black atlass — the rose. «some say love it is a hunger an endless aching need i say love it is a flower and you it's only seed.»
Он был очень маленьким. В сравнении с Виктором. Винсент сидел молча на полу, смотрел на свою чуть трясущуюся руку и чувствовал как что-то его покидало. Вера в души, в Бога? Ничего из этого, конечно, конечно же, не присутствовало в нём до сих пор. Ви был отчаянным материалистом, никогда мысли не допускал, что за всем в бездонном мире может стоять Оно с посохом, зажатым в ладони, и с бородой до середины груди. Все те, кто верят, просто ничего не понимают. Скрывают сомнения и пороки за стеной религии. «Мы знаем, что Он смотрит на нас, а ты останешься на дне». Пусть так, Винсент и не спорил с ними никогда. Так что покидала Винсента точно не вера в светлое, и тем более не душа. Но что-то отчасти похожее и на одно и на другое. И в этой маленькой задымлённой квартирке десять на двадцать Ви ощущал то, насколько мизерным он по правде становился, по мере того, как это «что-то» исчезало из него. Пропадал настоящий страх. За окном сверкало солнце. Проходили минута за минутой. После катарсиса всё скомкалось и превратилось в неровный шар. Винсент немного не понимал, что же нужно делать дальше. Но зато знал Виктор. Он рассыпался в описании характеристик своего состояния, как только твёрдое сознание полностью вернулось к нему. Всегда так просил делать пациентов, когда они лежали на хирургическом столе и их жизнь висела на волоске от смерти. А теперь делал это сам. Инверсия. «Сердцебиение стабильно ровное, признаков внутреннего кровотечения нет, предобморочного состояния тоже, дыхание нормализированное». У Винсента в животе что-то упало и поднялось обратно — он, замерев, впускал в себя чужой запах, выдох и голос. Это казалось справедливой нормой в рамках существующей, реальной вселенной, и Ви в ней — луч победного розового света. Виктор был таким сильным и самоотверженным. И, как ни странно, это чувствовалось во всём его простодушии и самоприподнесении: вот он, человек, который думает о других — первым делом встал с кровати и уделил внимание не себе, — нет, — а Винсенту. Погладил по голове, доделал чёртов кофе и усадил гостя у окна на стул. Сам сел рядом и извинился. Вот так просто. Сказал с помощью губ и языка: «Прости, что ты стал свидетелем этого». Солнце в окне точно дребезжало. А Виктора можно было подержать за руку ещё немного, чтобы успокоить. Его или себя, Ви не знал. «Всё в порядке, Вик». — Уже ясно, что тебе становится хуже. Нам нужно действовать быстрее, — объявил Винсент, между тем наблюдая, как дрожь в руках постепенно утихает, — Завтра же начнём работать над новым планом. — Я бы поспорил с тобой, да не могу. И, наверное, не хочу. Это и правда становится невыносимой навязчивой проблемой. А последствий от вируса мы не знаем до сих пор, поэтому — да, лучше приступить как можно скорее, — ответил Вик чересчур спокойным для человека, у которого шалит вся нервная и нейронная системы, но всё же ослабленным голосом. — Ты же знаешь, что я считаю своим долгом тебе помогать, да? — уточнил и напомнил одновременно Винсент. Его слова туманной дымкой разнеслись по квартире. — Да знаю. Но ты должен помнить, что… — Виктор приложил ладонь ко лбу. — Ты это не контролируешь. Да, Вик, ты говорил это миллион миллионов раз, если не больше, — перебил его Ви, тяжело вздохнув, и перевёл взгляд на ави, пролетавший около соседнего небоскрёба, — Это было страшновато, я не спорю. Ты тут риппер, а не я. И я ничерта не понимаю во всех ваших медицинских штуках, чтоб ты знал. Но Джеки учил меня, что нужно делать при атаках паники, так что тебе немного повезло, что ты лежал тут просто в тяжёлом нервном состоянии, а не с проломленной головой. Так бы умер. Сразу, — Ви ободряюще улыбнулся. — Видимо, надо будет преподать тебе уроки первой помощи чуть позже, — ответил Виктор. Уставший. Лёгкая ухмылка украсила его лицо. В груди у Ви вот-вот готово было лопнуть сердце. Он не привык ещё, не понял до конца, что он — победитель. Удачи нет, но есть случайность. Как странно, что именно Ви смог её уловить. В этом пространстве, на этом стуле, ему было тепло и просто нормально: что-то первобытное и нечеловеческое окутывало, липло к мыслям, как густая кровь после пережитого стресса. Кто-то не так силён, как Винсент, поэтому они плачут от счастья, другие планируют светлое будущее — Ви же просто жил моментом. Моментом, в котором Вик сидит напротив него, в сознании, без каких-либо приступов, и они оба комфортно молчат. Ему ничего не стоило медленно подняться, не стоило никаких сил отвернуться, залить в себя остатки кофе так глубоко, чтобы внутри всё сжалось — привычный ритуал, который помогает справляться с волнением. Только в этот раз всё было немного другим: место, чашка, крепкий натуральный напиток и компания. Винсент потянулся за прощальным рукопожатием, а вышло, что за объятием. Руки коснулись его спины и плеч, и они имели на это моральное право — чёрт его знал, что творилось в голове у Вика. Может он жил и мечтал о тактильности с кем-то. Поэтому Винсенту оставалось лишь смотреть издалека на то, как его тело обнимает любимое, и тихо мерцать в тени. — Я, наверное, поеду домой, — объявил Ви, — Надо поспать перед завтрашним днём. Ты справишься один? Виктор ответил только: — Я справлюсь, — он на мгновение задержал взгляд на Винсенте, продолжительно посмотрев ему в глаза. Этим своим спокойным, твердым, почти бесстрастным взглядом… как будто изучал Ви. Этим характерным взглядом, который всегда заставлял Винсента гадать, не упускает ли он чего-то в разговоре. Ви не было свойственно чрезмерное анализирование ситуаций, но он и раньше иногда замечал эти… «моменты» с Виком. Подобные странности случались между ними уже много месяцев. И их корень Ви, конечно же, узрел только сейчас, спустя боль, печаль и страх. — Ну, я тогда пошёл, — Винсент ощутил какую-то неловкость и чувство, как будто он делает что-то не то. Не нужно было уходить, не нужно было оставлять Его одного. Но выбирать не приходилось — Ви не хотел становиться навязчивой куклой. Тем более, конечно, Виктору нужно было побыть наедине с собой после всего, что произошло, — Созвонимся, Вик. Виктор проводил его до самой двери. Таким задумчивым Ви ещё никогда его не видел, поэтому ободряюще кивнул напоследок, выдавив из себя улыбку. Приходилось делать вид, что всё нормально. Хотя на деле — совсем нет.***
Ландшафт комнаты обнажала дерзость, которой Ви так привык дышать за последние месяцы — здесь были пустые коробки из-под заказанной на дом еды, пепельница, пепел вокруг неё, старый, чуть подранный плакат, и до сих пор не заправленная кровать — ландшафт, который без спонтанного вмешательства Виктора в моральное состояние хозяина квартиры был бы ландшафтом хосписа. Это было пространством, но не домом. Винсент сразу это понял, когда вошёл внутрь. Теперь всё внутри казалось чужим и холодным; как будто бы искусственной инсталляцией в музее давно забытых человечеством вещей. Даже лампа в углу не разряжала ту серость, которая едким химикатом осела на полу, стенах и потолке. Глядя на место, которое Ви привык называть «убежищем», хотелось только искренне посмеяться — потому что сейчас оно и близко не походило на что-то, выглядящее как личный маленький бункер. — Ну, привет, лачуга, — произнёс Ви в тишину квартиры и медленно подошёл к окну. Он не был тут всего сутки, а в его жизни всё так кардинально изменилось. Даже не верилось. Каких-то двадцать часов назад Винсент выходил из этого помещения человеком с разрозненными целями и желаниями, с воображаемым лезвием ножа, подставленным к горлу, а теперь просто стоял тут и стирал пальцем пепел с подоконника. Как будто бурное течение из неудач резко прекратилось, наладилось и пришло в норму. В общем и целом так и было. Винсент вытер грязь о джинсы, лёг на постель, раскинув руки. Сейчас всё было абсолютно понятно. Неясности не осталось. Влюблённость доходила до абсурда — изводила и слепила Винсента всё то время, которое он мучил себя безответными чувствами. И вроде бы надо радоваться, что с ними получилось успешно разобраться… Да только в голове был сплошной бардак. Ви — безотносительный слоукор. Вязкий и безутешный. Виктор бы не оценил этих саморазрушающих мыслей — смотрел бы на него, оставляя взглядом ожоги, и качал головой. Винсент почувствовал, как от стука собственного сердца затряслась кровать. Так реалистично он всё проецировал в сознании. Узнать, что тот, кто ищет любовь внутри и неизбежно находит её снаружи, Ви удалось только через минуту. Но пока он размышлял, перед его взглядом мелькала исключительная красота, и она была равна садизму: ни больше, ни меньше. Винсент представлял лунный свет и пальцы в волосах, тепло в груди, дыхание на подбородке и голос, тянущий изо тьмы. Просто как в фильмах — подборка кадров под трогательную музыку. Мелодрама затягивалась. Винсенту страшно захотелось сейчас же набрать Вика, сказать ему то, что он не успел сказать утром. Но усталость свинцом разливалась по руками и ногам и шее и спине. От расслабленности всегда теряешь последние силы. Поэтому Ви оставалось лишь замереть на смятом одеяле и думать, пока нескончаемый поток стучащих о черепную коробку мыслей спокойно не уляжется. Последней и самой неугомонной из них оказалась одна: Винсент лежал и видел доброту. Виктор был добрым, особенным. Ви понял это ещё тогда давно, почти что два года назад. И осознание это было как удар кулаком по лицу. Потому что в Найт-Сити не бывает добрых; бывают только притворщики и очень умелые льстецы. Встретить непереработанное тело в Уотсоне можно было только за настоящие заслуги — Ви часто думал об этом, не мог понять, за что же именно он получил такой шанс. Правда без шуток — он слишком гордился тем, что знаком с Виктором. Ценил их связь. Ему нравилось говорить «мой друг Вик» и «да, я его знаю очень хорошо». Ви без зазрения совести выёбывался тем, что в кругу его близких людей был риппер Виктор Вектор. Но между ним и Виком всегда была какая-то грань, делающая последнего чуть выше Винсента. И чуть выше остальных — на добрые полголовы. Наверное, смотреть немного свысока было его призванием. Призванием, которое сыграло с Виктором злую шутку. Из-за неё сейчас приходилось разгребать дерьмо огромными лопатами и прорываться сквозь метафорический репейник неудач. Из этого вышло грандиозное заключение: ты можешь быть хорошим и просто прекрасным, но жизнь это не ебёт. Заснуть получилось быстро. Ви проспал весь оставшийся день. Не просыпаясь, видя непонятные розовые сплетения снов. Как-то раз Джеки говорил ему, что розового не существует в природе как такового. Просто нет его и всё. Потому что розовый — сочетание фиолетового и красного. Для того, чтобы его получить, нужно изогнуть радугу, сложив ее вдоль, и наложить два цвета друг на друга, так как они располагаются на противоположных сторонах цветового спектра. Розового не бывает в природе, он лишь в воображении. Он в воображении Винсента. Ви понял, что был не в себе последние двое суток, когда раскрыл глаза и ощутил тяжесть опухших век. В адекватном состоянии его голову обычно не оккупировали представления крови на снегу (белый и красный) и сладкая вата с подмешанным наркотиком «на удачу». В розовый окрашивались медицинские нитки, давно в детстве, когда швы на коленях заживали. Когда-то Ви много падал, потому что был маленьким и непременно розовым. Он был со вкусом детского орбита, такой неуклюжий и ничего не понимающий. Сейчас Винсент бы описал свою жизнь как глубокий синий. С чего тогда во сне на переносице образовались розовые очки? Откинув все размышления, Ви тяжело поднялся с постели. Его ноги немного гудели после долгого сна, а голова казалось раздувшимся шаром, наполненным камнями. Спать больше не хотелось, но почему-то бодрости так таковой Винсент не чувствовал. Ему срочно был необходим крепкий кофе, чтобы хоть немного прийти в себя. На сборы он потратил чуть больше часа. Медленно покурил у окна, рассматривая людей, идущих по улице, и немного подумал о последнем этапе плана спасения. Идей, как попасть в одно из самых хорошо охраняемых зданий Найт-Сити, совершенно не было. Ни одной. От этого вырабатывалась сплошная негативная энергия: «мы ничего не сможем», «нас поймают», «всё это плохо закончится». Но Ви только крепче сжимал между своими пальцами фильтр сигареты и кидал взгляд в небо. Луч оранжевого солнца ласкал его приоткрытые губы. После выпитой впопыхах чашки американо Ви позвонил Виктору и узнал, что тот, блять, на работе. «У него приёмы». Винсент безумно захотел разозлиться, но не смог. Либо он слишком устал испытывать дерьмовые эмоции и портить отношения со всеми, либо просто решил спустить проёб Вика на тормозах. Ругаться сейчас не хотелось. Пусть Ви и считал, что тащиться в клинику в том состоянии, в котором стал периодически прибывать Виктор, было настоящим безумием. Так что Ви просто сказал ему что-то мягкое в ответ и пообещал подъехать в «Эзотерику Мисти» в ближайшие полчаса. Виктор на это заявление посмеялся как-то неоднозначно, а через пару секунд добавил, что очень ценит то, что Ви для него делает. Только не было уже сил отличить правду от вымысла — Винсент так часто вёл с Виком диалоги в собственной голове, что разучился видеть грань. Грань между невозможным и привычным, между Виктором и им самим — единственная навязчивая мысль, которая слепит — это существование грани.***
У Виктора оказалась полная запись — понедельник как-никак. Люди один за другим приходили в мастерскую, говорили с Виком об оплате и усаживались в кресло для медицинской проверки перед обследованием. Ничего особенного — просто обязательный этап для заполнения документов. Виктор автоматически осматривал каждого пришедшего клиента, при этом почти не разговаривая — такое поведение не было похоже на обычного Вика от слова совсем; вид у него уже с самого приезда Ви был усталым, но скрывать его, увы, приходилось. Это у Виктора вполне неплохо получалось. Потому что не будь Винсент свидетелем вчерашнего приступа и нервных потрясений в течение последних дней, точно бы не обратил внимания на тени, улёгшиеся у Виктора под глазами и на его ссутуленную спину. Вик уверял, что у него всё под контролем. И вообще — отстаньте. Несмотря на это, Ви всё равно пытался отстоять свою позицию: клинику можно оставить без личного присмотра хотя бы на пару дней. В конце концов, тут была Мисти — она бы и клиентам всё смогла объяснить и за фикусом бы вновь присмотрела. И Винсент знал это не наверняка; потому что часом ранее спокойно поговорил с ней. Мисти молча выслушала все нервные просьбы Ви касательно разъярённых мудозвонов, у которых отменится запись на вторник и среду. Умница у Джеки была девушка — всё то она понимала, а лишнего не спрашивала. Только напомнила о вере в свои силы. Это как раз Ви и было нужно больше всего. Мисти не отдалилась в разговоры по типу «Во что вы опять ввязались?». Либо привыкла, либо умела себя сдерживать. Винсент понимал, за что же Джек так сильно её полюбил. — Ви, расслабься. Можете ехать по своим делам. Я сразу сообщу тебе, если случится что-то критичное, — Мисти улыбалась так искренне, что не улыбнуться ей в ответ стало бы чистым грехом, — Здесь всё будет в порядке. Ви поднял руку и, чувствуя чрезвычайную неуверенность, положил ладонь Мисти на плечо. Та наблюдала за ним молча с теплотой во взгляде. — Большое спасибо тебе, я в долгу, — произнёс тихо Винсент, а Мисти лишь покачала головой в ответ, — Ты делаешь гораздо больше, чем просто оказываешь услугу. Надеюсь, ты знаешь. — Я знаю, — ответила она и снова улыбнулась; её светлая чёлка качнулась из стороны в сторону, — Можешь ничего не объяснять. Но пообещай, что вы будете осторожны. Вы оба. И не угробь мне Виктора, Ви. После этих слов девушка кивнула и пошла к выходу, напоследок обернувшись и оглянув Ви с ног до головы. — Ты выглядишь лучше, чем раньше, — заметила Мисти, — Я очень рада за вас. И ушла. Вот так просто. Оставила Ви со своими домыслами один на один. Над его головой сиял если не нимб, то яркая лампа. Виктор работал до самого последнего клиента. У него был такой вид, будто в этом самом кресле перед ним решаются проблемы мирового масштаба, которые вообще не терпят отлагательств. Каждый пациент требовал наивысшего внимания, так что времени для болтовни у Вика не было вообще. Из-за этого все семь часов смены Ви просто торчал в углу мастерской и наблюдал за работой. Молча. То сидел на уже давно знакомом стуле, то стоял, подперев стену, то ходил вперёд-назад, словно какое-то загнанное в западню животное. Отвлекать Виктора было нельзя. Поэтому Винсент засунул всё своё внутреннее негодование касательно работы глубоко в задницу. Виктору нужно было уступить хоть раз. Ви смотрел на его крепкие мышцы, не спрятанные под бесформенную футболку, очки в роговой оправе, которые покоились на переносице, оставляя еле заметную тень на лице. Этот, казалось бы, такой привычный в обиходе атрибут (Вик носил очки постоянно, когда устанавливал импланты или просто смотрел боксёрские матчи времён его юности) совсем не вязался с образом того Виктора, которого Ви увидел на задании днём ранее. Тогда он не был похож на себя: с пушкой в руках, с потом проступившим на лбу, с яростью, отпечатанной на лице. Но старый Вик был здесь, и Винсент изнывал от увиденной картины будто в первый раз. Карандаш, заправленный за растянутое тоннелем ухо, и новая модель мнемонического усилителя в крепкой ладони человека, который всю жизнь занимается единоборствами, дарили такое дивное, необычное сочетание. И Ви даже не пытался смотреть на цветной, пёстрый рукав на его правой руке, потому что картинка красиво менялась на перекатывающихся мышцах, игральные кости, – которые были выгравированы на светлой, на вид очень мягкой коже, будто рандомно скакали, готовясь показать счёт, – так манили прикоснуться. У Виктора были тёмные растрёпанные волосы, чёрные механические (!) часы на левом запястье и математические формулы в глазах. Помешанный на технической медицине риппер сейчас казался более нереальным, чем когда — либо. Когда день перетёк тихой рекой в вечер, Виктор рассчитался с последним клиентом, — парнем лет двадцати, которому приспичило установить цацки на шее, — и устало осел в кресле Мисти. Винсент передал ему в руки кебаб, купленный в соседней забегаловке, и покачал головой. Мол, давай-давай, даже не смей отказываться. Лёгкая улыбка Вика была ему наградой и лучшей благодарностью. — Спасибо, Ви, — Виктор подержал свою ладонь пару секунд на плече Ви, а затем раслабился, — То что надо сейчас. Его пальцы умело разобрались с упаковкой и отбросили бумагу в сторону. От появившегося на свет кусочка фастфуда разнёсся лёгкий приятный запах тёплой еды. Работа работой, а питаться и выживать как-то надо было. Ви тоже не ел со вчерашнего утра, так что присел на соседний серый диван, стоящий напротив, и стал демонстративно жевать свой чизбургер. Вдвоём с Виком они ели в полной тишине. Мисти же стояла рядом и пила из керамической маленькой чашечки зелёный чай. Раскрытые настежь окно и дверь пропускали мягкий закатный свет, и, хотя уже вечерело, лучи не упускали возможность хотя бы в последний раз нежно коснуться кожи, ласково пройтись по скулам, и, проложив путь по вискам, поселиться в волосах, играя в них рыжими зайчиками. С улицы доносился шум голосов, моторов автомобилей и рёв техники. Но атмосфере этот гомон не мешал, как ни странно. Прогретый дневным пеклом воздух наполнил маленькую комнатку, предвещая теплую ночь. Каждая вещь в «Эзотерике», каждый уголок дышал спокойствием и умиротворением. Но только не люди. Не Ви, не Вик и даже не Мисти. Из-за стены, с противоположной стороны переулка, всё надрывался проповедник:«Requiem aeternam dona eis, domine, et lux perpetua luceat eis. Amen.»*