der Farbenskala

В рундуке уже давно ходили слухи о каком-то проклятии, что нарушило границу между мирами, и оттого столько душ скитаются без определённой жизни по земле, ненавидя всё живое, но душа той, что когда-то носила порфиру и называлась супругой Анри Второго, истлевшего в могиле за три десятилетия до неё — теперь же это не имело никакого значения — оставалась безучастной ко всему, и, может быть, более всего — к собственным товарищам по несчастью. Стоны вызывали в душе лишь презрительность и отторжение, которое королева даже не считала нужным скрывать. Легче становилось лишь от той искренности, на которую ещё не способны живые людишки. Души не знают покровов, а уроженки Флоренции кое-что смыслят в наготе. Откуда-то сверху, куда она отпустила француза, неслись мольбы и проклятия, достигавшие Рундука мертвеца. Там, где шла игра, столь милая давно остановившемуся сердцу Медичи, вечная пляска со смертью. Там, где покой значил только кинжал в грудь, где ещё не знали той вечной скорби, уготованной и ей самой, и другим душам. Будь что будет. Лучше сгореть в адском пламени, чем оставаться здесь, теряя собственные очертания — единственное, что у неё осталось. Белая тень вырвалась за границы мира мёртвых. Французская бригантина теснила испанский фрегат. Звуки сражения уже были слышны так отчётливо, точно бились на её глазах. Там, куда ей непременно суждено вернуться, нет будущего, а здесь… Бешеный гнев придавал сил раненому Монбару, и всё же появление королевы спасло его противника от неминуемой расправы, когда белый шлейф на миг взвился перед самым лицом француза, в ту же секунду покраснев от налетевшего на него сгустка крови. Короткий взмах чёрного крыла накрыл тень, нарушившую главный запрет. Мёртвым не место среди живых. Кто-то из духов здесь. Ради того, чтобы наказать её? Глаз человека не мог увидеть потерявшую своё тело душу. Нет, не дух. Среди людей она видела посланницу высших сил. Нет — прекраснейшую из надлунного мира. Чёрные с серебристым отливом крылья дивной рамой обволакивают тонкую фигурку в чёрном бархатном платье, чёрный водопад чистейшего шёлка мягко ниспадает на плечи. Лишь на груди горит алый камень, похожий на летящую комету. Смутное, очень смутное воспоминание шелохнулось в ещё не окаменевшей душе. Она помнила эти тонкие девичьи черты, эту перламутровую, чуть тронутую загаром кожу, и особенно этот взгляд — мягкий и манящий, нежный, как ночь. Это было… целое столетие назад. В ту ночь… не может быть… никого не осталось, кто видел бы её живой, слышал хотя бы её голос…  — Марианна!.. — с губ белой тени срывается имя, единственное, которое она знает, каким называла когда-то бессмертную своей горничной и верила, что оказывает великую честь, снисходя до разговоров с прислугой, и помимо её воли руки сами тянутся к чёрным крыльям, — Вы не могли меня забыть!..