***
С докторами спорить — себе дороже. Эту простую истину на военной базе очень быстро выучивали наизусть солдаты — даже те, кто считали себя образцово здоровыми. Врачи наловчились ничуть не хуже снайперов выбивать из строя бойцов, и, самое главное, командиры подразделений им нисколько не возражали. Поэтому капитан Прайс, ознакомившись с заключением, данным второму лейтенанту, только лишь усмехнулся добродушно: — Не уточнил у доктора, почём у них другие виды недугов? Намёк на то, что целый день ему официально разрешено не нести службу, Джон принял близко к сердцу. Он встал наизготовку и гордо вздёрнул подбородок, хотя внутри разлилась почти что детская обида. — Сэр! Разрешите… — МакТавиш! — одёрнул подчинённого капитан Прайс, грозно сверкнув голубыми глазами. Рядом с ним Гас закусил губу, пряча хитрую улыбку. — Лучше сто раз болеть, чем один раз умереть. Знаешь эту пословицу? — Так точно! Командир, пользуясь тем, что Джон правильно расценил его напускное недовольство и уставился прямо перед собой, мельком оглядел второго лейтенанта. МакТавиш был в самом расцвете сил, в хорошей физической форме: он идеально подходил на место Шона Эллингтона. Конечно, ориентация солдата вызывала в высших кругах некоторые опасения, однако послужной список и лидерские качества говорили сами за себя. Тем более, после отмены запрета на призыв в армию гомосексуалистов, времена стойкой неприязни к сексуальным меньшинствам уходили в прошлое, и больше нельзя было любовь к людям своего пола рассматривать в качестве весомого недостатка. — Соуп, — капитан сменил тон. Тёплый, чуть ли не отеческий голос заставил Джона осторожно посмотреть ему прямо в глаза. — Расслабься, переведи дух. Через пару лет службы у всех начинают вылезать болячки — для нас это неизбежно. Если доктор настаивает — значит, настаивает не без причины… Впервые, что ли, сталкиваешься с таким? — вдруг спросил он, тряхнув в воздухе категорическим врачебным заключением. — Да, — покосившись на хмыкнувшего Гаса, тихо ответил Джон. — Значит, добро пожаловать в наши ряды! Капитан Прайс сунул лист бумаги в какую-то папку и с шумом её захлопнул. Командира ситуация явно развеселила. — Закинься этими таблетками, отоспись хорошенько — или как там сейчас проводит свой досуг молодёжь?.. Мне нужен солдат, МакТавиш, — отбросив шутки в сторону, мужчина обратился ко второму лейтенанту уже на полном серьёзе. — Солдат, который здоров и сосредоточен на выполнении задачи. Головная боль, конечно, не ранение, но даже она может сыграть роковую роль тогда, когда этого не ожидаешь. — Я понял Вас, сэр, — заверил его Джон. От прежней обиды не осталось и следа, даже наоборот — он проникся словами, потому что произносил их человек с огромным боевым опытом. — И обязательно учту рекомендации доктора. Капитан Прайс удовлетворённо кивнул головой, отпуская МакТавиша восвояси. Ему вспомнилась собственная молодость, последняя совместная с МакМилланом операция в Афганистане и то, как Док, солдат-медик, уговаривал его, тогда ещё лейтенанта, лететь вместе с тяжело раненным командиром на вертушке. — Послушай, Гас, — задумчиво сообщил он помощнику, вопросительно вскинувшему подбородок, — когда заступишь на моё место, будь добр, одёргивай Джона. Этот парень чертовски походит характером на меня в прежние годы, а характер мой был… — Прайс махнул рукой, как бы выражая этим все свои прегрешения. — Вы так уверены, что следующим капитаном отряда буду я… — Не скромничай, Шон. Командование редко когда привлекает человека со стороны. Да и тебе пора сменить лейтенантские знаки отличия… Мне всего год остался, представляешь? — с непривычной усталостью в голосе произнёс вдруг мужчина, посмотрев на помощника как на давнего знакомого, с которым связаны одни из лучших в жизни воспоминаний. — Ну, быть может, полтора, но два я уже точно не потяну. Не одному ведь только МакТавишу доктора тут спесь сбивают… — Планируете потом перейти в штаб? Как МакМиллан? — тихо поинтересовался Гас. Ему было грустно осознавать, что время не щадит никого, в особенности людей, чья замена может оказаться неполноценной. — Не знаю, если честно. Я вступил в SAS, будучи старше и тебя, и Джона. Мне пора на пенсию, на покой. Может, хватит с меня смертей, даже если придётся убивать не своими руками, а лишь планировать операции и отправлять в пекло других ребят? Вопрос был риторическим, и Гас благоразумно промолчал.***
Таблетки и дневной сон действительно помогли: уже к вечеру Джон чувствовал себя, как и прежде, совершенно здоровым. Приступ головной боли прошёл, а слова капитана Прайса остались в сознании не столько советом, сколько правилом — давать себе отдых. Даже тот, который, казалось бы, совершенно ни к чему сильному молодому мужчине. Всю вторую половину дня Джон слонялся без дела. Физические нагрузки ему запретили — оставалось только пялиться в телевизор, листать журналы и перебрасываться словами с бойцами, пересекающимися в общей комнате. Краем уха он слушал чужие голоса, отрывочные воспоминания других жизней и вдруг увидел сам себя со стороны: одинокого, с узким кругом хороших знакомых и практически без друзей. Их было всего несколько: Эндрю Вебстер и Питер Фишер — друзья детства, Ричард Гивс — школьный друг, бывший капитан спортивной команды, да Гарри Сандерсон — единственный, кто остался рядом. Вебстер работал программистом и уехал в Новую Зеландию, разница во времени с которой составляла одиннадцать часов. Фишер женился на американке и перебрался в солнечную Луизиану. Им Джон изредка писал, звонил на дни рождения и отдавал себе отчёт в том, что пути-дороги, некогда тесно переплетённые, разошлись в разные стороны. Ричард Гивс по-прежнему жил в Лондоне, с ним связь поддерживать было проще: он, пожалуй, даже догадывался о месте службы Джона, — и не только об этом — но лишних вопросов не задавал. Встречались они время от времени, делились событиями и вновь расставались на неопределённый срок. Лицо же Роуча мелькало перед глазами каждый божий день. — Эй, МакТавиш! — окликнул его знакомый боец из резервного эскадрона, издали махнув рукой. — Давай с нами в спортзал? Джон изобразил жест, обозначающий у спецназовцев «нет», и бросил взгляд на часы: он всё пытался подгадать время, в которое Саймон мог вернуться домой, и вынужден был признать, что не имеет ни малейшего понятия. Жизнь мальчишки оставалась для него тайной по одной простой причине — собственное безразличие. И сейчас оно не играло ему на руку. — Второй лейтенант, — чья-то фигура заслонила собой обзор. Джон прищурился, дёрнул подбородком, и Джозеф Аллен привычно подобрался перед бойцом офицерского состава группы. — Разрешите обратиться. — Разрешаю. — Так как Вы сегодня отсутствовали, — начал рядовой, выдержав тотчас впившийся в лицо подозрительный взгляд, выискивающий насмешку, — я посчитал нужным сообщить Вам, что по решению капитана завтра нас поставят в пару. — Боевая двойка? — Так точно. Выполнение поставленной задачи боевыми двойками или тройками входило в тактику действия малыми группами, практиковалось в ходе операций и отрабатывалось в мирное время. Суть, помимо тактических соображений, крылась ещё и в другом — в передаче опыта от старослужащего солдата молодому. — А решил лично сам капитан? — вдруг уточнил Джон, встав на ноги и спрятав обратно вывалившиеся поверх майки жетоны военнослужащего. У Аллена не вышло скрыть удивление, он хмуро насупился, уставившись в льдистые глаза напротив. Ему точно не показалось, что МакТавиш подавил в себе улыбку. — По согласованию с лейтенантом, я думаю, — ответил Джозеф, заинтересованный не только этим открытием, но и осознанием того факта, что впервые с момента их стычки в Йемене они ведут между собой обычный диалог. — Капитан и лейтенант совещались. — Хм. Губы мужчины вновь дрогнули, заставляя рядового теряться в догадках. Джону же причина была ясна: Гас прекрасно помнил, что во время операции по захвату беспилотника между двумя бойцами произошла размолвка, вернее, он понял это, когда ему случайно проговорился сам Джон, и, хорошо всё обдумав, начал приводить в действие план. «План нормализации отношений», — нервно хохотнул про себя МакТавиш. — «Видимо, Гас рассчитывает сделать два дела за раз. Не только дать нам шанс присмотреться друг к другу, но и уладить размолвку», — подумал, уже серьёзно приглядываясь к Аллену. Джозеф напрягся под пристальным вниманием старшего по званию, дожидаясь от второго лейтенанта ответа. — Хорошо. Я тебя услышал. — Разрешите идти? Кивком головы Джон отпустил его, мысленно усмехнувшись: «А вдруг действительно получится найти общий язык, нащупать точки соприкосновения? Аллен производит впечатление неплохого ма́лого, и Роуч с ним крепко сдружился…». Привычку оценивать парней не только профессионально, но и с точки зрения привлекательности Джон подавить не сумел: когда рядовой отвернулся, взгляд скользнул по отдаляющейся фигуре. Раньше самым худощавым бойцом в группе был Сандерсон, теперь же им оказался Аллен, узкоплечий, узкобёдрый, длинноногий и с тонкими лодыжками. Своим телосложением он чем-то напоминал Саймона, тоже по-мальчишески стройного, и, потянувшись вслед за собственными мыслями, Джон уставился на задницу, упругость которой в движении подчёркивали военные штаны. Странно то, что никаких чувств она в нём не вызвала, хотя была довольно симпатичной. Симпатичной, а всё же другой… Отдёрнув взгляд и стиснув челюсти, МакТавиш размашисто зашагал в сторону выхода, тщетно гоня прочь улыбчивый образ. Противоречия раздирали его: он пытался выкинуть Саймона из головы, но мрачно брёл домой как раз для того, чтобы позвонить невесть куда пропавшему мальчишке.***
Спортивный зал, в который ходил Саймон, находился недалеко от работы. Первые занятия с тренером давались тяжело: организм, не привыкший к систематическим нагрузкам, быстро уставал и выматывался, на следующий день ныли мышцы, всё болело, и Саймон малодушно жалел себя самого, без сил падая вечерами в кровать. «Я ведь и так стройный», — думал он. — «Раньше всем всё нравилось, мне тоже», — а потом собирал волю в кулак, вспоминая Джона, его крепкое красивое тело, и грустно разглядывал своё, мягкое. Рядом с молодым мужчиной он чувствовал себя физически слабым, когда хотелось совершенно иного, хотелось быть равным по выносливости… Просто быть равным. — Эй, твой шкафчик? Саймон сдёрнул с влажных волос полотенце, удивлённо оборачиваясь. В раздевалке, прямо позади него, стоял парень с перекинутой через плечо спортивной сумкой. Проследив за чужим взглядом, Саймон кивнул. — У тебя мобильный долго звонил, — улыбнулся незнакомец, после чего попрощался и направился к выходу. «Долго звонил?.. Руби?». Он открыл дверцу и нащупал телефон. На экране высветился пропущенный вызов от абонента, при виде имени которого Саймона охватила не только радость, но и волнение. Визит к доктору Стивенсону определённо что-то изменил между ним и Джоном, а что именно — понять было сложно. Вдруг это их шанс на нечто большее? Или наоборот — конец всех надежд, та самая жирная точка в отношениях, которую, по признанию любовника, ему раньше было трудно поставить? Получив вчера результаты чужих анализов, Саймон внимательно изучил медицинское заключение и вместо того, чтобы ответить, выключил телефон. Он почему-то верил в чистоту здоровья Джона и боялся другого — того, что будет после. Как им дальше быть?.. Сегодняшний пропущенный звонок вселил в него ещё бо́льшую нерешительность. Высушив после душа мокрые волосы и одевшись, Саймон поспешил из спортзала домой. Иметь разговор с Джоном впопыхах, на шумных лондонских улицах ему не хотелось, а мужчина наверняка не засиживается допоздна, так как просыпается обычно рано. «Боже», — нервно усмехнулся мальчишка, быстро взбегая вверх по лестнице, перескакивая ступеньки, чтобы открыть ключом дверь. — «Неужели меня это действительно так волнует?». Швырнув под ноги рюкзак, стащив обувь и повесив пальто, он по-прежнему стремительно прошёл на кухню, сделал пару жадных глотков чистой прохладной воды. Часто стучащее сердце неохотно замедляло череду ударов, когда неожиданно раздавшийся звонок заставил его поперхнуться и закашляться до выступивших на глазах слёз. — Ты чего? — спросила Руби, прислушавшись к хриплому голосу брата. — Заболел? — Подавился, — Саймон напоследок вновь смочил горло водой. — Извини, у тебя что-то срочное? Давай я позже перезвоню? — Нет-нет, позже как раз таки не нужно! — поспешно возразила ему Руби, заговорщицки понизив голос. — Лео позвал меня в кино, а потом к нему домой, поэтому сам понимаешь… — Замечательно, — улыбнулся Саймон, радуясь за то, что хотя бы у сестры отношения складываются как нужно. — Тогда до завтра. — Люблю тебя! Руби сбросила вызов, и он, до сих пор сжимая телефон в руке, долго смотрел на экран, уже давно погасший. «Джон позвонил!», — вихрем носилось в его голове. — «Джон позвонил тебе первым! Почему ты бездействуешь?!». — И правда… — вслух шепнул Саймон, непослушными пальцами набирая номер. В тишине раздался первый гудок, следом второй, третий и сразу следом — мужской голос, от которого внутри всё обмерло и застыло. — Да? — тон был привычно низким, густым, осязаемым, будто движение тёплой ладони по обнажённой коже. — Привет, — выдавил из себя Саймон, нервно выписывая пальцем узоры на поверхности столешницы. — Увидел от тебя пропущенный… — Я позвонил не вовремя? — Нет, всё в порядке, — поспешил заверить его мальчишка. — Просто не сразу смог ответить… Ты что-то хотел? На другом конце замолчали, было слышно лишь дыхание собеседника, и несколько секунд тишины, прежде чем голос раздался вновь, Саймон провёл, оцепенев от нервного напряжения. — Я посылал тебе результаты своих анализов, — наконец, произнёс Джон, тщательно скрывая в голосе недовольство от того, что его столько времени игнорировали. — Ты получил? — Да, конечно. Спасибо. Что у одного, что у другого мысли, будто мелкие рыбёшки, юркнули прочь, в глубины сознания. Им мучительно хотелось заполнить молчание смыслом, словами, но не было ясности в голове, а язык онемел и потерял подвижность. Длительная пауза ставила их в неловкое положение друг перед другом, то ли делая ближе робостью действий, то ли отталкивая ещё дальше… Этот туго затянувшийся узел Джон решился разрубить первым. — На выходных я планирую съездить в клинику за оригиналом медицинского заключения. Хочу иметь бумажную версию при себе, — мужчина перевёл дыхание, из внезапно хлынувшего обратно потока мыслей выискивая более правильные, более осторожные. — Ты не думал забрать свой? — Не знаю даже… — задумчиво протянул Саймон, как вдруг его осенило: уж не предложение ли это встретиться? Не намёк ли? По крайней мере, на жирную точку в отношениях речь Джона никак не была похожа. Догадка заронила в сердце надежду, и он поспешно оборвал в себе неуверенность. — Но, пожалуй, ты прав. Незачем оставлять клинике оригинал. Можем заглянуть туда вместе… Палец, чертивший узоры, застыл. Саймон сжал руку в кулак и закусил губу, сердце опять зачастило от нахлынувшего волнения. Его чувства к Джону становились всё более осознанными, более глубокими, и, кажется, сам Джон постепенно сбрасывал с себя броню холодности и отстранённости. — Я пока не знаю, во сколько точно буду в Лондоне… Но могу тебе позвонить перед выездом. — А я успею собраться? — деловито поинтересовался Саймон, уже прикидывая варианты того, что можно приличного на себя надеть. — Успеешь, — усмехнулся на том конце собеседник и замолчал, когда вместо ответа услышал сладкий зевок. — Извини. У меня был тяжёлый день… — Забавно, что у меня тоже, — Джон вспомнил мучившую его головную боль и часы, потраченные впустую. — Ну, если мы с тобой договорились… — Да, — тихо улыбнулся сам себе Саймон, мысленно сожалея о необходимости расстаться, пусть даже на время. — Конечно договорились.***
На этот раз первым к месту встречи успел Джон. Он стоял возле входа в клинику и поглядывал на сгущающиеся в небе тучи: их гнал ветер, пронося над городом тёмные дождевые облака и мелкие перистые клочья. Солнце, светившее всё утро, пока Мэри МакТавиш хлопотала у плиты и кормила поздним завтраком сына, зарылось в плотную дымку. На сером асфальте виднелись редкие пока ещё, мокрые капли. «Отец наверняка специально уехал по делам», — мрачно думал Джон. — «Мама простыла, и он, чтобы ей не выходить на улицу, таким образом сделал мне одолжение». «Тебе — одолжение, а ей — приятное», — возразил внутренний голос. Спорить с этим было сложно. В отношениях с сыном у Глена МакТавиша ничего не изменилось: всё та же отчуждённость, ледяная холодность и показательное презрение. Однако любовь Глена к жене и любовь самой Мэри к Джону связывала их вопреки всем разногласиям, соединяла то, что соединённым не могло быть по определению. «Чёртов треугольник!», — выругался про себя молодой мужчина, отступая ближе ко входу в клинику, под навесной козырёк, а спустя несколько минут туда же влетел Саймон, застигнутый врасплох кратковременным сильным дождём. Джон посторонился и удивлённо вскинул брови, когда вместо приветствия услышал брошенное ему извинение. — Саймон, — он стащил с головы капюшон тёмной толстовки, — это, вообще-то, я. Лицо парнишки попеременно изобразило растерянность, осознание, а затем — приятное удивление. — Джон? — голос зазвучал тихим смехом, прячущим смущение. — Не узнал тебя, прости… — Я-то думал, меня нелегко забыть. Саймон рассмеялся уже громче. Волосы у него были влажные, растрёпанные, бежевое пальто оплёскано дождём: аккуратный образ развенчала непогода, но всё равно мальчишка приковывал к себе внимание. Джон окинул собеседника взглядом, и это не осталось незамеченным — ладонь нервно зачесала назад вьющиеся от влаги светлые вихры. — Идём? — Да, — так же тихо ответил молодой мужчина, пропуская Саймона вперёд. У стойки администратора провозились они недолго. Девушка вежливо выслушала пожелания, попросила предъявить удостоверения личности и, отлучившись, вернулась с оригиналами медицинских заключений. — Это Ваше, мистер МакТавиш, — протянула она белоснежный картонный конверт. — А это — Вам, — отдала аналогичный Саймону. — Приятного дня! — Да уж, приятного… Возле входа в клинику находилось специально отведённое под курение место, где, щёлкнув зажигалкой, Джон затянулся и уставился на вереницу тёмных туч, ползущих над головой. Саймон посмотрел туда же, сосредоточенно кусая нижнюю губу. Согласно прогнозу, вероятность дождя должна была быть минимальной, однако серое пасмурное небо и спрятавшиеся под зонтами прохожие ту самую вероятность возводили в ранг неутешительной действительности. — И так до позднего вечера… Парнишка повернул экран мобильного чуть в сторону: голубые глаза, прищурившись, вскользь прошлись по метеосводке. Джон кивнул, как бы подтверждая то, что увидел, и Саймон спрятал телефон обратно в карман. Влажный ворот пальто, которым он защищал обнажённую шею, неприятно холодил кожу. — Ты одет не по погоде, — отпустил вдруг неожиданное замечание мужчина, отнимая сигарету ото рта. — Как и в первую нашу встречу. Дождь шуршал по стеклянному козырьку над их головами, тщетно пытаясь заплескать небольшой островок сухости, нетронутый влагой. Они оба молчали, вспоминая то, с чего всё началось пару месяцев назад, и к чему, в итоге, привело. — Почему ты мне не отвечал? Окурок, потухший и смятый, исчез в тёмном мусорном зёве. Смысл заданного вопроса не стал для Саймона загадкой: он сразу понял, о чём речь. — Тебя задело то, что я тебя проигнорировал? Губы мужчины возмущённо поджались. Джон с каким-то вызовом прищурил глаза, хотя по лицу было видно — ткнули в его больное место, нашли брешь в, казалось бы, глухой стене безразличия. Отрицать очевидное он не умел и потупился. Дождь всё усиливался, поднялся ветер, гоня по проходу между двумя зданиями мелкий мусор. Место, отведённое под курение и обсаженное высоким кустарником, ещё хоть как-то спасало от резких порывов, а козырёк — от летящих сверху капель: придвинувшись ближе к Джону, Саймон прижал к шее влажный воротник в тщетной попытке уберечь горло от пронизывающего холода. Мужчина взглянул на него угрюмо: он вдруг вспомнил похожий закуток пятнадцать лет назад и Юджина Ньюмана, вспомнил, как по телу разлилось возбуждение и тепло, потому что тогда это был первый в жизни поцелуй. Именно поцелуй пробудил в нём те чувства, а сейчас наоборот — их пробуждал мальчишка, просто застывший рядом. Джон отвёл от чужого лица взгляд и обратил его на стеклянный козырёк, по которому струились разводы. Было бессмысленно стоять так, как стояли они. А ещё это было приятно. — Дальше что?.. — он задумчиво вздохнул, ни к кому, собственно, не обращаясь. И удивился, когда по левую сторону плеча послышался тихий голос. — Вот поэтому я и не отвечал тебе, — зябко поёжился Саймон. — Потому что задался тем же вопросом. Но потом ты вдруг позвонил мне первым… Джон повернул голову и сразу же наткнулся на разноцветные глаза, внимательно следившие за его лицом. Зелёные, с охровой каймой, они смотрели неотрывно, словно гипнотизируя, а потом их взор медленно сместился ниже. «Я не любил Юджина», — парнишка едва уловимо расслабил челюсти, из-за чего мягкие губы разъединились, обнажая белизну зубов. — «И точно не знаю, что чувствую к Саймону», — кончики чужих холодных пальцев оказались у краешка рта, погладили кожу с двухдневной щетиной. — «Я причиню ему боль, как тогда!», — остро кольнула сознание мысль, испуг, смутное чувство страха. Вероятно, это отразилось в голубых глазах, потому что Саймон, приблизив лицо вплотную, застыл, и руки его замерли, и даже дыхание. «Но он же молчит», — шепнул невесть откуда взявшийся голос, искушающий не учиться на собственных ошибках. — «Молчи и ты». У Джона слабо дрогнули ресницы, взгляд опустился к призывно распахнутым губам: Саймон принял это за приглашение, которым оно, по сути, и было…***
Вторая половина дня погрузилась в полумрак из-за сгустившихся над Лондоном туч, дождь барабанил в стекло так, будто умолял впустить его. Погода испортилась окончательно, но в спальне, где уединились Джон и Саймон, ощущение царившего за окном ненастья притуплялось: им, кроме друг друга, до остального дела не было. Разбросанная по полу одежда живописно отображала нетерпение, с которым от неё избавлялись. Беспорядок начинался от шкафа с зеркальными панелями и заканчивался возле кровати, частично — даже поверх. Рукав тёплой чёрной толстовки запутался где-то в ногах, и, дрыгнув пяткой, Саймон скинул вещь, чтобы не мешалась. Резкое движение привлекло внимание Джона: он приподнялся на руках, бросив вопросительный взгляд. Место, где только что были его губы, осталось влажным от слюны, и следы чужих зубов болезненно, но приятно заныли. — Твоя толстовка, — пояснил ему Саймон, ощупывая пальцами укус, — обвилась вокруг моей лодыжки. Четыре впадинки на верхнем полукружье и шесть на нижнем постепенно темнели, в одной из ложбинок практически сразу появился крошечный кровоподтёк. Метка была поставлена возле соска, возбуждённо затвердевшего небольшой горошиной: тронув его, Саймон мгновенно почувствовал дрожь в паху, словно коснулся себя и там. В тишине спальни, нарушаемой беспрестанным шорохом дождя за окном, растаял тихий вздох, утонул, слился с глухим и дробным звуком капель. Парнишка безотчётно запрокинул голову назад, пережидая краткий миг внезапного удовольствия, и вдруг понял, что ткнулся затылком в удобно подставленную ладонь: вплетая пальцы в светлые с рыжиной пряди, Джон ещё немного выгнул его и принялся рассматривать тело, в котором неуловимо происходили какие-то изменения, которое будто теряло прежнюю мягкость. — Ты… — хотел спросить он, но задохнулся от прикосновения руки к собственному паху и со свистом втянул воздух через сжатые зубы. Лёгкие дразнящие поглаживания сквозь ткань нижнего белья ослабили бдительность, Джон потерял над собой контроль: ладонь выпуталась из густых волос и соскользнула куда-то в область тонкой талии по ложбинке, пролегающей вдоль позвоночника. Он сам не понял, что прижал Саймона ближе к себе, как бы прося не прекращать ласку, и крепко сжал свободной рукой аккуратную упругую ягодицу. У них не было секса несколько недель… Пару раз, на военной базе, любовник снился ему, но под утро ночные страсти остывали, и Джон просыпался с чувством удивления. Мальчишка легко прокрадывался в его мысли, будто рыжий кот, и так же легко исчезал, оставляя после своего присутствия видимые следы — тело молодого и здорового мужчины реагировало соответственно. Справляться с этим приходилось на скорую — в прямом и переносном смысле слова — руку, а окончательно приходить в себя — во время утренней физической подготовки, когда думать нужно головой и не отвлекаться на мелочи. Даже личного характера… Неожиданно рука, сминавшая ягодицу, соскользнула с неё: Саймон плавным, текучим движением приподнялся, вывернулся из объятий и стащил с себя нижнее бельё, полностью обнажившись. Он был сильно возбуждён, скулы соблазнительно порозовели. Глядя на его лицо, Джон не увидел, но почувствовал тепло пальцев на внутренней стороне своих бёдер. — Кажется, кое-кто здесь требует свободы… Саймон определённо заигрывал с ним: снова погладил член пальцами, а потом наклонился и смял губами прямо через ткань боксеров. У Джона моментально поджались пальцы на ногах и дрожь прошла по всему телу. — Мать твою!.. — хрипло выдохнул он, когда почувствовал слабое покусывание. Неприятных ощущений не было, раздражало другое — бельё, явно лишнее между влажным ртом и горячей плотью. Мальчишка подразнил его ещё немного, послушал, как тяжелеет дыхание и снова сел. Дерзкий взгляд потух, в разноцветных глазах зажглась нежность, подтверждённая прикосновением мягкой ладони. Под ней Саймон осязал твёрдый будто камень пресс, потом, через вереницу шрамов, — поросль тёмных волос на груди, стук сердца, судорожно дёрнувшийся кадык и, наконец, губы. — Джон, — шепнул он имя, на которое мужчина отозвался, обратившись в слух, — ты ведь тоже подумал об этом, правда? — Ты про резинки? — голос вышел глухим. — Хочешь без них? — Если ты согласен… Большой палец, упрашивая, погладил уголок губы. Джон предостерегающе прикусил его, после чего обвил языком и втянул в рот, посасывая. Саймон тут же устроил голову рядом на подушке и, заворожённый, наблюдал за этим широко распахнутыми глазами. — Я могу так же, — произнёс он внезапно, вероятнее всего, догадавшись о замешательстве любовника. — Только вот здесь… Джон выпустил палец изо рта и шумно вздохнул, когда ладонь заползла под резинку нижнего белья. Предложение было заманчивым, заманчивым настолько, что стало обидно, как легко можно сдаться от простого прикосновения. Прикрыв глаза, он кивнул, уже в следующее мгновение чувствуя, как ловко с него стаскивают жалкие остатки одежды… «Последний раз…», — мучительно думал Джон, то напрягая живот, то расслабляясь. — «Последний раз, без всякой защиты, у меня был так давно… С кем же он был?..». Мысли путались в голове, пальцы путались в светлых волосах. Саймон, наконец, приноровился к чужому размеру, широко провёл языком от низа до самой головки и, задержав дыхание, погрузил член в рот… Постигшее Джона чувство ослепило его, как может ослепить человека свет в кромешной тьме. Под зажмуренными веками пятнами поплыли неясные очертания и мелкие точки. Он застонал выше, чем обычно, и Саймон, не отрываясь от своего занятия, поднял взгляд, с удовольствием вслушиваясь в мелодичный мужской голос. В нём появилась ранее неизвестная ему дрожь, беззащитность, от которой прежний образ Джона, суровый и непреклонный, рассеивался, исчезал, обращался в прах. «Он умеет любить», — с внезапной нежностью догадался мальчишка. — «Умеет отдаваться чувствам», — и погладил, успокаивая, напрягшиеся ягодицы. Саймон заглатывал целиком, до самого основания, расслабляя горло. Это требовало особой сноровки и не всем давалось легко. Джон, например, так ловко не умел и потому, отойдя от самых первых, неконтролируемо хлынувших острых ощущений, приподнялся на локте, чтобы видеть картину целиком. Светлый затылок двигался прямо между разбросанных по сторонам ног: когда мальчишка, ища новый угол, поворачивал голову, мужчине открывались сомкнутые ресницы, впадины на щеках и бесстыдно припухшие губы. Одновременно он чувствовал скольжение собственного члена по влажному языку, тёплую глубину рта, совсем изредка — краешки зубов, задевающие плоть у основания… Джон не считал глупостью то, что раньше не позволял себе и Саймону практиковать подобное. Но сейчас вдруг с сожалением подумал о том, как много они потеряли. Грубоватая чувственность, пробуждаясь ото сна, тащила за собой из недр тайные желания. Мальчишка с неприличным, пошлым, влажным звуком выпустил член изо рта и, увлечённый вверх рукой, загрёбшей вихры на затылке, резко, неуклюже ткнулся в распахнувшиеся навстречу губы. Джон хотел попробовать на вкус самого себя, а, быть может, просто поцеловать рот, мгновение назад делавший приятное: в любом случае, он целиком и полностью отдался шальной мысли, нисколько не жалея об этом. — Ого! — изумлённо выдохнул Саймон, переводя сбившееся дыхание. — Если мы так продолжим, я кончу без проникновения. Ты, кстати, тоже, — добавил любовник, наощупь сунув руку вниз и обведя большим пальцем влажную головку. — Ты принижаешь мои достоинства, — улыбнулся Джон и глазами, и ртом. — А вот свои, действительно, не преувеличиваешь. — Гад, — со смешком вздохнул мальчишка, покорно переворачиваясь на спину. Одну ногу он расслабленно вытянул, вторую мужчина легко перекинул себе через плечо, опустился на локти и без лишних прелюдий развёл упругие ягодицы, чтобы проще было добраться до входа в тело: безо всякой брезгливости Джон приник к нему губами и приласкал языком. Сразу вслед за этим движением ушей коснулся судорожный стон и бормотание, смутно напоминающее ругательство — Саймон выгнулся и упал обратно на кровать. Его пальцы заскользили по ёжику волос, отыскали более-менее густую прядь, тянущуюся вдоль черепа ото лба к затылку, и вцепились в неё мёртвой хваткой. Джон усмехнулся прямо… В общем, прямо туда — Саймон то ли нервно, то ли возбуждённо рассмеялся. Терпение закончилось у обоих почти одновременно. Они сразу ощутили это в настроении друг друга: мужчина поднял голову, мальчишка опустил взгляд. Им не нужны были слова, понимание приходило на уровне чувств, жестов тела — на языке инстинктов, известных людям издавна. — Сейчас, погоди… — быстро зашептал Саймон, глотая окончания. — Вот. Он достал смазку, выдавил немного на пальцы и, пока Джон подготавливал себя, сделал то же самое: как итог, член легко проскользнул в увлажнённый проход, продолжая медленно двигаться дальше. Почему-то в этот самый момент мальчишка позавидовал тому, что видели голубые глаза, широко распахнутые и уставившиеся на место соединения двух тел — Саймон тоже хотел не только чувствовать, но и смотреть. В отместку, он легонько царапнул шрам на боку мужчины: Джон мгновенно сморгнул и, оскалившись, согнулся пополам, накрывая его собою…***
— Это… было… Саймон загнанно дышал, ещё только отходя от оргазма. Грудь его тяжело вздымалась, живот проваливался, и под влажной кожей, покрытой испариной, выпячивались дуги рёбер. Джон по-прежнему находился в нём, но уже расслабленный, опустошённый, пряча лицо на чужом плече и до сих пор держа ладони на ягодицах любовника. — Это было… — более связно повторил мальчишка, после чего замолчал и осторожно погладил пальцами взмокший тёмный ёжик. — Тебе понравилось? — вдруг спросил он. Мужчина шевельнулся, отнял голову и, не торопясь, покинул тело: хватило пары секунд, чтобы между ягодиц тут же проступили первые белёсые подтёки. Саймон почувствовал их на своей коже, напрягся, выталкивая остальное — не так давно это напугало и его, и Джона, а сейчас было вполне естественным. — Да, — непривычно тихо ответил любовник. События пятнадцатилетней давности напомнили о себе предчувствием какой-то беды. Ведь жизнь — не что иное, как замкнутый круг. Он уже слышал эти слова. И помнил, что за ними последовало. — Мне тоже, — мягко улыбнулся мальчишка, но больше ничего не добавил, потянувшись к влажным салфеткам. «Саймон молчит», — опять шепнул Джону внутренний голос. — «Молчи и ты».