета Дома моей матери... Не обращая внимания на размышления Сэма, Джон переключает свое внимание на жену. В последнее время они с Сэмом часто присоединяются к женщинам и детям на прогулках, и сегодня они на болотах, где дети, Арья и Под наполняют корзины ягодами можжевельника, белым мхом, грибами и всем, что находят, что может быть полезно на кухне или мейстеру Волкану. Лилли, однако, учит Сансу, как привязывать ребенка к груди вместе с пускающим слюни Эйемоном в качестве помощника и любопытной Дейзи в роли наблюдателя. — Ты попробуй, — говорит Лилли, передавая Эйемона. Улыбаясь про себя, Джон наблюдает, как Санса тренируется. Корсет и плотное шерстяное платье скрывают легкую выпуклость ее живота, который он ласкает каждую ночь, когда они ложатся спать, и каждое утро, когда они просыпаются. Однако слухи распространяются, как это обычно бывает. Они не сказали ни одной живой душе, и все же Арья уже знала, когда они решили рассказать ей раньше всех. На самом деле все знали, весь замок перешептывался после того, как прачка заметила, что королева не истекла кровью ни разу за три луны после полуночной свадьбы, и радостно обсуждала это с каждым, кто хотел принять в этом участие. В последующие недели вороны прилетели со всего Севера, поздравляя короля и королеву. На днях они даже получили одного из Риверрана, где проживает Эдмур Талли со своей женой и двумя детьми. — Как ты думаешь, Одден и Фрия тоже слышали? — спросила Санса, прочитав свиток. — Если слухи дошли так далеко… Даже простолюдины слышат вести, не так ли? Она была бы так счастлива. Она была бы счастлива больше, чем кто-либо другой. На глаза Сансы наворачиваются слезы. Беременность делает ее чувствительной, говорит она, но также заставляет чаще думать о Фрие, Оддене и ферме. О них, о ее матери и отце, и обо всех остальных, кого она потеряла, кто никогда не встретит следующее поколение Старков. Вчера, когда она вязала крючком в старом кресле-качалке своей матери, она уронила свою работу на колени и сказала голосом более хрупким, чем кружево, которое вязала: — Я никогда не знала своих бабушек и дедушек, и мои дети не узнают своих. Затем она шмыгнула носом, лицо ее разгладилось, и она продолжила вязать, как будто вообще ничего не сказала. Однако эта печаль никогда полностью не проходит; она постоянно витает на краю ее счастья. Санса даже иногда поглаживает волчью стаю, которую Одден вырезал для нее, чтобы утешиться, но Джон не может не задаться вопросом, не делает ли это ее еще более грустной. Они никогда не говорят о визите к старым фермерам. Один из них, возможно, мог бы покинуть Винтерфелл и Север, но оба — нет. Они не могут оставить все на друзей и семью, у которых тоже полно дел и проблем. Бран навещает Миру всякий раз, когда может, а на поле за пределами Винтерфелла сиротский приют поднимается к небу камень за камнем. В нем Арья и Подрик будут жить со всеми детьми. Они по-прежнему не женаты (и Арья говорит, что никогда не будут), но к настоящему времени большинство сирот воспринимают их как своего рода родителей. Арья и Под — те люди, кто укладывает их спать по ночам, кого они видят первыми по утрам, кто утешает их после ночных кошмаров или травм, помогает им разобраться в ссорах, кто водит их купаться на озеро в Волчий лес или собирать клубнику на болотах, а однажды даже возили их за покупками в Белую гавань. И хотя некоторые из них жаждут обрести семью, многие хотят остаться в Винтерфелле, чтобы быть воспитанными своенравной леди и дружелюбным оруженосцем. Жить с ними в приюте, учиться охотиться, сражаться, читать и писать, считать и читать карты, готовить, шить и даже вышивать. Последние умения преподает им леди Майра, незамужняя сестра младшего лорда, которая хочет быть полезной. Весть о приюте тоже распространилась. Санса получила воронов от многочисленных знатных дам, желающих внести свой вклад, точно так же, как они получили много воронов от лордов и леди, проявляющих интерес к библиотеке Сэма и Лилли. Они говорят, что переедут в Дредфорт до того, как ляжет снег, чтобы путешествие в замок не было трудным. Джон запрокидывает голову и смотрит в ясное голубое небо. Теперь с земель за Стеной ежедневно дуют холодные ветра, шелестя красными и золотыми листьями деревьев и кустов. Когда-то, тысячи лет назад, времена года менялись несколько раз в год. Зима, весна, лето, осень, снова зима. Вот куда всё движется, размышляет Сэм, и хотя это происходит медленно, он все еще думает, что в конце года они снова увидят зиму. Джон был бы не прочь привыкнуть к этой смене времен года. Бесконечное лето или бесконечная зима — и то, и другое звучит для него ужасно. Иногда перемены — это хорошо. Но в других случаях... — Без тебя здесь будет тихо. — Хм? — Сэм отрывает взгляд от куска пергамента с изображением трех свечей, расположенных пирамидой. — О. Да. Что ж, скоро ты заполнишь тишину. Осталось всего пять месяцев. Ты нервничаешь? — Конечно, я нервничаю. Никогда в жизни я так не нервничал. Санса... Ее радостные возгласы прерывают его, возвращая взгляд к ней. Она успешно привязала Эйемона к груди и теперь радостно машет Джону и Сэму, пока Дейзи прыгает вокруг, виляя хвостом от волнения. — Ты уже решил, что ей подарить? — спрашивает Сэм на ухо Джону. — Подарить? — Как только родится ребенок. Муж обычно преподносит жене подарки. Разве твой дядя не преподнес леди Старк подарки? Когда я родился, у мамы появились меха. Потом вместе с Диконом она получила красивое изумрудное ожерелье. А с Таллой — новую медную ванну. Мама любит принимать ванну. — О, я… Джон почесывает бороду, хмурится, роясь в памяти, но он никогда не чувствовал себя более нежеланным, чем когда леди Старк рожала очередного законнорожденного наследника, и всегда где-нибудь угрюмо прятался. В любом случае, его никогда не приглашали в покои лорда, чтобы поприветствовать новое пополнение. Ему никогда не разрешали держать ребенка и не говорили, чтобы он защищал его, как всегда говорили Роббу. И лорд Эддард Старк никогда не отводил его в сторону, как это было с Роббом, и не рассказывал ему о его будущих обязанностях мужа и отца. У Джона никогда не должно было быть собственных детей. Ни детей. Ни жены. Ничего. (Неудивительно, что он не может перестать улыбаться.) — Что ты подарил Лилли? — Книгу, которую она хотела прочесть очень давно. Я знал, что в Черном замке есть копия, поэтому попросил Арью украсть ее для меня, когда она навещала Джендри. — Сэм широко улыбается ему. — То есть одолжить, конечно. Я бы никогда не стал поощрять твою младшую сестру к совершению преступления. Джон смеется. — Я не думаю, что она нуждается в поощрении, чтобы совершать преступления, Сэм. — Но она успокоилась, да? Сэм не ошибается. Хотя в первые дни Джон беспокоился, что она снова уедет — особенно после свадебного торжества Джона и Сансы, когда Арья провела всю ночь, очарованная леди Тайлен и ее рассказами о путешествиях по миру, — этот страх исчезает все больше с каждым днем, проведенным как сегодня. Забытые на земле корзины, она, дети и Подрик играют в чудовищ и дев с маленькой Герти в роли девы и Подом в роли большого рычащего зверя. Это не займет много времени, прежде чем его повалят на землю и осыплют крошечными игривыми ударами и безжалостной щекоткой. Арья только смотрит, ухмыляясь, пока детский смех звучит над болотом и заглушает отчаянное: — Я сдаюсь! Пощади! Сдаюсь! — Я лучше помогу этому бедному парню, — говорит Джон и бросается в бой. Они возвращаются в Винтерфелл довольными и вспотевшими в своей шерсти и коже. По утрам и вечерам сейчас холодно, но днем еще светит солнце. Однако хорошая погода длится всего месяц, после чего каждое утро начинается с инея и пронизывающих ветров, которые дуют в течение всего дня. Лужи замерзают, воздух пахнет снегом, и Тарли пакуют вещи, загружая в фургон. Санса больше не носит корсет, ее живот выглядывает из-под накинутого на плечи плаща, когда она прощается с Лилли. — Мы всего в дне пути, если понадобимся, — говорит Лилли, поглаживая Сансу по руке. — Просто отправьте ворона.

***

Снег начинает падать через несколько недель и не останавливается. Вскоре сугробы высотой по пояс покрывают землю, и мужчины просыпаются даже раньше, чем посудомойки, чтобы расчистить дорожки во дворе и освободить все ворота и двери от белых одеял. Джон и Санса проводят вечера в уютном тепле покоев, обнимаясь на диване перед камином, попивая теплые напитки и поедая поджаренные орехи. Пока он растирает ей спину или ноги, она без устали шьет детскую одежду, вяжет шапочки, варежки и шарфы для сирот, которые с утра до вечера слоняются на улице. Снежные рыцари появляются повсюду, как грибы после дождя, и снежки летают туда-сюда, вызывая гнев рабочих во дворе, которые иногда попадают под перекрестный огонь. — Я думаю, тебе нужно отвести их в богорощу, — говорит Джон Арье после разговора с недовольным кузнецом, вытирающим снег с глаз. Затем он лепит снежок и с жужжанием взвешивает его в руке. — Может, нам обоим стоит туда пойти. Ее глаза расширяются от предвкушения. — Как в детстве. — Да, как в детстве. Робб придумал эту игру, захотел сделать ее более реальной и разделил детей Старков и их друзей на две армии. Он предложил каждой занять соответствующую территорию, построить снежные крепости и стены и вести войну, пока одна армия не захватит всю богорощу. Иногда они неделями продолжали войну, укутываясь и выбегая на улицу, когда им не нужно было есть, спать, делать работу по дому или заниматься уроками. Робб всегда возглавлял одну армию, Теон — другую. Иногда к ним присоединялся Джори, а однажды, к радости детей, к ним присоединились Нед и сир Родрик. В тот день они дрались до самого вечера. Леди Старк пришлось практически затащить их внутрь на ужин, но, хотя она выглядела достаточно суровой, называла взрослых мужчин детьми и качала головой, улыбка тронула ее поджатые губы, а глаза заблестели от радости. Пообещав Сансе, что он будет помнить о своей лодыжке, Джон и Под возглавляют одну армию, а Бриенна и Арья — другую, дети разделены между ними. Как и в детстве, битва грохочет с утра до вечера, и они садятся за стол ужинать с румяными щеками и блестящими глазами, а дети продолжают выкрикивать оскорбления друг другу над тушеной бараниной. Как только их животы наполняются, Джон целует жену в губы и выводит своих солдат на улицу, чтобы поиграть до сна. С уходом Короля Ночи, королем Джейме на Железном троне и Тормундом, возглавляющим вольный народ, у них больше нет врагов, и в Вестеросе установился мир. Джон знает, что это не будет длиться вечно. Люди жадны и жаждут власти, а мир никогда не бывает вечным. Но он сделает все возможное, чтобы это длилось всю его жизнь. Он сделает все возможное, чтобы отныне единственная война, которую он будет вести — та, которая оставит в его волосах снег, наполнит грудь смехом и оставит на теле следы в форме снежка, а не кровоточащие раны. Он все еще улыбается, когда открывает дверь в покои лорда, чтобы согреться в любящих объятиях своей жены, но эта улыбка исчезает, как только он видит ее. Санса стоит посреди комнаты с раскрасневшимися от разочарования щеками, у ее ног лежит подушка, а на груди небрежно обернута ткань. — Я не могу вспомнить, как это делается, — шмыгая носом, Санса борется с пеленкой, не в состоянии ее размотать, и со стоном сдается. — Я пытаюсь уже полчаса и ничего не помню! — Мы можем послать Лилли ворона и... — Значит, я должна посылать Лилли ворона каждый раз, когда у меня возникают проблемы? Как я могу быть матерью, если даже не могу этого вспомнить? Я не знаю, как быть матерью, Джон! Я не знаю, как успокоить ребенка или как понять, когда он голоден! — Ну, — говорит Джон, улыбаясь, — дети обычно плачут, когда... — Но хорошая мать должна знать об этом заранее! Мама всегда так поступала. Она рассказала мне, когда у нее родился Рикон. Ты сможешь понять. Дети показывают тебе это еще до того, как начинают плакать, но я не могу вспомнить, что она сказала. Я не могу вспомнить ничего из того, чему она меня учила. — Санса качает головой, яростно моргая от слез. — Я никогда не должна была делать это без нее. Она должна была быть рядом со мной. Я хочу к маме! Почему они должны были убить ее? Почему? Она беспомощно смотрит на него в поисках ответов, когда все, что он может дать — это утешение. Джон заключает ее в объятия и позволяет ей плакать, пока его камзол не намокнет и у нее больше не останется слез. Затем он вытирает ее щеки насухо и нежно целует в лоб. — Тебе стоило сказать мне, что ты так беспокоишься. — Я не беспокоилась! Но потом Ванна напомнила мне, что осталось меньше двух месяцев, и что ребенок ее сестры родился на месяц раньше, а я еще не готова! Я еще даже не закончила всю детскую одежду, и детское одеяло, и... — Санса. — Он нежно обнимает ее за плечи. — Как насчет того, чтобы я принес тебе немного поджаренных грецких орехов, а потом мы сядем у камина. Хм? Ты поработаешь над детским одеялом, пока я буду растирать тебе ноги. А? Она теперь такая большая, у нее болит спина и опухают лодыжки, и Джон предлагает ей руку и ведет к дивану, где укутывает в меха и ставит ноги на пуфик. Как у королевы у нее есть слуги, которые суетятся вокруг нее, но Джон часто отсылает их и делает это сам. Он никогда не признался бы в этом никому (в течение многих лет он не признавался в этом даже самому себе), но он всегда хотел, чтобы красивая жена баловала его. Кроме того, их дни все равно проходят в окружении других людей; им обычно нужно время для себя. Однако сегодня вечером Сансе нужна семья, и вскоре в покоях появляются не только сервировочная тележка, полная угощений, но и люди (и животные), которых она любит больше всего. (Почти все из них.) Они отвлекают Сансу играми, шутками и предложениями об имени ребенка, пока Джон массирует ей ноги, а она работает над одеялом. Неделями она собирала обрывки ткани со старой одежды. Те, что носили Старки, когда жили в достатке и безопасности, — те, что с помощью разве что магии пережили Железнорожденных, Болтонов и мертвецов, — и остатки простой одежды, которую носили Уилл и Элис. Она даже добавляет их свадебную ленту — на удачу. Джон знает, что это сработает. Ее мать, возможно, связала молитвенные колеса, но именно с помощью иглы и нитки Санса создает свое благословение. — Я всегда думал, что Давос — довольно хорошее имя, — говорит Давос, высоко подняв голову. — Принц Давос. В этом есть что-то приятное, не так ли? О, он согласен! Он радостно указывает на живот Сансы. Даже сквозь шерстяное платье они видят, как пинается ребенок. Дейзи вскакивает к Сансе на колени, тычется носом в живот и, когда еще один пинок попадает ей в нос, поднимает голову и ошеломленно моргает. — Это всего лишь ребенок, — говорит Санса, почесывая Дейзи за ухом. — Ему не терпится выйти и поиграть с тобой. — Он своенравный, да? — Подрик улыбается, переводя взгляд на Арью. — Пошел в свою тетю. — Или Рикона. — Арья хватает пригоршню грецких орехов. — Он был самым необузданным из всех нас. — Рикон, — шепчет Санса, ресницы трепещут, и она проводит пальцами по животу. — Маленький Рикон. — Слеза скатывается по ее щеке, и она смахивает ее с влажным смешком. — Не обижайся, Давос, но... — Не обижаюсь, ваша светлость. Арья спокойно наблюдает за ними, забыв о грецких орехах в руках. Но нежная улыбка играет на ее губах, сияет в глазах, и Джон думает, что ей это все-таки нравится. Перспектива стать тетей. Как только Санса задремала на диване, и все начали выходить из покоев, Арья даже задержалась, чтобы сказать ему тихим голосом, что она больше не так беспокоится об их семье. Что он хороший муж и будет хорошим отцом. — Надеюсь, ты права. — Он улыбается ей с надеждой, но не совсем убежденно. — Я сделаю все, что в моих силах. — Я знаю, что так и будет. Арья сжимает его плечо и выходит за дверь, и Джон позволяет Сансе еще немного поспать; ее ноги лежат у него на коленях, а его рука покоится на ее круглом животе. Неделями он раздумывал, что ей подарить: экзотические семена из сада леди Тайлен; красивые ткани из Королевской Гавани; медную ванну, достаточно большую для двоих; красивые украшения с сапфирами, рубинами и бриллиантами... Ничто не казалось ему совершенно подходящим. Она действительно хочет только одного, ей нужно только одно, и это то, что он не может ей дать. То, что никто не может ей дать. Но, возможно, он сможет дать ей нечто близкое, даже если на время. По крайней мере, думает Джон, когда его нерожденный ребенок прижимается к его ладони, он может попытаться.