Roads that don't end

Алина Старкова проводит ладонью по ткани мантии. Алая, как у большинства сердцебитов, она греет пальцы не хуже огня, хотя Алина и знает, что это её собственное тепло. Жар-птица, красующаяся на вышивке, чудится настоящей — вот-вот взлетит, взмахнув пылающими крыльями. На день Ивана-Купала девушки Колдовстворца вышивают мантии для своих возлюбленных в надежде, что в ответ получат в дар принадлежности для вышивания, означающие, что чувства взаимны. Женя вот для Давида вышила золотыми нитями фиолетовую мантию фабрикатора, так чем Алина хуже? Малу Оретцеву понравится. Быть может, Мал наконец-то ответит ей взаимностью, быть может, он просто не знает о её чувствах… и даже его роман с Зоей Назяленской, на пару лет старше и Алины, и самого Оретцева, уйдет в прошлое, потому что… Потому, что Зоя в декабре выпускается, а Малу ещё два года учиться. Потому, что Зое вряд ли он вообще нужен, ей светит карьера шквальной при императорском дворе. И потому, что... Ну ведь Мал и Алина дружат с детства, они должны быть вместе, правда? Это всё ведь не просто так? Не просто так они учились в одном классе, не просто так оказались потом на факультете Ратного дела, изучая боевую магию сердцебитов. Не просто так Мал был её лучшим другом! Только почему в животе смутно ворочается странное ощущение, будто мантию нужно бросить в огонь? Полгода тщательной работы, исколотых пальцев, надежды на взаимность — всё в огонь. Смотреть, как занимается пламенем алая ткань, как съеживается и погибает от язычков огня жар-птица? Почему Алине кажется, что мантия должна быть черной, а вышивка — серебряной, и вместо огненной птицы ткань нужно украсить полумесяцем? У неё аж пальцы покалывает, и что-то внутри шепчет вкрадчиво «Брось, брось, брось…» Прямо в огонь. Черный — не цвет Мала, но Алина хорошо знает, кто носит черный. У неё за ребрами расцветают огненные розы, и это пламя лижет кости, свет искрами вспыхивает под кожей от ненужных мыслей. Багра говорит, дар Алины редкий, таких гришей мало. Дар этот до некоторых пор Алине мешал. Она не знала, куда приткнуть себя, кем она станет, когда оставит стены Колдовстворца позади. Она умеет и зелья варить, и стихиями немного управлять, но ни к чему из этого нет таланта. Да и к сердцебитам она попала случайно: потому, что может своей силой ожоги наносить, если захочет. Александр Морозов появляется в Колдовстворце в этом году — его попросили провести курс боевой магии взамен другого преподавателя. Алина помнит, как он вошел в зал, и мрак стлался за ним, покорные любому движению руки. Тени льнут к нему, как тренированные бойцовские псы, но у каждого покорного ему чудовища есть пасти, полные зубов. Александр Морозов — могущественный гриш, в глазах которого клубится тьма. Он ведёт ладонью, и зал погружается во мрак. Ученики ахают, шепоток проносится по их рядам. Все знают, что Александр Морозов - Заклинатель теней. И Алина чувствует, как чужие взгляды жгут ей спину: кому разгонять мрак, как не той, что вызывает свет и огонь.  — Давай, Алина, — Мал подпихивает её в спину, — ты же умеешь! На самом деле, у каждого из них — свой талант. Алина и правда бьет светом, обжигает огнем и разгоняет тьму, но подставы от Мала она не ожидает, и, когда он выпихивает её вперед, совершенно теряется. Морозов вскидывает бровь.  — Имя, — голос у него тягучий, низковатый; у Алины кровь к щекам приливает, искры вспыхивают под кожей. Смотреть в его лицо с четкими, крупными чертами, с короткой темной бородкой и точеными скулами сложно, даже если глаза почти сразу привыкают к сгустившемуся мраку. Морозов красив так, что это почти бьет наотмашь.  — А… — она прочищает горло. — Алина Старкова.  — Смелость — похвальное качество, Алина Старкова, — уголки его губ чуть приподнимаются, — но часто граничит с глупостью. Покажите, что вы умеете, коли вызвались. Она не вызывалась, но теперь придется, и Алина поднимает руки. Кожу покалывает от света, текущего по венам, вырывающегося с кончиков пальцев, вспыхивающего звездами. Морозов наблюдает. Лихорадка сползает на шею и грудь, но Алина закусывает губу, мысленно проклинает Мала и очищает мысли. Сияние бьет по глазам. Морозов даже не щурится. Смотрит на неё, ни один мускул не дергается на его лице. Разогнанные тени обиженно скользят ему за спину, прячутся в складках плаща.  — Неплохо, — замечает он. — Кто-нибудь ещё? Алине хочется спрятаться за чужими спинами. Она отступает назад, к Малу, локтем толкает его под ребра. Он потирает бок, но явно не сожалеет о своем поступке. Во все глаза она пялится на Александра Морозова, и её свет рвется к его тьме. Алина не знает, что это значит… наверное, ничего хорошего. Морозов задерживает её после занятия. Во рту у Алины становится сухо, когда она приближается к нему через посветлевший зал, и колени подгибаются. В голове ни одной толковой мысли не задерживается, они мечутся, как глупые овцы в загоне. Морозов делает шаг к ней; он высокий, такой высокий, что Алина задирает голову.  — Закатай рукав, — произносит он, и это приказ. Что-то внутри противится, бьется раненой птицей, требует развернуться и уйти, она ведь не пленная, а он — не её хозяин. Алина медлит, облизывает губы. Он берет её за запястье и одним движением подтягивает к себе, закатывает ей рукав кафтана сам. В длинных сильных пальцах появляется тонкая игла. Короткая вспышка боли. Свет бьет из пореза, слепит.  — Значит, Заклинательница Солнца, — Морозов кивает своим мыслям. Чудовища, прячущиеся в его плаще, шипят. Алина понятия не имеет, что это значит, но чувствует, что рядом с ним её сила огнем течет, бьется, требует выхода. Сердце замирает, когда она взглядывает в его обсидиановые глаза, и Мал на мгновение становится бледной тенью.  — Что это значит? — спрашивает она едва слышно.  — Я объясню, — Морозов отпускает её руку. — Но позже. Иди на следующее занятие. Он держит свое слово. Обучает Алину управлять светом и огнем, и ей даже страшнее словить его неодобрительный взгляд, чем несколькими годами раньше было страшно получить по плечам палкой Багры. Искры на её ладонях Александр обнимает черным туманом. Алина разгоняет мрак, скользящий с его пальцев, сиянием. Он учит её прицельно бить огнем и слепить врага, и Старковой кажется, что однажды у неё бы получилось сражаться с ним спина к спине, если вдруг выпадет такая карта судьбы… она стряхивает эти мысли, как воду с мокрых волос. Александр Морозов — великий гриш. Ей никогда не встать рядом с ним. Ей никогда не стать ему равной. И неважно, что её щеки как кипятком ошпаривает, стоит ему пройтись взглядом по её лицу, по шее. Тепло вспыхивает в груди, стекая жаркой волной ниже и ниже, заставляя сжимать руки в кулаки в надежде, что наваждение пройдет, как появилось. Не проходит. Александр Морозов — сильный, очень сильный. Она снова и снова напоминает себе об этом. И она восхищается его силой, его тьмой, его магией. Ничего другого не может и быть. Почему же ей теперь так хочется швырнуть подарок Мала в огонь и взяться за вышивку на черной ткани? Алина ругает себя. Глупости она какие-то думает. Мал Оретцев — вот он, рядом. Всегда. Разве это не судьба? Конечно, судьба. Костры полыхают, искры трещат в летнем воздухе. Ночь на Ивана Купала вступает в свои права. Алина прижимает к себе алую ткань, выискивает взглядом Мала и видит его с Зоей: он протягивает ей набор для вышивания; идеальные губы Назяленской трогает самодовольная улыбка. Она принимает дар с присущим ей достоинством, граничащим с самовлюбленностью. Алина чувствует себя полной дурой. На глазах выступают злые слёзы. Она злится на себя — и на что надеялась? — и на Мала тоже злится. Несколько раз моргает, ощущая, как намокают ресницы, а потом с размаху швыряет мантию, над которой так долго корпела, в огонь. Мантия вспыхивает моментально, воздух наполняется запахом горящей ткани.  — Алина, — Женя трогает её за плечо. — Ты… из-за Мала, да? Рядом с ней — Давид Костюк, и уж у них-то всё прекрасно, они созданы друг для друга. Даже смогли в прошлом году перепрыгнуть костёр, держась за руки, и не разомкнули соединенных ладоней. Преподаватели им умиляются. Старковой хочется закричать, так, чтобы небо раскололось. Кострище позади неё взвивается лепестками пламени к самому небу.  — Я… — она зажмуривается. — Я сейчас вернусь, — и бросается прочь, не разбирая дороги, к реке, где хочется спрятаться. С размаху влетает в кого-то, не успевая затормозить по мокрой от ночной влаги траве. Поднимает взгляд. Александр Морозов придерживает её за плечо. Тени, скользящие с его черного кафтана, обволакивают мягко, путаются в темных волосах Алины, сплетаются с искрами, горестно вспыхивающими под её кожей — она всё еще не может контролировать свет, если расстроена. Как не может и контролировать жар, ядовитый, мучительно-обжигающий, что лижет ей ребра. Морозов может сожрать её с потрохами и не оставить костей. Морозов заставляет её чувствовать себя сильнее. Её свет льнет к его тьме.  — Не стоит жалеть о тех, кто тебя не ценит, — он не мог видеть всё, что случилось, но уже не в первый раз Алине чудится, будто он интуитивно чувствует её эмоции и реагирует на них. По-своему. — Ищи тех, кто не отвернется от твоего света. И растворяется в ночи, таинственный и, кажется, одинокий. Алина смотрит ему вслед. Что-то внутри у неё безвозвратно переворачивается. Что-то внутри ломается с глухим треском, освобождая от старых чувств и робко пробуждая новые. На следующий день она заказывает черную ткань и серебряные нитки.