arcana

— Джонни, а умирать очень жутко? — тихо спрашивает Ви. — Хотя чего я спрашиваю. Конечно, да… Ее иногда тянет поболтать о чем-то таком, когда день остается позади со всеми его волнениями, драками и очередными сделками с фиксерами, в которых никогда не знаешь, не попытаются ли тебя наебать. Обычно Ви доползает до дома, падает без сил и засыпает как убитая, что вообще-то нихуевый каламбур, потому что она и так фактически мертва. Но в этот раз она сидит на пристани и глазеет вперед, на грань, где кончается небо. Почему-то нечто заставило ее остановиться, притормозить тут и посмотреть на закат. Может быть, Ви становится немного сентиментальной, и это неудивительно, потому что в ее голове теперь живет старый злой рокер. — Эй, я неплохо сохранился, — ворчит он, сидя рядом; чуть откидывается на руках, как будто красуется. Без бронежилета и без очков с пляшущими безумными отражениями — просто Джонни. — Ты же можешь посмотреть на мои воспоминания… Но не хочешь все это проживать, верно? — спрашивает и щурится по-кошачьи. — Ага, — кивает Ви. — Я прекрасно понимаю, что «Душегуб» тебя отделал, это было стремно, пиздец как, и я могу ловить отголоски во сне, но я спрашиваю… скорее о твоих чувствах, — неуверенно признается она. Джонни свешивает ногу и рассеянно водит носком кожаного ботинка по воде. Та, конечно, даже не колеблется, и воображение Ви немного запаздывает, не справляется. Вероятно, сегодня она и так слишком заработалась; заказ запарный попался: вывести из дома, полного отбитышей из «Шестой улицы», какую-то девчонку — Ви прибыла, когда она еще была жива и даже не затрахана до полусмерти. Если бы не Джонни, вероятно, ей размозжили бы голову, подкравшись со спины, но Сильверхенд страховал ее, и теперь Ви чувствует затапливающую ее очень ленивую благодарность. — В детстве я боялась смерти, — говорит Ви. — Закрывала глаза и представляла это. Пустоту. Небытие. Вечную тишину, безвременье. То, что я даже осознавать себя прекращу. И меня трясло от ужаса. Поэтому я решила, что хоть при жизни сделаю себе имя, чтоб не умереть никем. Люди не зря себе придумали всю эту хуйню, рай и ад. Им нужно верить, что по ту сторону что-то будет, и… Ты единственный, может, кто заглянул туда. — Куда уж там! — сухо смеется Джонни. — «Микоши» — это тебе не безвременье, это пытка. Пустота, в которой ты варишься среди данных. Они постоянно экспериментировали, что-то делали. Я не должен был это чувствовать, но все равно… как будто тебя разбирают снова и снова. Я готов был молить о пустоте, — совсем негромко добавляет он. — Но держался. И вот я здесь. Здесь. Ему нравится город, несмотря на громкие вопли о загнивающем будущем. Да, Найт-Сити местами отвратительный, мерзкий и невыносимый, есть места, из которых даже бывалому наемнику захочется свалить, зажав нос и зажмурившись. Но есть и нечто завораживающее. Неон, постоянная жизнь, возня банд, ночные клубы, хорошая выпивка, бешеная музыка, вот такие тихие моменты. Ви знает, что сама ни за что не остановилась бы, чтобы полюбоваться закатом. Это Джонни. Гребаный, блядь, Сильверхенд, который казался ей абсолютным, беспросветным мудаком, захотел спрятаться на пирсе и уловить этот чарующий осколок заката. Может, поэтому они так сработались. С немым пониманием, с маленькими уступками. Все ради того, чтобы сидеть на краю, глядеть в медленно плещущуюся черную воду под ногами и понимать, как хрупка жизнь. Они оба умирали и воскресали. Их связала сама судьба, переменчивая и надменная. Но, может, эта сука ожидала, что они переломают друг друга и сотрут в порошок, а они с Джонни всего-то стараются выжить. Вот так просто. По-человечески. — Ты не звонишь Ханако, потому что боишься, — говорит Джонни слегка снисходительно. — Не хочешь обрывать все. Знаешь, что по ту сторону уже ничто не будет, как сейчас. Хотя ты могла бы, Ви, но ты нарочно длишь свое страдание! — со скрежещущей болью выговаривает он. У них одно тело, но это Ви вышвыривает из него. И переживает Джонни не за себя, уж он-то вытерпит и еще выйдет из этой истории победителем, если Ви предпочтет просто отступить, забиться в угол и ничего не делать. Вот только это совсем на них не похоже. Не по-сильверхендовски, да? — Она сказала приходить, когда я буду готова, — сквозь зубы отвечает Ви, отворачиваясь от него к воде, как будто от голоса в своей голове можно убежать. — А я, сука, совершенно не готова! Ты прав, что-то поменяется. Не будет тебя или меня. В любом случае — не будет нас. Это хуже просто смерти. Она медленно вдыхает, а в груди рождается странное кипучее чувство. — То ты подгоняешь меня, то теперь загадочно молчишь об этом целыми днями и не советуешь бежать к Ханако, которая решила избавить нас от чипа, — говорит Ви. — Разве ты не этого хотел? Да это было буквально первым, что ты мне сказал! — А чего ты еще от меня ожидала, блядь, комплиментов?! — возмущается Джонни. — Слушай, Ви, я не хочу, чтобы ты продавала жопу корпоратам, вот и все. Мне не нравится эта затея, говорю прямо. Ты же слышала, как эта Ханако с нами говорила! Надменная сука, и… — А что ты хотел? — передразнивает Ви. — Распростертых объятий? Джонни придвигается к ней почти угрожающе, но Ви не чувствует его злость — обычно она сносит ее с ног, как шквал, как огненный вихрь, но сейчас в нем горит только горькая, мучительная тревога. Как у человека, идущего по самому краю пропасти, смотрящего, как срываются мелкие камушки, летящие у него из-под ног. — Ты для нее — всего лишь опытный образец, — сдержанно рычит Джонни. — Прорыв в науке, почти успешный эксперимент. Они хотят найти бессмертие, потому что тоже боятся умереть, Ви, вот-те новость! Не только уличная девчонка в ужасе представляет пустоту смерти, но и эта четыреждыблядская Ханако Арасака! — Ты просто уперся в свою идею о том, что это корпорация зла, — в ответ упрямо шипит Ви, — вот и не можешь смириться, что они единственные, кто может толком разобраться в биочипе. У них есть оборудование и… и все остальное? А что у нас? — И ты готова стать подопытным кроликом! — не отступает Джонни. — Им плевать на нас! На наши жизни! А мы люди, Ви, — отчаянно выговаривает он, — и я не хочу терять последнее достоинство. Он может ее удержать. Просто захватить власть над телом, если Ви заявится к Ханако и сдастся, мол, делайте со мной, что захотите. А ей остается только заглушить его колесами. И от осознания Ви хочется завыть в голос, такой это подлый замкнутый круг. — Хватит, Джонни. Давай не будем. Мне страшно, — признается она. — Я не хочу умирать. И, возможно, ради этого я бы продалась даже «Арасаке», ты прав, — уныло вздыхает Ви, и ее окатывает жгучей ненавистью к себе, к своим страхам и слабостям, что удавкой стискиваются на ее горле каждый раз, как мир вокруг начинает идти помехами и вращаться. — Ты же хотела знать, о чем я думал, когда умирал? — вдруг быстро, ожесточенно говорит Джонни. — Я понял, что я совершенно один. Что никто мне не поможет. Всех я или убивал, или отталкивал, и в итоге оказался один напротив Смэшера. И сейчас, когда ты… типа помогла мне с Бестией и Кером, я понимаю, что я жестко проебался. Что у меня и правда не было ни друзей, ни… вообще никого! И мне было страшно заканчивать жизнь вот так. — Ну, у тебя же были фанаты, — угрюмо говорит Ви. — Они бы тебя не забыли. — И сколько их осталось уже спустя пятьдесят лет? — отмахивается Джонни. — Нет, я имею в виду кого-то, кто кинулся бы ради меня на эту ебаную жестянку. У меня не было связи ни с кем. Никто меня не оплакивал, Бестия — и та жалела больше себя любимую. А теперь… — Теперь? — настаивает Ви, когда он так ничего и не говорит. Он вздыхает тяжело, совсем как старик. — А теперь я, вроде как, не один, но из-за этого еще страшнее.