arcana

В голове Ви плавятся синапсы, взрывается что-то. И бесится, ярится Джонни Сильверхенд, вцарапывается ей в подкорку, ненавистно истекает ядом, орет. Руки у нее дрожат, а дыхание вырывается громкое, сиплое, оглушительно пугающее ее. Она едва стоит напротив обездвиженного, будто бы распятого Адама Смэшера; она существует только на чистой ненависти. Но ее хватит. О, еще как хватит. Смотрит в его глаза, в подобие, блядь, глаз, в ненастоящую пластину лица, покоцанную и исцарапанную, и часть Ви истерично трясется от отвращения, она не может выносить его даже так, от него шибает какой-то сосредоточенной злой силой. На ногах не удержаться. Подламываются. К горлу подкатывает кислота, замешанная с кровью, но Ви усилием загоняет ее внутрь, сглатывает, обжигая гортань. Ей хочется рвать и метать, по винтику этого ебаного Смэшера разобрать, каждый проводок выдернуть, пытать его долго и настойчиво, как Джонни пытали, потому что месть — это единственное, что заставляет Ви жить. Что дает новые силы. Она готова была отключиться тогда, пока поднимала ворота к «Микоши», но, стоило появиться Смэшеру, ее чуть не электрической вспышкой пробило. Она снова почувствовала себя живой. Заживо сгорающей. Вот только времени нет. Надо закончить все быстро, и злые звери в Ви обиженно воют. Даже если бы был шанс побежать, она не отступила бы. Дралась до последнего, выцарапывала ему микросхемы, плевалась бы ядом. Ви ощущает себя кибернетическим драконом с горящими механизмами. Она теряет шестеренки на ходу. Теряет себя. И все — ради того, чтобы убить одного недочеловека. Ви плевать на моральные дилеммы. Она знает уебков, полностью состоящих из мяса и костей, но таких же уродов, как Смэшер. Он просто зарвавшийся убийца. Ее искренне злит его бешеная самоуверенность. Думал, можно заковать себя в новейшую броню, и никто тебя не достанет? И ты спасешься от этого города? Не уничтожит он тебя, не перемелет? Хорошо устроился? Так встречай, сука, воровку с ножичком, она вобьет его тебе между пластинами, перережет все трубки, за счет которых ты живешь. — Привет тебе от Джонни Сильверхенда, — хрипит Ви, и голос ее расслаивается, раздваивается, и на миг кажется, что она снова часть чего-то большего, общего, крепко спаянного. Чувствует Джонни, молчаливо подставляющего ей плечо. Его пьяную, довольную улыбку. Вкрадчивый голос, шепчущий Смэшеру последние оскорбления. — Ты еще кто… — поломанно выводит тот. — Мы, — в унисон отвечают Ви и Джонни. — И мы пришли за твоей головой, Адам Смэшер. На совести его сотни других людей, но ломающееся сердце Ви болит за Джонни больше, чем за всех остальных. Потому что ее мучили и разбирали вместе с ним. Потому что Смэшер убил их, растоптал — и этого Ви не может простить. «Малориан» ложится в руку, короткая вспышка огня — выстрел в упор. Все кончено. Падает он с каким-то неживым, металлическим лязгом. Как кусок арматуры. А Ви пробивает вспышкой ликования, торжества, и она тоже падает, отступая, находит спиной колонну. Перед глазами все плывет, и она заливается слезами, откашливается кровью, и лицо ее наверняка не хуже дьявольской маски «самурайского» демона. — Ви, все норм, ты молодец, ты крутая, — бормочет Джонни, как-то оказавшийся рядом. — Давай, немного осталось, нам бы только доползти. Блядь, Ви, ты же видишь, таблетки перестали меня блокировать! Ты сейчас развалишься! А она рыдает, уткнувшись ему в плечо, задыхается воображаемой горечью сигарет, и Ви остро понимает, что смерть близко-близко, рукой подать. Потому что она снова пережила пытку «Душегуба». Потому что Джонни колотит тоже, он чувствует это — их силу, их отмщение, и Ви страшно думать о том, что их сейчас распилят, растащат в разные стороны. И они до боли цепляются друг за друга. — Ты же настоящий? — сипло спрашивает Ви, касаясь вымораживающе-холодной металлической руки. — А ты? — Джонни скалится непокорным зверем, зеркалит ухмылку. — Давай, малыш. Последний рывок. — Ты… ты рад, что мы его убили? — с надеждой спрашивает Ви, размазывая кровь по лицу. — Теперь можешь жить спокойно, Джонни. И Бестия тоже. И… — Тупая ты пизда, Ви, я рад, что ты жива, — говорит он. — И не вздумай сдаваться. К ним наклоняется Панам. Бледная, перепачканная в крови Сола. Если Ви еще и может что-то чувствовать, кроме заполошной ярости, вспыхивающей в ней взрывами, теперь утихающей, то это благодарность. Панам сильная. Она тоже убеждает ее шагать дальше — иначе все это было напрасно. Пинает тело Смэшера, кривит губы в презрительной усмешке. Тело выглядит жалко. И Ви страшно приятно, что это она сотворила. — Я думала, ты сошла с ума, — выдыхает Панам, подает ей руку. Ви с трудом отрывается от пола, как будто гравитация в комнате нарушена. — Ты была похожа на дьявола, Ви. Она с трудом дышит. Смутно помнит, как с истошным визгом кинулась прямо на Смэшера, пронзительным и диким, как у раненого зверя. В ней еще обжигающе полыхала обида за Сола, смелого и честного, но пробуждалась другая злость, глубинная, сметающая все. Ви в прыжке выхлестнула «богомолов» и влетела прямо в Смэшера, как дворовая кошка. Терзала его, отскочила, переводя дыхание. А потом отстреливалась, пока он не затих. — Мне жаль, Панам, — говорит Ви, а перед глазами все плывет. Они шагают вместе к «Микоши», и иногда ей кажется, что это Джонни ее тащит. Может, так оно и должно было быть. Никакой ответственности, никаких смертей. Только их жгучее отмщение. Их борьба. Но уже поздно жалеть о содеянном. — Ты же за Сильверхенда мстила, тебе нужно было, — вдруг говорит Панам. — Я понимаю. Я бы за Сола его порвала, но твоя боль… она сильнее. — Я подумала, нам с ним надо все завершить, — шепчет Ви. — Перед… Она не говорит «перед смертью», срывается во вспарывающий горло кашель. Цепляется за Панам, ищет взглядом Джонни. Может, ради этого стоило жить. Чтобы умирать со своей семьей. — Ви, все будет хорошо, — обещает ей или Панам, или Джонни, уже ничего не понять. — Просто подключись. Я буду тебя ждать. Обещаю.