Roads that don't end

You don't want to hurt me But see how deep the bullet lies Unaware that I'm tearing you asunder And there's a thunder in our hearts, baby So much hate for the ones we love? Tell me, we both matter, don't we?

Макс могла бы сказать, что ненавидит Алисию Кларк. Всеми любимая, идеальная Алисия успевала во всем: она училась на все A, прыгала в школьной команде чирлидерш и дружила с Крисси Каннингем, успевала с какими-то там внешкольными активностями, да ещё и волонтёрила со сбором денег для местного дома престарелых. У неё в сутках, наверное, 36 часов из 24-х возможных. И парень у неё был идеальный, плюсик ей в карму. Макс могла бы сказать, что её бесят идеальные люди, но на самом деле ей было плевать. И единственное, чем её задевала Алисия — её брат, сраный торчок, в очередной раз оставшийся на второй год, всё ещё был жив. Он постоянно себя гробил, не вылезал из рехабов или сбегал из дома — дальше границ штата никогда, правда, не уезжал, — и всё ещё был жив. А Билли — нет. Билли больше не было. Нигде не было. От него и осталось-то лишь изуродованное тело да могильный камень с трогательной надписью. И только Макс к нему на кладбище и ходила. Макс наизнанку выворачивало от чудовищной несправедливости этого гребаного мира. Не то чтобы она и раньше о ней не знала. Билли спас их с Одиннадцатой задницы, когда Истязатель Разума хотел их убить. Билли в кои-то веки поступил, как любящий — брат? — и что в итоге? Его больше нет. А какой-то придурок-торчок, покупающий таблетки и прочую хрень у Эдди Мансона, есть. В школу вон, ходит. Макс едва ли не с ненавистью проводила Ника взглядом. Крутанула колесико громкости на плеере, смяла в кармане билет на баскетбольную игру. Идти туда она не собиралась. Голос Кейт Буш в наушниках отгонял кошмары, но не обращал в пыль её боль. Слово за словом раны Макс Мейфилд вскрывались заново. Откуда столько ненависти к тем, кого мы любим? Макс хлопнула дверью в женский туалет. Девчонки из команды поддержки проводили её неприязненными взглядами, когда уже выходили в коридор, даже, видимо, находиться с ней в одном помещении было противно. Да и к черту. Всех — к черту. Она открыла кран и уставилась на себя в зеркало — покрасневшие глаза, бледная кожа, осунувшееся лицо. Макс Мейфилд, всего лишь тень прежней себя. Часть её навсегда осталась в торговом центре, часть её умерла вместе с Билли, часть её превратилась в выжженную нахрен пустыню. Дверца кабинки хлопнула. — Ты будешь мыть руки, или я могу воспользоваться краном? — Алисия Кларк, как всегда, выглядела идеально. Её перехваченные лентой локоны в сравнении с кое-как убранными резинкой волосами Макс. Её форма чирлидерши рядом с мешковатыми джинсами и футболкой из шкафа Билли. Макс отодвинулась. Когда Ник возвращался из рехаба, Алисия расцветала. Это заметил бы и тупой слепоглухонемой придурок. Она и сейчас улыбалась, напевая себе что-то под нос, а Макс её радость ненавидела всеми фибрами души. Почему этот придурок жив, а Билли — нет? Почему?! Билли, который дарил ей аудиокассеты, когда был в настроении. Билли, у которого Макс тырила сигареты, и он ни разу не сказал об этом матери. Билли, который головой перед отчимом отвечал за проделки Макс, а она и не знала, что каждое её позднее возвращение или лишнее мороженое, купленное в фургончике, оставалось у брата на спине алыми полосами от пряжки ремня. Билли, который позволил Истязателю Разума проткнуть его щупальцами насквозь, чтобы Макс жила. А что, Ник, этот сраный торчок, сделает что-то подобное для Алисии? Почему он, блять, всё ещё жив?! И если бы я только могла, Я бы заключила с Богом сделку… Или с Дьяволом. Быть может, Алисия подписала договор с Сатаной, чтобы её братец продолжал портить им кровь? А Билли больше нет. И Макс больше нет. И плевать она хотела на поступление в колледж, на баскетбольную игру, на Лукаса. Кому она должна продать душу, чтобы Билли вернулся?.. Она продаст. С радостью. Чьи-то всхлипывания раздались из кабинки. — Крисси? — Алисия поскреблась в дверцу, расписанную матами, чьими-то телефонами и прочей фигней. — Крисси, ты как?.. К черту. Макс натянула наушники обратно. На какое-то мгновение ей показалось, что в зеркале отразились странные, перекошенные часы. Тик-так. Тик-так. Она ткнула в кнопку play, и часы исчезли. * * * — Крисси, ты как? Из-за дверцы раздался всхлип. — Я в порядке, ты… ты иди. Мне нужно побыть одной. Ты же с Ником хотела пообедать. Алисия скосила глаза, но Макс Мейфилд как раз уже захлопывала за собой дверь. Ничего нового. Алисия понимала: у Макс погиб брат, это не то, что можно пережить так быстро. Как бы она себя чувствовала, если бы Ник?.. Он, вообще-то, умирал постоянно. Пусть и не физически. Он иссушал себя наркотиками, и они пожирали его изнутри, оставляя лишь оболочку. Алисия знала. Даже лучше, чем мать. Это ведь не мама вытирала за ним лужи блевотины и обнимала, когда его корежило во время ломки — мама всегда была в школе в это время, занятия, собрания, ещё что-то. Это ведь не мама прижимала его к себе и шептала, что всё будет хорошо. Не маму травило этой ненавистью, напополам замешанной с любовью настолько сильной, что это выжигало дыру в сердце. Ник выбирался из рехаба, потом срывался, и всё начиналось сначала. Они даже в Хоукинс переехали, чтобы спасти его зад, но этот придурок и здесь нашел себе дилера. Порой Алисии хотелось выцарапать Эдди Мансону глаза, но она сдерживалась. Хорошие девочки не кидаются с кулаками на других людей. Хорошие девочки наносят макияж, как маску, и делают вид, что всё хорошо. Лучше некуда. — Я тебя ненавижу... — у неё в голосе даже ненависти этой не было, лишь бесконечная усталость. Зато пол теперь чистый. — Я знаю, — Ник смотрел на неё взглядом побитой собаки. Конечно, он знал, что Алисия его ненавидела. Но не всегда. Она помнила, как они с мамой и Ником играли в монополию, и этот засранец постоянно выигрывал. Она помнила, как боялась гроз — в Калифорнии они почему-то казались особенно сильными, — и прибегала в спальню к старшему брату, потому что знала: он защитит, он не даст её в обиду. Прижавшись друг к другу, они сидели на кровати, накрывшись одеялом, и Ник рассказывал ей сказки, которые выдумывал на ходу. Она помнила, что именно Ник утешал её, когда она притаскивала домой оценки ниже A. Ник был хорошим старшим братом. Ник был самым лучшим. И она сделала бы для него, что угодно. Что уж там эта ваша блевотина?.. Лишь бы он стал собой вновь. Лишь бы он вернулся к ней, к Алисии. Ник был у Алисии первым. Она прекрасно осознавала, что вся её «нормальность», вся её «хорошесть» осыпалась бы трухой, узнай хоть кто-то, что целоваться её учил старший брат, в первый раз вернувшийся из рехаба. Все её маски, который Алисия так старательно натягивала ради мамы и ради Тревиса, их отчима, с грохотом бы провалился в Преисподнюю, застань мама хоть раз их с Ником в постели. Алисия Кларк была какой угодно, только не нормальной. И не хорошей. Всхлипы из-за дверцы кабинки затихли. — Крисси, ты точно в порядке? А кто из них здесь вообще в порядке? У кого нет «скелетов в шкафу»? — В полном, — раздался дрожащий голос. — У меня же тот элемент не получился сегодня. Я и расстроилась. Алисия хорошо чувствовала ложь. Вообще, вранье хорошо начинаешь чувствовать, если твой брат — торчок, каких поискать, и постоянно врет. Даже себе. Крисси врала. Но если у неё есть свои тайны, то кто Алисия такая, чтобы вытаскивать их на свет? Она бы не хотела увидеть там свои. * * * Крисси Каннингем ненавидела свои толстые ноги. Свой лишний вес. То, что у неё не получалось стать самой лучшей для всех (для мамы). То, что её отношения с Джейсоном — это красивая сказка, за которой пряталась неприглядная правда. То, что ей постоянно что-то кажется. Ей постоянно слышится, как мама на неё кричит, даже если мамы рядом нет. То, что порой её куда-то «уносит», и это страшно, так страшно, что хочется выть и царапать лицо ногтями, но она испортит маникюр, и мама снова будет кричать. Мама всегда кричит, а Крисси пытается её радовать. Крисси хочется, чтобы мама улыбалась. У Крисси голова кругом идёт, а ещё и эти толстые ноги, и руки, и живот. Она закрылась в кабинке, чтобы съеденный ланч вытошнить в унитаз, и кто же думал, что Алисию обеспокоит её долгое отсутствие? Правда, она не сразу Алисию услышала. Потому что сначала ей показалось — это мама. Ей показалось, что воздух сгустился, и свет замигал, и мама каким-то образом оказалась в школе, чтобы отругать её за неподобающее поведение, и эти пару минут, пока Крисси не поняла, что в кабинку к ней стучалась Алисия, показались ей вечностью. Вечностью, в которой у неё всё тело сводило, и хотелось заползти в угол и спрятаться, но не моглось. Крисси хотела бы рассказать об этом Алисии, они ведь лучшие подруги, но язык каждый раз присыхал к нёбу. Она ведь не должна портить Алисии жизнь ещё и своими проблемами. Это пройдет, ей просто нужно стать лучше, и она перестанет слышать маму в своей голове. Перестанет видеть эти часы, отсчитывающие минуты до того, как все увидят: Крисси не идеальная. Она толстая. Алисия улыбнулась, когда Крисси, одергивая юбку, вышла из кабинки туалета. У Алисии есть брат, которого в школе держат только из жалости, но Крисси сочувствовала Нику, такому потерянному и несчастному. И подруге тоже сочувствовала. Алисия была бы счастливее, если бы не Ник. Ну, зато у неё есть Мэтт, и Мэтт её обожает. Пожалуй, Крисси не могла бы сказать о Джейсоне то же самое. Их отношения — это сделка, ведь социальный заказ требует, чтобы капитан команды поддержки встречалась со звездой школьного баскетбола. И она завидовала Алисии немного, ведь та выбрала Мэтта сама. Наверняка Джейсон тоже видел, что Крисси толстая, но ему приходилось терпеть. А вот Крисси терпеть больше не хотела. И она знала, кто может ей помочь. В конце концов, Эдди Мансон продает травку даже Джейсону. Значит, продаст и ей. Что угодно, лишь бы эти крики в голове и этот ужас при виде собственного тела, и это «тик-так» наконец-то стихли. Что угодно, лишь бы не чувствовать этот ступор, и эту боль, и этот страх. Do you want to feel how it feels?..