arcana

Когда речь заходит о Джонни, Ви никогда не хватает терпения. Может, он и делает вид, будто старается ради них, может, и понимает, что от его безумных проделок пострадает прежде всего шкура Ви, но… нет, нихера он, блядь, не понимает! Просыпаясь под надзором Бестии, Ви чувствует полыхающую ярость еще лучше, чем похмелье, немилосердно бьющее ее по голове, а это о многом говорит. Она готова схватить Джонни за горло и придушить, если б это только было исполнимо. Что, впрочем, не мешает Ви цепляться за эту мечту, воображать ее так ярко, как она только может. Впервые за долгое время она действительно хочет причинить ему вред. А потом, когда Бестия уходит, Ви случайно кидает взгляд на свою руку и сгибается от смеха. Ей адски плохо, но она находит силы сипло хохотать, надрываться, пока Джонни глядит на нее пристально и как бы недоуменно — Ви и сама не уверена, что не помешалась. — Ты ничего умнее не мог придумать, уебище? — истерически выталкивает Ви, ощущая во рту привкус крови. На ее руке красуется свежее «Джонни + Ви», заключенное в совершенно идиотское кривоватое сердечко; при взгляде на это убожество ей хочется плакать, и отнюдь не от нахлынувших чувств. — Джонни, бля, я похожа на забор, чтобы писать на мне всякую херню? Мне стоит проверить спину, вдруг ты там запечатлел что-то вроде «Цой жив»? — Почему ты так уверена, что я просто не написал бы «хуй»? — посмеиваясь, спрашивает Джонни. — Ты слишком сложная творческая личность, — бурчит Ви, — для такой заурядности. Почему-то эти короткие пререкания заставляют ее почувствовать лучше — морально, не физически. В их время научились полностью перестраивать тело в машину или переписывать сознание, но от мучительного похмелья все-таки хочется сдохнуть. Может, это одна из вещей, которая делает их людьми? — Это предательство, Джонни, ты же понимаешь? — говорит Ви, когда едет домой. Метро жутко стучит, и кажется, что вагон развалится прямо сейчас. Она забивается в угол и угрюмо провожает взглядом всякого, кто косо на нее посмотрит; хотя желающих не так много, не то чтобы уебанный наемник — это какая-то новость для Найт-Сити. — Я же вернул тебе тело, — раздраженно откликается Джонни в ее голове. Он не появляется, потому что народу полно и ему некуда втиснуться, а Джонни очень не любит, когда ему напоминают о его нереальности. Вернул, конечно, но не хотел! Подсознательно Ви его оправдывает, понимает, ставит себя на место Джонни, не бывшего живым целых ебаных пятьдесят лет — это сведет с ума кого угодно, ему просто хотелось вкусить жизнь… Но Ви помнит эту абсолютную беспомощность, свое тело, двигающееся не по ее воле, отголоски каких-то фраз, на секунду всплывающие в мутном киселе, а потом таблетки, которыми глушил ее Джонни. В рассеянности Ви трет кожу на предплечье, касается татуировки. Самое настоящее доказательство того, что было этой ночью. Смазанные воспоминания кажутся далекими, крайне слабыми и тусклыми, а похмелье можно ненароком спутать с выворачивающими ее наизнанку помехами от биочипа, но татуировка самая настоящая, неаккуратно темнеющая на ее бледной коже. Вполне по-сильверхендовски. Он, наверное, от руки эскиз рисовал? Считай, автограф. Или хозяйская метка. — Если хочешь, сведи, сейчас с этим проблем нет, — как будто безынтересно бормочет Джонни, когда она излишне долго циклится на татуировке. Но Ви знает его достаточно, чтобы начинать понимать: Джонни отчего-то обижен. Хотя это ей, блять, стоит быть недовольной из-за всего, что он учудил, напрочь предав ее доверие и пойдя в отрыв… Да они едва не лишились жизни, потому что Джонни захотелось трахнуть какую-то девчонку за рулем! Ви жалобно стонет сквозь зубы, вспоминает вспышку автокатастрофы. Везучий сукин сын, и как он уцелел… Но Ви татуировку почему-то не хочет сводить. Пусть напоминает об ее ошибках. *** Она оценивает свое решение вскоре, когда загибается от приступа в каком-то углу; успевает завернуть в тихий переулок, спрятаться за коробками. Хочет уцепиться за что-то, выровнять дыхание, и Ви вдруг ловит себя на том, как увлеченно обводит контур, касается пальцами, улавливая что-то вроде отголоска — воспоминания о том, как ныла травмируемая кожа. Конечно, Джонни бил без обезбола. Дыхание выравнивается. Кое-как поднимаясь, Ви сталкивается взглядом с Джонни. Они не так часто болтают; у них за плечами «Эбунике» и его могила, и даже клятому Сильверхенду нужно немного времени подумать. Ви его не трогает, у нее самой что-то болезненно ноет внутри, и ей надо немного разобраться в себе. — Ты все-таки не свела, — как бы вскользь замечает Джонни. — Ви, я знаю, что я уебок, и я не заслуживаю… — Это всего лишь татуировка, — закатывает глаза она. — Реально, блядь, не грузись. Джуди я объяснила, хотя это было непросто, мы с ней посмеялись — все, закрыли тему. — Может, я хотел, чтобы ты помнила… когда нас разделят, — кашлянув, говорит Джонни. Он мертвый, как есть дохлый, совершенно призрачный, ему не надо кашлять, поэтому Ви безошибочно понимает, что ее воображаемый друг волнуется. С чего бы? Какие мысли заползли в его дурную голову, переворошенную посещением своей собственной могилы? Она догадывается, что Джонни хочет сказать: ему страшно, что придется умирать. Что Ви его счастливо забудет, вернувшись в свое тело энграммой, как пообещала им Альт — ну, и что за разница, если она будет жива? А вот куда денется Джонни? Неужели он подумал, что Ви его безжалостно вышвырнет в небытие, перепоручит Альт? В самом начале она, может, и правда так поступила бы, довольная тем, что безумие закончится; выкорчевала бы сорняки из своей бедной головы. Но не сейчас… А может, он сам хочет уйти? — Все нормально будет, — натянуто улыбается Ви и чувствует, что у нее выхарканная кровь подсыхает на губах. Украдкой вытирается. — Я тебя не брошу. Обещала же. Она снова смотрит на татуировку. Нечто большее, чем простая издевка, правда? Джонни способен на что угодно, но ему недостает простой человеческой хитрости, врет и притворяется он нечасто, надо признать, а если делает что-то — исключительно потому что хочет, вот и все тут. *** — Да, ты права, как-то не вяжется оно с общим стилем, — развязно говорит Джонни, появляясь в углу ванной, когда Ви пытается отмыться от крови. Розовая вода стекает по плечам, она ожесточенно зарывается пальцами в чуть отросшие волосы. — Я тебе ебало откушу, Джонни, какого хера, — бессмысленно ругается Ви, отмахиваясь от него. Брызги летят, попадают на энграмму, но та всего лишь идет синими помехами. Жаль, Ви посмотрела бы на мокрого взъерошенного Джонни, похожего на сердитого кота, это точно сбило бы с него спесь. — Да брось, че я там не видел, — как будто бы правда безразлично говорит Джонни, ухмыляется. Ви тяжело вздыхает. Все дело в восприятии, правда? Джонни уже отчасти считает ее несчастную потрепанную тушку своей, вот и стоит так спокойно, курит, пялясь на оскаленный череп на ее спине, на змею, проскальзывающую по груди. — Ну, у каждого должна быть идиотская татуировка, набитая по пьяни, — философски вздыхает Ви. — У меня не было, это упущение, а теперь ты избавил меня от такого пробела… — Я смотрю, ты не мелочилась, — оглядывая ее, одобрительно замечает Джонни. — Это типа… боевой раскраски? Ты считала, что, если у тебя на спине дьявольская ебанина, крутость сразу появится и приложится? — Просто хотела сделать что-то красивое, — весьма заурядно говорит Ви, стараясь не задумываться, что он отчасти прав. — Понравился этот рисунок. Косится на Джонни задумчиво, на разукрашенную правую руку, на «башню» на внутренней стороне плеча — определенно аркан, она к картишкам у Мисти присмотрелась, привыкла, так что сразу узнала, и не понятно, почему Джонни так презрительно фыркает иногда, когда та в очередной раз делает для них расклад. Может, для него это всего лишь красивые символы, как христианские кресты для многих. — Как-то и не в твоем стиле, — говорит Ви, поднимая руку. — Не пафосно даже. Ожидала чего-то большего. — У меня еще есть, на ребрах, — вдруг сознается Джонни. — Фортуна, змеюка… Тебе бы понравилось. Только показать не получится, блять, потому что у «Арасаки» технологии до такого не дошли… — Я в воспоминаниях видела, — задумчиво отзывается Ви; иногда ей казалось, что это ее прошлое, ее память, и иногда она уже не отличала. — А как ты… вообще ощущаешь себя сейчас? — Никак, — отрывисто говорит Джонни и смеется — горько и едко. Она мысленно смиряется с тем, что отмываться приходится под пристальным взглядом Джонни, как будто наждачкой почесывающим ее спину. Ви уже почти не злится. Обида мягко укладывается в груди — Джонни заслужил ее веру. И сегодня помог, посуетился с поддержкой, перехватил ненадолго кибердеку и въехал в психа на стоявшей поодаль машине… — Может, я правда тебя люблю, а? — устало язвит Джонни. Ви фыркает, чуть не захлебываясь водой. — Да не в этом смысле, — добавляет он — и сам понимает, что не то ляпнул. — Вот как кота. Как… не знаю. Просто. Он замолкает. Ви молчит тоже, потому что сует голову как раз под душ, вымывая остатки мозгов, брызнувших прямо на нее, — а Джонни еще спрашивал, чего она так коротко стрижется! Тут особо не поболтаешь. Но она думает, напряженно осмысливает слова. Джонни чертовски болтлив, но ему верить сложно — особенно после той выходки с кражей тела. Ви и Джонни — навсегда. Детский сад, блять. И почему ей так болезненно и тоскливо — не потому ли, что им так или иначе придется, наверное, расстаться? — Эй, я тоже тебя люблю, придурок, — наконец говорит Ви, выдергивая Джонни из какой-то прострации. — Чуть меньше, чем кота. Джонни красноречиво показывает ей средний палец, а Ви закутывается в полотенце и идет на запах заварившегося кофе, и все у них, может быть, не так плохо.