Трудности начинаются потом II

— Ведёшь себя как… — Как пират?

      — Вы опять явились, чтобы принести в наш дом что-то колющее и острое, мистер Тернер?       Он усмехается, смотрит, как осторожно и плавно она, разбуженная ночным визитом, явно ничего хорошего не предрекающим, спускается по длинной лестнице, лишь едва касаясь ладонью витиеватых перил; в тонком платье, сонная, даже зрительно ощутимо теплая, но все же держащая положенную стать и блеск всякой манеры. Останавливается на той ступени, что в середине ее пути, его, таким образом, не завершая, но и к началу не возвращаясь, хотя по тому сброду, что за спиной Уилла, понимает, что дело — дрянь, и вздергивает подбородок, улыбаясь.       — Увы, мисс, я пришел исключительно за Вами.       Сказал бы, что явился ее реквизировать, но то больше термин для корабля; для того, что украсть — едва ли проблема; а вот с ней приходится повозиться, потому что она мгновенно разворачивается и устремляется вверх, перепрыгивая разом несколько ступеней. Только команда его, радостная и собранная из поганой нечисти, тоже несется следом; и умеет проходить через всякую запертую дверь.       Уилл позволяет ей одеться в платье, которое прихватил по дороге, вспомнив о том, какой тонкой и полупрозрачной является ткань ночного одеяния; и когда смотрит на девушку, привычно для него облаченную в аристократичную многослойность, даже тушуется. Она вскидывает на него взгляд, от слез блестящий, но все еще сильный и острый — такой, от которого сразу хочется преклониться в положенном этикетом жесте.       — Они тебя не тронут.       Тонкая кожа быстро краснеет и покрывается мелкими лиловыми пятнышками из-за ей непривычного холода — такого, к которому приспосабливаешься, внимания уже не обращая на сырость, слякоть или озноб, по телу снующий; Уилл подходит, чтобы на плечи ее, подрагивающие, накинуть плащ — тот, что из неподатливой и жесткой парусины, — и заметно расслабляется, когда она от него не отшатывается, принимая предложенную помощь.       — Нам лишь нужна карта.       Планировалось, что все будет просто, быстро и минимально в болезненности; предполагалось, что она, как говорится, пойдет на контакт и предложит свои услуги без всякого элемента, затрудняющего обоюдовыгодное сотрудничество — покажет или скажет, где находится чертова карта, ведущая в тайник, из которого в очередной раз выпустили дикое проклятие, и Тернер теперь за то квитается, и после он сразу же вернет ее на берег — максимально скоро и без лишних промедлений. Так, чтобы как можно меньше страдать, ощущая, что предает ту, с которой знаком многие долгие годы; и которая всегда обращалась к нему безграничным доверием; которая, вероятно, не рассчитывала, что милый сердцу друг когда-то станет пиратом. Но она поднимает взгляд, сводит к переносице брови и хмурится; в нежных карих переливах Уилл улавливает, помимо удивления и непонимания, что-то другое — то, что иной раз проскакивало, когда он действительно приходил, чтобы опять принести ее отцу колкое и острое, закаленное, отточенное, сделанное искусной рукой мастера — то, к чему старый богач питал неимоверную слабость.       — Я не знаю, о чем ты.       Долгие три дня она проводит на борту корабля, практически не покидая каюты, ей отведенной — той, что, изначально, принадлежала ему; той, в которую он первое время ее нахождения на корабле не входит, а потом сдается, тайным гостем проникая в помещение под покровом ночи, чтобы… Чтобы убедиться, что ничего ее не тревожит; что ничто не нарушает ее сна и покоя, если таковой вообще предполагается при похищении и вынужденном нахождении на пиратском судне; что в темном мглистом сумраке она, вскочившая от кошмара, из реальности перешедшего в дрему, найдет успокоение в его объятиях, мгновенно для нее одной раскрывшихся.       Уилл ее к себе прижимает, кладет ладонь на макушку, накрывая плечи иной рукой, и дает ощутить размеренность его дыхания и биения сердца — позволяет в том найти уверенность, что страхи и чудовища — лишь выдумка и игры воображения; что даже на пиратском корабле она, похищенная, под его постоянной защитой, пока он — капитан и имеет право власти.       Если таковым быть перестанет, незамедлительно применит полномочие силы.       Три дня, а после, едва сереет рассвет четвертых суток, она будит его чуть уловимым прикосновением и шепчет что-то про дом у восточного берега, который выкупил ее отец много-много лет назад и никогда туда не наведывался, кроме единого раза.       Говорит что-то еще, но нависает над ним низко, близко, почти вплотную; заговорщически, вполголоса рассказывает о каких-то там комнатах и столах с тайными шкафчиками, которые ей запрещалось в детстве открывать — все это, но Уилл видит только движение губ, к нему чересчур близ расположенных, и ее горящие глаза, искрящиеся, наполненные воодушевлением и восторгом — тем, что присуще открывателю древнего, никому не подвластного секрета. Говорит; темные волосы ее уловимо щекочут Тернеру щеки, и он улыбается, ласково заправляя за ухо несколько спадающих вниз прядей.       Дослушивает ее до конца, отправляется к команде, чтобы задать курс; думает, покидая каюту, что до восточного берега плыть далеко и долго, и то — если с попутным ветром, которого не ожидается из-за сменившегося сезона; размышляет, что проклятие не такое уж страшное, чтобы торопиться и спешить, и особо его жизнь не меняет, пока лишь гнетуще нависающее, нежели действительно работающее. Рассуждает, что можно было бы еще немного подождать, чтобы проверить готовность корабля к грядущим штормам и всякое там пиратское, мореплавательское прочее.       Не ему, конечно, о том судить, но прикидывает и помышляет, что может еще пару дней побыть для нее ориентиром — путеводной звездой, — в непроглядном мраке ночи, когда всякое клыкастое чудовище и монстр о несчетном количестве щупалец к ней крадется; может стать тем, кто утешит, защитит и покажет целый мир, пусть и с палубы пиратского судна — и это уже бессрочно.       До восточного берега долго плыть, карту еще придется искать, а женщина на корабле, в конце концов, не всегда к беде.