arcana

— Мне пиздец не нравится это дело, — ворчит Джонни. — Если тебе охота заработать там или просто пошмалять, у нас висит старый заказ на чью-то голову от Редж, разве нет? Всяко повеселее. Но дело не в деньгах. Ви отходит от молящегося монаха, скорчившегося на коврике посреди спешащей улицы, и закуривает — может, так она пытается понадежнее заткнуть Джонни. Подношение для ее личного демона. В храмах, кажется, когда-то устраивали окуривание. Он и правда недолго наслаждается сигаретой, довольно ухмыляясь — так и не пропал, непрозрачно намекая, что разговор не окончен. — Дело в том, что их насильно имплантируют, — говорит Ви. — Мне это не по душе вот вообще. Ну, вспомни «мусорщиков»: они потрошат людей и вынимают их импланты. Мне кажется, это вполне сопоставимо. Только наоборот. — Ага, но вот он жив остался, а все равно что-то выебывается, — не отступает Джонни, невежливо тычет пальцем в монаха, ни о чем не подозревающего. Для него, привыкшего выкарабкиваться любой ценой, это почти оскорбление, и Ви его отчасти даже понимает… Может, спасти попавшего в беду монашенка и подзаработать Джонни не прочь, но вот на того, что на свободе, смотрит презрительно и упрямо. Он разбирает мысли Ви по косточкам, легко преодолевая сопротивление. Слишком они близко срослись, чтобы утаивать от него что-то, и у нее кружится голова, когда Джонни, точно голодный зверь, блуждает в чужом мозгу. — Если решишь обратиться к вере ради спасения души, прими таблетки, будь добра, чтобы я этого стыдоебища не видел, — гордо восклицает Джонни, пока Ви идет в указанном направлении, на склады. Он не отстает — вот прицепился… — Религия — опиум для народа, Ви. Это бред, которым забивают себе мозги те, кому сложно думать. Правила, заповеди… Выучивают, что надо подчиняться любому ебаному богу. А потом вами пользуются все, кому надо. — Эй, эй, я же еще не надела рясу и не отправилась служить мессу, — успокаивает его Ви. — Просто… иногда хочется задуматься о своей душе. Ты никогда не размышлял, если ад все-таки есть и это не пустые слова?.. — То я уже в нем побывал, — надрывно смеется Джонни, и у Ви все внутри сводит, когда он думает о «Микоши». — И там страшнее, чем представляют все священные книги разом. Расскажи на досуге Падре, чего ему на самом деле стоит бояться, а не чертей со сковородками. Ви не так часто задумывается о вере. Ну, если бы Бог действительно был, разве не существовала бы одна общая религия с одними правилами? Разве ему не удобнее было бы научить людей поклоняться по верному образцу, чтобы они не убивали друг друга в совершенно уебанской попытке выяснить, чья выдумка лучше? А значит, этот самый Бог с большой буквы вряд ли существует. Это даже легче — знать, что за тобой никто не следит и не отмеривает твои поступки. Но вдруг… Она иногда посмеивалась над ребятами из банды «Валентино», которые носили все эти аляповатые цацки, в которые они даже не верили. Для некоторых это не более чем маскарад. Навешать на себя побольше золота и наслаждаться, когда оно побряцывает. Или взять вудуистов, прикипевших к своему храму. Ритуалы, символы. Сколько они сейчас весили? Имели ли смысл? Сплошные декорации. Наверно, этот монах — один из немногих, кого Ви знает, сохраняющих искреннюю, чистую веру. Во всем полагается на своего господа — нет, это не по ней, Ви больше нравится самой контролировать, куда катится ее херовая жизнь. В последнее время, правда, не получается, но все равно… — Давай, убери их тихонько, — ехидно сочится в уши голос Джонни. — Как ебаный ниндзя. Во тьме! Заработаешь себе несколько очков к карме. Ви не собирается скрываться. Ей по душе — идти напролом, ловко мелькая между ящиков и улучая момент, когда можно расстрелять мальстремовцев. Дыхание срывается, Ви довольно скалится, чувствуя знакомую отдачу от пистолета. Она еще живет. В запахе пороха и крови. Среди матерных выкриков врагов, на которых она обрушивается сверху, паля во все стороны, среди летящих пуль, тяжело грохнувшей где-то сбоку гранаты… Когда становится тихо, Ви тяжело приваливается к стене склада и проверяет простреленное плечо. Задыхаясь, оглядывается на монаха и с какой-то печалью видит ужас на его лице. Как бы объяснить мальчишке, что мир куда страшнее, чем ему представляется? — Что же ты не стала играть в праведницу? — лезет под руку Джонни, такой же бешеный и запыхавшийся, как она, словно сражался к ней плечом к плечу. У Ви крыша съезжает от этой мысли. — Мне уже поздно исправляться, Джонни, — хмыкает она себе под нос, развязывая монаха. — И я предпочитаю делать добрые дела, а не отбивать поклоны и шептать молитвы. Он уклончиво качает головой. Ви знает, у нее много крови на руках, но встреча с этими монахами в очередной раз заставляет ее задуматься: а что ждет впереди? И какое будет иметь значение вся ее перебитая судьба, когда она встанет перед последней дверью? Никогда раньше она не царапалась за этот острый вопрос так глубоко, как в последние дни, чувствуя приближение смерти. — Ты хуйню творишь, Ви, — говорит Джонни потом, когда Ви прощается с монахами и доезжает до фиксера. Курит, ждет его у забегаловки, где варят чуть ли не самый отвратительный кофе в Найт-Сити. — Да, мне страшно, — стискивая зубы, шепчет Ви. — И что с того? Если бы тебе заранее сказали, что ты умрешь, что бы ты сделал? Я вот предпочту уйти достойно. — Ага, конечно, блядь, — хохочет он. — Я прекрасно знал, что я сдохну там, на развалинах башни! Ни капли вот не сомневался! Поэтому я был уверен в том, что делаю. А ты мечешься, как испуганный кролик. То в медитацию сунешься, то вот с монахами связалась. Ты колеблешься. А я всегда считал, что на смерть надо идти уверенно, вот почему я так с тебя бешусь. В удивлении она оборачивается, прекращает сверлить взглядом обезображенную граффити стену, смотрит Джонни прямо в глаза — очки не мешают, он смотрит на нее спокойно и открыто, только в глубине пляшут безумные искры с пепелища. Он не так-то часто объясняет свои мотивы, так что Ви цепляется за каждую возможность понять Джонни чуть лучше. — Да я все время забываю, что ты мелкая совсем, — вдруг ровно говорит Джонни. — Конечно, бля, тебе страшно. Еще бы! Он ходит из стороны в сторону, и Ви невольно отодвигается с дороги. Переживает? Конечно, ее волнение, страхи эхом отходят и к Джонни Сильверхенду, заставляя его мучиться от чужой неуверенности перед будущим. Кому такое понравится… Монахи, думает Ви, это всего лишь предлог. — Главное — я верю в себя, то есть в нас, — говорит Ви, желая его подбодрить, и с изумлением понимает, что почти не кривит душой.