Самый лучший в мире

— Учитель, пиши старательнее. Вдруг глава Юэ решит, что ты недостаточно страдаешь и не придет спасать тебя? Почти весь бумажный лист был пропитан кровью: местами еще красной и свежей, а где-то потемневшей и сухой. Человек, вынужденный выводить на нем иероглифы пальцами, не сдаваясь, извивался в стальной хватке; слова выходили смазанными. Неустанно дергаясь и мыча, он не оставлял попыток отчаянно противостоять тому, кто навалившись сверху, грубо удерживал оба его запястья и направлял. Бинхэ не был уверен в том, что чувствует, оказавшись здесь. Когда умиротворенный пейзаж его сна неожиданно преобразился и стал устрашающе холодным, он ощутил резкий запах гнили и сырости. Кошмары часто заглядывали к Бинхэ под покровом ночи. Захлестнувшие его ужас и злоба заставляли хотеть верить, что этот случай не станет исключением, но вышло все в точности, да наоборот. В тусклом свете парящих в воздухе огоньков, он разглядел согнутого в три погибели человека, в лохмотьях и без глаза. Он скалил зубы и мычал, пока налегая со спины, его крепко удерживал другой, безупречный и в роскошных одеждах. Этот контраст кричал о том, что благородный господин в черном — безоговорчный победитель. Он может пользоваться силой и властью, издеваясь, сколько ему заблагорассудится. И сейчас, когда он с выражением глубокой печали на лице вздыхает, укладывая подбородок на худое плечо, внутри Бинхэ что-то неуловимо трепещет. — Шэнь Цинцю, какой же ты все-таки неаккуратный ...— тянет он, стоит дрожащему пальцу под его ладонью снова разбрызгать багровые капли,— Подумай, разве глава школы Юэ откликнется на наше любезное приглашение, если оно будет столь небрежным? Без вашего содействия этому ученику едва ли удастся добиться успеха... Шэнь Цинцю издал нечто, похожее на вопль, с его губ потекла кровь. Внутри Ло Бинхэ полыхнул страх, потому что вместо того, чтобы проникнуться к страждущему и изможденному сочувствием, его затопило восхитительное довольство. Но, как оказалось, мимолетный испуг не стоил его внимания — он исчез быстрее, чем появился. Сокрушительная волна злорадства обрушилась на него и болезненный стон оборвался. Алая метка сверкала на чужом лбу. Ло Бинхэ чувствовал, как его собственная горела и пульсировала ей в такт. Он видел, как на изящном лице появляется безжалостная улыбка и, старательно пытаясь изобразить похожую, и его образ приобретал оттенок насмешливого снисхождения. Лукавый прищур выдавал высокомерие и коварство этого человека. Ло Бинхэ, ощущая их всем своим естеством, едва удерживался от того, чтобы не смотреть на Шэнь Цинцю, как на жалкое ничтожество. «Он заслужил» «Он пожалеет» Противиться громким мыслям удавалось с трудом. Само знание о том, что они ему не принадлежат, постепенно растворялось в бурном потоке эмоций и отходило на задний план. «Я сломаю его» Шэнь Цинцю больше не сопротивлялся. Он писал медленно и внятно, его палец не дрожал. С мнимым усердием он выводил и выводил иероглифы... Он настолько хорошо справлялся, что его тюремщик нашел в себе силы нехотя отстраниться и отступить. — Учитель, согласись, мы бы нашли общий язык гораздо быстрее, не будь ты такой строптивой сукой,— мужчина неспеша отряхнул одежды. Ло Бинхэ готов поклясться, что даже столь незначительная вещь не была лишена грации,— если бы вы были чуть сговорчивее, этот ученик никогда бы не посмел прибегнуть к столь низменному и грязному способу усмирить вас! Ло Бинхэ чувствовал: лжет. Жгучая обида и жажда мести повсюду клубились едким дымом. Раскаяния не будет достаточно — Шэнь Цинцю хотелось сломать и подчинить. — Хотя, учитель, кажется, ты только и используешь, что нечестные методы и грязные приемы, а? Надеюсь, ты оценил. В голове Ло Бинхэ оглушительно билось: «Надеюсь, тебе больно» Шэнь Цинцю, всеми покинутого и отвергнутого, хотелось растоптать. Того, что с ним происходило, определенно было мало. — Учитель, тебе, наконец, следует запомнить: послушание облегчит твое пребывание здесь,— намереваясь оставить Шэнь Цинцю наедине с собой он, ухмыльнувшись, бросил,— или нет. Бинхэ чувствовал себя оскорбленно, так, словно Шэнь Цинцю, рассудок которого был до сих пор затуманен, мог в него плюнуть. Потому он полностью разделял желание того человека развернуться, ухватиться за черную копну волос и с размаху ударить его голову о пол. Предотвращало подобное лишь одно: он мог случайно размозжить череп учителя о камень, что, несомненно, стало бы для него легкой смертью. — Как бы то ни было...остаток своей жизни ты обречен провести в заключении, потому, наверное, глупо со стороны этого ученика было придавать значение такому пустяку, как поведение. Ведь будешь ли ты диким и непокорным или, наоборот, тихим и покладистым, смерть ты примешь только от моих рук. Подземелье стремительно начало блекнуть. Слезы, застилавшие взор, заструились по щекам. Внезапно всколыхнувшаяся к Шэнь Цинцю жалость заставила Ло Бинхэ плакать. Горечь чужих страданий была такой сильной, что за свое необъяснимое стремление причинить этому человеку боль, он столкнулся с удушающей виной. Стирая жгучую соль с лица, Ло Бинхэ затрясся. Он хотел не этого. Он никогда не знал Шэнь Цинцю и смерти ему желал лишь тот, кто из тьмы сверкая волчьим взглядом, обманчиво ласково звал его учителем. Раз уж они похожи, раз уж этот мерзкий ублюдок был Ло Бинхэ, то по умолчанию заслуживал понимания и сострадания? Нуждался ли он в них вообще? Его сердце черство, а старые обиды никак не дают ему покоя. Бинхэ его презирал. Обрести душевное равновесие благодаря мести? Сам он никогда не находил в себе сил вернуть кому-то причиненную боль обратно, однако, в этом самозабвенном рвении он не видел глубокого смысла. Шэнь Цинцю умрет под пытками, рано или поздно, это все равно случится. Конец этой истории неотвратимо приближался и двигал его вперед никто другой, как этот Ло Бинхэ. Ослепленный злобой, он, должно быть, не замечал, что с каждым разом требовал с Шень Цинцю все больше. Лично Бинхэ этому свидетелем не был, но сформированная единожды эмоциональная связь дала ему ощутить в полной мере, с какой скоростью росла его собственная жажда. Безграничная, она разрушала его изнутри всякий раз, когда утолить ее не представлялось возможным. Он вперил в него полный ненависти и отвращения взгляд, незамедлительно получая в ответ такой же. Глаза этого чудовища сияли алым, а в их глубинах плескалась безумная ярость, заставляющая любого врага в страхе трепещать. Могуществом и необъятной силой этот Ло Бинхэ мог без труда раздавить такого мелкого жука, как Шэнь Цинцю. Однако с этим он не спешил. Сейчас он слишком увлечен отрыванием крохотных лапок и крылышек. Без панциря жук-то не такой уж занимательный, оказывается. — Не скучай, учитель, я скоро вернусь и мы вместе отправим письмо Юэ Цинъюаню. Ло Бинхэ в замешательстве вздрогнул, словно обращались к нему. Стиснув зубы, он нашел в себе силы подняться. Эмоции переполняли его и, прямо сейчас он намеревался настичь сумасшедшего двойника в один отчаянный прыжок. Он бросился вперед с криком, а следом брови на красивом лице мужчины выразительно приподнялись. Этот необдуманный с его стороны поступок лишь насмешил его злую копию. Вляпавшись в его чувства снова, Бинхэ с отвращением ощутил чужое желание потрепать его по голове от умиления. Этот Ло Бинхэ считал его забавным, ни на что негодным ребенком. Он скривился, потому что через мгновение этот полный театральщины порыв плавно перетек в намерение сломать ему шею. Бинхэ крепко зажмурился; послышался короткий хруст; сердце ухнуло вниз. Ему показалось, что шея взаправду круто повернулась в сторону. Он рухнул у носков темных сапог, ударившись о исчезающую плитку, и открыл глаза. Воображение играло с ним. Привиделось. Шея пребывала в естественном положении, но несмотря на это, Бинхэ все равно схватился за горло рукой. Оскалившись, он приподнялся на локтях и посмотрел вверх. Ослепительная улыбка человека, в чьих ногах он валялся, заставила его почувствовать дурноту. К горлу подступил ком и, словно ища поддержки, Бинхэ побито уставился на Шэнь Цинцю. — Тебе следовало подняться,— прежде чем Бинхэ успевает сообразить и повернуться, его бьют ногой в грудь. Вложенная в удар сила заставляет его сменить положение и оказаться на спине. Из легких исчезает весь воздух. Бинхэ обессиленно размыкает губы в надежде урвать хотя бы маленький вдох, как его настигает второй удар, полностью обескураживающий. Ло Бинхэ, натянув маску полного безразличия, наотмашь бьет ребенка по лицу, где тут же расползается яркий след, оставленный кончиком сапога. Скучающе он разглядывает широко распахнутые глаза, распухшую щеку и разбитую губу. Он невозмутимо наступает ему на плечо и давит, пока мальчишка не начинает болезненно всхлипывать. — Очаровательно,— когда голос касается его ушей, Бинхэ в панике пытается ухватиться за широкую ступню, прижимающую его к земле,— и ты смеешь называть себя Ло Бинхэ? «Больно...» Плечо саднило, но давление на него лишь усиливалось. Похоже, его собирались продавить насквозь. — Выглядишь жалко, держи при себе хотя бы сопли. Голос уже не был таким отчетливым, как раньше. Будто сквозь толщу воды, он был приглушенным. Бинхэ старался сосредоточиться, как мужчина над ним прогрохотал: — Только посмотри на себя! Воистину, зрелище весьма захватывающее. Мне дико любопытно, как ты, никчемыш, собираешься тягаться со мной. Это Лорд еще ничего не сделал, а ты, как шавка, скулишь. «Тягаться? Зачем?» Но больше с ним не говорили. Бинхэ моргнул и образ его двойника рассеялся. Кровь стучала в висках, лицо жгло и кололо. Он нерешительно тронул место удара на груди и захрипел. Тело не слушалось. Бинхэ смотрел перед собой, рвано дыша. Как зачарованный, он наблюдал за тем, как плохой сон уходил, растворялся в потоке кружащихся красок. Его долго не отпускало: боль и обескураживающие чувства связывали по рукам и ногам до самого конца. Однако когда наваждение исчезло, в водовороте серых образов Шэнь Цинцю все еще писал кровью письмо.

///

Когда Ло Бинхэ ворвался в павильон И Чу с воплями, Шэнь Цзю уже не спал. Вопреки усталости, сон не шел к нему и даже к часу Быка* глаз сомкнуть ему так и не удалось. Повторяя про себя стихи из пути добродетели, он заподозрил неладное, когда во дворе послышался шум. Торопливый топот, будучи узнаваемым в любое время суток, заставил его напрячься и приготовиться к безудержному потоку слез. — Это был он!— задыхаясь, выдал Ло Бинхэ. Закатив глаза, Шэнь Цзю повернулся и недовольно воззрился на названного гостя. Ему стоит благодарить этого чудесного ребенка, теперь он точно не уснет. Однако, даже его полное осуждения хмурое лицо не могло утихомирить его возбуждения. Мальчишка то невнятно бормотал, то сбивчиво тараторил что-то про подземелье и какое-то письмо. Спутанную речь Шэнь Цзю воспринимать отказывался, поэтому, когда история Ло Бинхэ достигла кульминации на испуганном "он ударил меня", рассказ его пришлось прервать. Если не прояснить хотя бы ключевые моменты, Шэнь Цзю рисковал оставить причину такого поведения мелкого звереныша неясной. Учитывая, как трудно в последнее время стало гадать, что творится в его дурной голове, он должен непременно узнать, что его так всполошило. — Стой, давай по порядку. И успокойся сначала,— но Ло Бинхэ продолжал трястись и вытирать длинными рукавами сорочки мокрые щеки,— Бинхэ. Бинхэ не слушал. Перед ним все еще стоял отчетливый образ холодной темницы, кровь и горящая пламенем демоническая метка. Издевательский голос все еще отдавался эхом в сознании, словно кошмар так и не оставил его. — Бинхэ,— одернули его. — Мы должны спасти его...мы...его нельзя оставлять там. Я видел, как он мучил его, как он...он... Лишенные смысла рассуждения Шэнь Цзю все еще не выносил. Он попытался достучаться до Ло Бинхэ снова: — Бинхэ,— и наконец-то наполненные лихорадочным блеском глаза уставились на него,— кого? — Шэнь Цинцю!— нетерпеливо выкрикнул он и на грани слышимости исправился,— то есть учителя... Он его учитель. Мой учитель. То есть... «Бессмыслица»,— пришел к выводу Шэнь Цзю,—«у него жар? Совсем плох». Пораскинув мозгами, он решил, что будет благоразумно проверить свою догадку. День, когда у Бинхэ случилось искажение чудовищной силы, никуда не исчез из памяти. Последнее, чего бы он хотел — повторения. Даже обыкновенная лихорадка может быть важным сигналом, который легко упустить. Мальчик нес откровенный бред и проигнорировать это было, как минимум, сложно. Сбросив с себя одеяло до конца, Шэнь Цзю медленно приблизился к снующему из угла в угол Ло Бинхэ и одним точным движением поймал его за руку, после чего тут же себя обругал. Он целился в нескрытый повязкой участок и промахнулся, схватив аккурат поверх раны. Но Бинхэ боли словно и не ощутил, лишь вздрогнул и остановился, Шэнь Цзю же гарантирующим безопасность тоном, вкрадчиво произнес: — Мы обязательно спасем Шэнь Цинцю,— пообещал он ему,— мы не оставим его там. А пока иди ко мне, ладно? Заплаканное лицо тут же перекосило и Шэнь Цзю еле смог сдержать возмущенный возглас. Бинхэ с несвойственной ему брезгливостью попытался вырвать из хватки руку. Ладонь Шэнь Цзю проехалась по бинтам до самого запястья и вынудила их сбиться в одном месте, обнажая покрытые корочкой глубокие царапины. — Пусти. — Нет,— Шэнь Цзю дернул его на себя. Оказавшись прижатым спиной к его груди, Бинхэ принялся вырываться. В конце концов, он отдавил Шэнь Цзю ноги, зарядил пяткой раз-другой по голени и впечатался макушкой в острый подбородок. — Зачем?! Перестань!— Бинхэ не унимался. Он не прекращал оглушительно орать и извиваться. «Твою мать!»,— еще немного и Ло Бинхэ точно удастся вывернуться и соскользнуть вниз, если прямо сейчас Шэнь Цзю не придумает, как этого избежать. — Не трогай меня!— рыдая, взмолился Бинхэ,— Шэнь Цзю, пожалуйста, пусти, я должен...мы... Да как ты не понимаешь?! Игнорируя непрерывные удары, Шэнь Цзю отметил, что силы у этого буйного ребенка на исходе: бил тот слабо, дыхание его было неровным и прерывистым. Упрямец на компромисс идти не хотел. Как мантру, он повторял: — Я должен вернуться...учитель...мы можем его спасти. Я могу его спасти...или нет? Он сказал, я слабый...что мне не тягаться с ним, что... — Уймись! Бинхэ неожиданно обмяк в его руках и Шэнь Цзю пришлось опуститься с ним на пол, чтобы не уронить. Было ли это уловкой, он не знал, но мальчишка более не сопротивлялся. Он позволил заглянуть себе в лицо, поправить ослабленную повязку на шее и коснуться пылающего лба. Кожа у Шэнь Цзю была сухой и прохладной. Ощущение ее на своей, разгоряченной, должно успокаивать, но Бинхэ все еще нещадно трясло. Шмыгнув носом, на грани слышимости он произнес: — У него не было глаза. Вопреки охватившим его страху и неприязни, Шэнь Цзю молчал. — Он забрал у него глаз, слышишь? Это точно был он... Подброшенная воображением картина Шэнь Цзю не впечатлила, но заставила почувствовать себя неуютно. Он снова ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул. Тем временем, на губах Бинхэ расцвела безжизненная полуулыбка. Подавив в себе еще один всхлип, он горько усмехнулся: — А, ты же не веришь мне. И ведь правда, возразить было нечего. Даже сейчас Шэнь Цзю не мог отыскать в себе искреннего доверительного отклика к услышанному. Он верил в искажение Ци, верил, что проблема, должно быть, напрямую связана с духовной энергией и нечеловеческим происхождением Ло Бинхэ, но не как не с...тем, о чем говорил ему он. Каким бы бдительным и внимательным не был Шэнь Цзю, как бы он не подозревал всех вокруг в самых страшных прегрешениях, хотя бы на мгновение представить, что слова Бинхэ могут быть правдой было для него чем-то далеким от реальности. Сейчас он не собирался переубеждать Бинхэ и настаивать на обратном. Если понадобится, он будет утешать его до тех пор, пока тот не перестанет, наконец, лить слезы ручьями, не выпустит его из объятий, пока он не решит смириться. Потакать Ло Бинхэ — одно, а делать из его слов неопровержимую истину — совершенно другое. Шэнь Цзю не собирается уходить. По крайней мере, он не планировал покидать этого глупого ребенка и оставлять его на произвол судьбы. Однако верить ему он отказывался. Неприятно, что из-за этого Бинхэ чувствовал себя так плохо и все пытался его оттолкнуть, но... Что ему делать, спрашивается? Солгать и убедить маленького идиота, что он на его стороне? Что думает точно также? Так делать определенно было нельзя, потому что иначе они бы отклонились от намеченного курса и искали первопричину там, где ее нет и никогда не будет. «Что мне с тобой делать?»,— устало подумал Шэнь Цзю. Кажется, небеса благосклонны к нему сегодня — хотя учитывая произошедшее, это довольно спорный вопрос — и вняли его мольбам. Бинхэ прекратил плакать, как он и хотел. И все же, этот человек поразительный: сначала треплет ему нервы своими стенаниями, а потом преспокойно перекладывает ответственность за свое состояние на него. — Угомонился?— слабый кивок,— отлично. Солнечный павильон погрузился в тишину и Шэнь Цзю почти физически ощутил исходившие от Ло Бинхэ обиду и...злость? Или Разочарование? Когда дело касалось чужого мнения о нем, назвать Шэнь Цзю толстокожим было мало, потому что на это самое мнение он плевал с самого небесного пантеона. Его не трогали чужие обиды, не задевали оскорбления, но прямо сейчас он был готов поежиться, как от холодного ветра, под гнетом этого безмолвного осуждения. С другой стороны, ему хотелось невесело рассмеяться — Ло Бинхэ вот уже не в первый раз будит в нем доселе неведомые чувства. Теперь, помимо иррационального страха за жизнь этого паршивца, на его плечи тяжким бременем опустились стыд и вина. Причиненная одним только недоверием Ло Бинхэ боль, делала самочувствие Шэнь Цзю премерзким. Все его естество зудело от желания исправить что-то. Чтобы Ло Бинхэ не истязал себя морально, чтобы не страдал от надуманных и притянутых за уши проблем. Шэнь Цзю не понимал лишь одного: почему он, зная, что дело, скорее, в Ло Бинхэ, стремился помочь именно ему, а не себе? Ведь гораздо благоразумнее было бы пресечь его беспокойство, перерастающее в такие истерики, просто, черт возьми, отказаться от дурацкой ответственности за сохранение душевного равновесия наглого выродка. В конце концов, почему это должно заботить его?.. — Кошмар?— ткнул Шэнь Цзю наугад. — Это был не кошмар,— возразил Ло Бинхэ. — Ладно. — Это правда,— настаивал он. — Пусть,— отстраненно уронил Шэнь Цзю,— как все произошло? Бинхэ, помедлив, все же нехотя ответил: — Я оказался в сыром подземелье, а потом увидел...— он запнулся,— увидел как Шэнь Цинцю пишет письмо. Он писал кровью, Шэнь-гэ. Все его руки были в крови. — Что за письмо? — Ловушка,— объяснил Ло Бинхэ,— он хотел заманить главу школы в ловушку. В смысле...я думаю, он бы не пришел к нему просто так, поэтому он заставил Шэнь Цинцю написать его. — Кровью для убедительности?— не сдержал смешка Шэнь Цзю. Если честно, вопросов у него возникало все больше. — И кто заставил?— Бинхэ дернулся,— этот же самый ублюдок ударил тебя, так? Пока он собирался с духом, Шэнь Цзю обнаружил, что распущенные волосы Ло Бинхэ выглядят довольно забавно. Они казались более пушистыми и пышными, когда не были собраны в хвост лентой. Не то чтобы он никогда не видел его таким, просто не считал нужным обращать внимание на эту его крохотную особенность. Когда Бинхэ заговорил, Шэнь Цзю едва успел убрать нерешительно зависнувшую над его макушкой руку. Сказанное отрезвило его. — Ло Бинхэ,— на опухшем от слез лице отразилось сожаление,— это был я. — Хм. — Он...он был другим! Бинхэ выпутался из объятий и пристально посмотрел Шэнь Цзю в глаза. — Ты считаешь это неважным, да?— он обреченно вздохнул,— этот ничтожный лишь хотел, чтобы Шэнь-гэ знал, насколько он опасен. Месть делает его счастливым. И еще...думаю, он был причастен к тому, что... — Мы это уже обсуждали. Сколько раз мне нужно повторить, чтобы ты понял? Это было искажение Ци. — Я знаю,— сдался Бинхэ,— но сейчас...а что если это было видением? Шэнь Цинцю приходился тому безумцу учителем. — Провидческие навыки? Занятно. Но, Бинхэ, так не бывает. К тому же, стало бы твое отражение бросаться на тебя, загляни ты в будущее?— и догадался,— Хочешь сказать, что окажись мы на Цанцюн, там и окажется этот Шэнь Цинцю? — Ну, да..? Шэнь Цзю поднялся с пола и прошествовал к оставленному спальному месту. Одним небожителям известно, сколько он провозился с неугомонным мальчишкой и его кошмарами. Поправив простыни, он упал на них сверху. — Просто дурной сон,— вслух заключил он,— тебе не стоит его бояться. Он не придет к тебе снова. Грустная мордашка Ло Бинхэ все еще смотрела куда-то вниз, под ноги. По хорошему, его тоже стоило уложить спать. — Оставайся тут, если так страшно,— едко предложил Шэнь Цзю, наступив на горло гордости. Укрывшись одеялом, он отвернулся, чтобы случайно не рассмеяться от вида пребывавшего в замешательстве Ло Бинхэ. Уже приготовившись к тому, что ему придется потесниться, Шэнь Цзю подвинулся и даже оставил кусок одеяла незанятым. Тут ему в спину прилетело безразличное: — Я посплю у себя. Что ж, этого услышать он никак не ожидал. С каких это пор Ло Бинхэ отказывается с ним спать? Раньше он думал, что ему кажется, но прямо сейчас ему в лоб бросили безжалостный отказ на его великодушное предложение. Как это понимать? Послышались шаги и тихий скрип половиц. — Эй, ты...! Когда Шэнь Цзю вскочил с кровати, Ло Бинхэ уже выскользнул наружу, а двери павильона с грохотом захлопнулись. «Черт с тобой, неблагодарный щенок» Шэнь Цзю чувствовал себя ужасно оскорбленным подобной выходкой. Злость медленно закипала в нем и подбивала пойти вслед за Ло Бинхэ. Но он понимал, что это глупо. Рваться что-то объяснить или доказать после окончания разговора — признак неспособности оставить ситуацию, слабости и готовности себя унизить. А унижаться Шэнь Цзю ненавидел больше всего на свете. Возможно, они еще вернуться к этому, придут к какому-никакому согласию и все будет в порядке. Им необходимо передохнуть и перестать пытаться сделать, как лучше. Так или иначе, Шэнь Цзю, как и Бинхэ, все еще был готов яростно отстаивать свою точку зрения и верить исключительно в свою правду. Однако как бы он не хотел признавать, произошедшее сегодня посеяло в нем тревогу и сомнения. Они справились с искажением Ци, справятся и с обыкновенным кошмаром, верно?