увези меня на край света

Сжимающая боль в районе груди не дает спокойствия ни сердцу, ни душе. Чувство чего-то неправильного течет по венам, откладывается в легких тяжелым грузом и не дает здраво размышлять. И все ноет, ноет, ноет. В висках пульсирует, руки леденеют и потрескавшиеся губы не говорят о прекрасно прошедшем дне. Юнги тяжело. Его кидает из крайности в крайность, он оглядывается по сторонам, не может присесть даже на минуту. И он ни за что не признается себе в том, что проплакал всю ночь. Ох, как же Минсок был счастлив и взбудоражен при виде огромного мохнатого зверя в их комнате. Чонгук в обличие волка сильный и статный, а глазками хлопал как маленькая дворняжка, вилял хвостом, когда ребенок с радостными воплями пытался оседлать его, и совершенно не заботился о том, что перевернул весь дом, когда они решили поиграть в догонялки. Они были так счастливы провести это время вместе. А по наступлению позднего вечера, когда довольный и сытый Минсок вырубился на плюшевых подушках, пришло время покидать этот уютный мир. Чонгук сказал о том, что уйдет, если Юнги действительно того хочет, и он сделает это, но постепенно, ведь все-таки маленькое солнышко должно привыкать к его отсутствию со временем. Но как к этому привыкнет сам Юнги? Об этом никто не сказал. А сейчас, сидя за столом, когда голые ступни обдувает и кусает холодный ветер из открытого окна, а уставшие от трения локти краснеют и шелушатся, Юнги не может сдержать мыслей. Его трясет и мажет, участившееся дыхание слышно даже на расстоянии. Под глазами синяки и худые колени прижимаются друг к другу, когда становиться больно терпеть. Сколько прошло времени с того момента, когда Чонгук покинул их квартиру? Три дня или четыре? Сколько времени прошло с того момента, когда Юнги понял, что альфа не станет больше строчить каждый час смс, спрашивая как у них дела, как себя чувствует Минсок, обедал ли Мин или же опять засиделся, размешивая сахар в пустой кружке? Омега не знает точного времени. Он лишь смутно помнит о том, как вчера Чонгук оставил подарочный пакет для Минсока под дверью. Там был очаровательный пингвин с ошейником и бубенчиком. Юнги царапает ногтями поверхность стола, сжимает губы и всячески отгоняет от себя мысль, что на верхней полке шкафа лежат мальборо. Это не поможет, ничего не поможет от осознания своей слабости и привязанности к другому человеку. И как же сложно оставаться наедине со своими демонами, которые любят разъедать твои мысли, твое время и жизнь, превращая все в один тусклый момент, затянувшийся лишь по воле случая. Он не должен сдаваться. Мин знает: если он возьмет телефон в руки, то уже никогда не отпустит чужие горячие ладони. Он боится, ох, как же, блять, он боится прыгнуть в огромную пропасть, утонуть в ней беспечно и захлебнуться, отдаваясь своим желаниям. Слезы стекают по раздраженной коже и бесшумно оставляют разводы на столе. Сил больше не осталось, как и эмоций, которые испарились в порыве ночных истерик. Юнги никогда не звонил без нужной надобности, лишь по просьбе Минсока, а сейчас, когда он подносит динамик к уху и слушает длинные гудки, его душа так быстро покидает слабое и истощенное тело, оставляя омегу одного. — Да? Юнги? Минсоку что-то нужно? — голос по ту сторону чуть отчужденный и слышно его плохо. И именно в этот момент его прорывает насквозь. Тяжелые всхлипы вырываются из него, он задыхается, прижимая худые колени к животу, превращаясь в маленький беззащитный комочек. Мин больше не сможет терпеть и простить себя тоже. — Что случилось, Юнги? Я… — Приезжай. Умоляю. Хриплый голос отскакивает от холодных стен молчаливой кухни и на мгновение весь мир останавливается, словно кто-то поставил его на паузу. И только через долгие минуты где-то в прихожей слышен характерный стук. Если бы Чонгук ответил на вопрос: «Чего вы боитесь?», то это было бы однозначно: «Видеть боль дорогих для меня людей». Юнги появляется внезапно, кидается на шею, сжимает так крепко, вкладывая в эти объятия столько силы, сколько может позволить его хрупкое и слабое тело. Он трясется так сильно, ревет надрывно, разбивая сердце Чонгука в клочья. Воет, воет и воет. Дрожащими пальцами хватается за все, что чувствует, выпускает все спрятанные в глубине души эмоции и страхи, задыхается и кричит. — Это все ты! Ты виноват во всем! Как же я тебя ненавижу! Чонгук обнимает его крепко, согревает собой и укрывает от всего мира, который причинил так много боли такому маленькому и светлому человеку. Прижимается спиной к стене, жарко и влажно впечатываясь в чужие мягкие и соленые от влаги губы. Терпит то, как сильно Юнги тянет его за волосы и то, как он отчаянно бьет по крепким плечам. — Прости меня, моя кроха, все будет хорошо, слышишь? Не беспокойся, я все решу, — шепчет Чонгук, поглаживая омегу по спине. Ему самому от такой картины становится трудно дышать. Юнги всхлипывает и продолжает рыдать ему в грудь, цепляясь за него так, словно от этого зависит все. Икает громко, тихо ругаясь и проклиная вновь и вновь, но льнет к нему, совсем как продрогший уличный котенок. — Тише, мой хороший, все в порядке, положись на меня. Я всегда с тобой рядом, Юнги, всегда. В тот холодный вечер, когда открытое нараспашку окно было закрыто, омега впервые так спокойно засыпает, не выпуская Чонгука из объятий, который в свою очередь внимательно следил за тем, как двое крохотных сердец бились в унисон, расслабляясь рядом с ним.