Колесо надежды

Зимний ветер холодил лицо, проникая под кожу ледяными снежинками. Мир вокруг казался ослепляюще ярким, белым — словно другого цвета не существовало в природе. Но если снизить скорость и начать рассматривать детали, то можно было заметить заснеженные трибуны и смутно вырисовывающийся сквозь метель светло-серый замок. Гриффиндорцы пришли сегодня на тренировку в полном составе, несмотря на вступившую в свое морозное королевство зиму. Гарри обожал летать. Это было самое лучшее чувство в его жизни — ощущение ветра под ногами. Он мог быть разным — дружественным, попутным, или, наоборот, бьющим в лицо, отвлекающим, замедляющим. Но никогда не был скучным, не переставал восхищать. Сегодняшний ветер яро сопротивлялся любым проникновениям в свои владения — игроков буквально сметало с метел, мячи швыряло туда-сюда. Даже бладжеры вели себя тише обычного, будто понимая, что в такую погоду им тоже может достаться. Тренировка не приносила желаемого удовлетворения. Все мерзли, ругались между собой. Комья причин, резких слов наслаивались друг на друга и превращались в гору непонимания. Капитан, не выдержав, остановил тренировку, собрал всех в раздевалке и отвел душу разбором полетов. Ребята пообещали ему собраться и разошлось по своим делам, хлюпая носами. До матча оставалось всего несколько дней. Если команда была в таком состоянии, то чего уж тут говорить о победе! Оставалось надеяться, что рейвенкловцы, с которыми они должны были играть первый матч, также находятся не в лучшей форме — Поттер знал, что они не будут собираться ближайшие дни из-за непогоды. Мальчик наложил согревающие чары и остался на поле поучить несколько сложных элементов. Во время общих тренировок он почти не успевал посвящать время своему развитию, следя за остальными товарищами по команде, стараясь улучшить их качества. Но сегодня, несмотря на снег и паршивое настроение, у него была возможность заняться собой. Разгон, еще быстрее, горизонтальная бочка, резкий разворот, отвесное пикирование, уход в штопор, выход у самого снега — идеально! Гарри свесился с метлы, дотронулся до холодной массы, набрал в руку, сделал снежок и зачаровал его. Комок понесся с умопомрачительной скоростью, мальчик за ним. Обычно зачарованные предметы летели по стандартным траекториям и ловить их не представляло особого труда. Ближе, еще ближе… Мальчик почти поймал снежок, но тот вдруг вильнул вверх. Пришлось резко разворачиваться и искать. Комок висел совсем недалеко, будто дразня и говоря: «Вот же я, поймай меня!». Гарри выровнял метлу и дернул ее, стремясь за целью, но та опять ускользнула — вниз. Пришлось сделать быстрый хаммерхэд и по прямой догонять увиливающий мячик. Дыхание начало сбиваться. Это был один из самых странных и неуловимых снитчей в жизни Гарри. Снежный мячик словно играл с ним, водил за нос, подпуская к себе и снова сбегая. Пальцы буквально примерзли к метле, ветер свистел в ушах, снежинки, как маленькие ледяные кристаллы, кололи щеки. Раз, два, три — сложный финт, и зачарованный комок снега рассыпается в руке. Снижая скорость, Гарри вдруг заметил темную фигуру, стоящую около одной из трибун. Снежинка попала в глаз. Секунда — фигуры уже нет. Показалось? Мальчик полетел к раздевалке, периодически оглядываясь, но вокруг была только метель и холодный ветер. *** Тот вечер был ужасным. После шокирующего заявления Снейпа, в языках зеленого пламени камина (почему всюду зеленый!) появился директор, и маги долго спорили между собой вполголоса. Гарри сидел в кресле и смотрел в пространство. Он очень устал, в голове было абсолютно пусто, почти стерильно — мыслей никаких не осталось. В конце концов Дамблдор попросил зельевара ненадолго выйти, сел рядом с Поттером и спросил, как тот себя чувствует. Вопрос был не сразу услышан, но пришлось собраться. — У меня очень болит голова, директор. И Гарри рассказал ему свою версию событий произошедшего. — Ты видел что-то? Ты видел Тома? — голубые, почти бесцветные глаза старика были очень внимательными и обеспокоенными. — Нет, в этот раз нет. — В последнее время у тебя стала чаще болеть голова? — Наверное, да. Но я не уверен. Это будто другое. Раньше у меня болел именно шрам, а теперь словно весь мозг взрывается. Дамблдор встал и положил ему руку на лоб. Прикосновение сухой, шершавой морщинистой длани было не очень приятным. — У тебя жар, — старик отдалился. — Профессор Снейп сказал, что проклятье не прогрессирует, оно застывшее, неразвивающееся. Он поставил временную ментальную преграду. Я буду с тобой честным. Мы не знаем, что это такое и какой фактор может послужить катализатором. Но изо всех сил постараемся узнать. Сейчас тебе нужно больше следить за своим здоровьем. Ты хорошо спишь? — Ну… — честно ответить на этот вопрос было тяжело. — Тебе нужно высыпаться и поменьше нервничать. Постарайся заняться привычными делами. Профессор Снейп сварит тебе зелье и расскажет схему приема, оно должно помочь от головы. О любых, слышишь, любых изменениях в своем состоянии сообщай ему или мне. Ваши занятия будут продолжаться, как и до этого. — Да, директор, спасибо, — сил задавать вопросы о том, как тут не нервничать, уже не оставалось. — Пойдем, я провожу тебя до гостиной. В коридорах школы было свежо. Гарри зябко кутался в школьную мантию и шел за волшебником, который рассказывал что-то о портретах и статуях в старом здании. Дамблдор поведал, что ему никогда не нравились страшные горгульи, находящиеся в Хогвартсе в большом количестве. Химера — это дурной знак, предвестие шторма, бури, кораблекрушения. Эти статуи — как напоминание об аде, о том, что будет с человеком, если тот пойдет неправильным путем, — в самом конце деяний его встретят острые клыки и пустые каменные глазницы. Эти рассуждения что-то зацепили в мальчике, словно Дамблдор пытался передать ему мысли сверх слов. Обещав себе подумать об этом завтра, Гарри попрощался с директором, зашел в гриффиндорскую гостиную и, наконец-то, рухнул на кровать. *** О, рука, эта божественная, прохладная рука! Она так верно, так правильно лежит на груди. По-хозяйски, с пониманием того, что тут ей и место. Тонкие, длинные пальцы надавливают на кожу, шершаво тянутся вбок, цепляют мгновенно затвердевший сосок. Юноша рвано вздыхает и переводит взгляд на своего спасителя и мучителя. Черные глаза встречаются с зелеными. Бесконечные, ледяные тоннели. Остужающие пожар в голове. Вызывающие огонь в груди. Рука играет с раскаляющейся кожей беззастенчиво, безапелляционно. Тело плавится, растворяется, исчезает, отдаваясь ощущениям полностью. Боли нет. Ее почти нет. Интересно, если эти пальцы снимают почти всю боль, то стоит ли рискнуть и увеличить площадь касания? Может, тогда она отступит совсем? Гарри обнимает сидящую рядом с ним молчаливую тень за талию, прижимает к себе, прижимается сам. Щека касается плотной мантии. В ограниченном, суженном до двух человек воздухе появляется запах — горьковатые травы, близкие к мяте, но не такие навязчивые и свежие. Скорее засушенные, ярко раскрывающиеся только в непосредственной близи от носа. Профессор отстраняется. Проводит по щеке юноши костяшкой указательного пальца. Гарри закрывает глаза и погружается в это прикосновение. Волшебная рука зарывается в непослушные, черные волосы, гладит их. Гриффиндорец чувствует каждой клеточкой своего тела невообразимое спокойствие, тоску, силу, исходящие от мужчины рядом с ним. В груди растет какой-то шар. Он заставляет задыхаться, забываться. Сердце бьется всё тяжелее и чаще, а внизу живота появляется напряжение. Оно требует внимания. Просит тягучих, неспешных прикосновений желанной руки… Юноша открыл глаза и сонно посмотрел вокруг себя. — Черт! — вырвалось искренне. Он сел на кровати. Сон был так хорош и так отвратителен одновременно! Там было спокойно и безопасно. Здесь — правильно и нервно. Сновидения по ту сторону морали редко виделись Гарри — все-таки времени за спасением мира не остается на глупости. Но с организмом происходило что-то странное. Тугой, приподнятый бугорок на одеяле радостно сообщал, что привычные жизненные принципы катятся в адское пекло. Уговаривая себя, что это всё последствия жара, проклятия, а никак не крики подсознания, гриффиндорец лег на спину и попытался провалиться в сон. Мозг сразу же начал услужливо транслировать воспоминание — прикосновение холодных, шершавых пальцев. Оно было почти ощутимо, кожа на груди алчно отзывалась ему. Гарри подумал, что сердце с мозгом окончательно договорились против него. Лучше уж видеть Волдеморта, чем такое! Он перевернулся на другой бок, положил поверх головы подушку и закрыл глаза, надеясь, что блаженный сон все же снизойдет на него. Главное — поменьше думать. Профессор Дамблдор же сказал ему ясно: не нервничать и спать побольше!