— Ты сегодня стал настоящим мужчиной — ты молодой, глупый и красивый.
Предусмотрительная подружка тянет ее за руку и на себя, шикая что-то в сторону про неподобающую компанию, ужасный внешний вид, отвратительное поведение — еще про что-то, но это все так мелко и неважно, что даже противно, и она закатывает глаза, тихо цокая, потому что у этой девчонки еще сохранилось самообладание, и как-то уж она выдержала его взгляд и ухмылку, и каждый жест. И, боже, мой, конечно же, она понятия не имеет, какого это — единожды загадать у Вселенной смешного парня, а потом всю жизнь расхлебывать, будучи окруженной клоунами; подружка, всегда понимающая, просто не понимает, а Уэйд выглядит как самая большая в жизни ошибка, которую так и тянет совершить.Избегая все пути, где ты как Луна Освещала мне дорогу, что завела Нас к обрыву
Уокер поправляет сидящие на кончике носа очки и салютует ей через весь двор, усмехаясь; между ними, фактически, ничего такого, о чем могли бы шушукаться и судить, и шептаться — может, только взгляды, колкие и какие-то очень уж двусмысленные, которые друг другу посылают, да его ухмылочка, и еще скрипучая кожа одежды, которую трудновато стягивать с плеч — настолько плотно она сидит, — и темные джинсы — их тоже стягивать трудновато; и мотоцикл, вибрирующий между бедрами, если на него усесться так, как леди не подобает, крепкий торс Уэйда обхватив руками и щекой к его спине прижавшись. Между ними совсем-совсем ничего; разве что темная летняя ночь и огромное безоблачное небо, на котором без всякого труда можно было бы сосчитать каждую звездочку, да только если бы Уокер смотрел на них, а не ей в глаза, оставляя на покрасневших от поцелуев губах шепот, что нет ему никакого дела до того, что выше головы, пока она рядом. Ах, и еще, быть может, череда побегов из отчего дома — втихушку, едва наступая на носочки, чтобы не скрипели половицы, и подобрав высоко юбку, чтобы не путалась вокруг обнаженных лодыжек, которые чуть подмерзнут да покроются уловимой дрожью, потому что следовало бы надеть чулки, но Уэйд их стопроцентно разорвет, не церемонясь. А холод и дрожь — черт бы с ними, он ладонями своими накроет колени, чтобы в стороны развести ноги, и станет так жарко, что будто горишь прямо изнутри. Подружка тянет ее за локоть и спрашивает, чего это она на Плаксу пялится. И еще, кажется, что-то хихикает, но это так мелочно — как травинки, щекочущие обнаженные ступни, когда лежишь на спине, а над тобой только звезды, безоблачность — всего на секунду, чтобы успела быстренько прикинуть, куда это ночью летят крупные птицы, высоко кричащие своими резкими голосами. Потом уже только темные-темные — такие, что не видно зрачка, — бездонные глаза Уэйда и локон, изящно свисающий поперек лба; потом — только желание запустить пятерню в идеально уложенные волосы и всего его искусать, исцарапать да заклеймить. Может, решиться обуздать. Уокер смотрит так, что без слов понятен каждый план и всякая задумка. Так, что, конечно же, начинают шептаться, судачить и судить обо всяком, ситуации не зная, но ее беспрепятственно и бессовестно додумывая — так, что бежать поздно, и уже никакая предусмотрительная подружка не в силах исправить того, что в сердце от одного только этого взгляда начинает буйно шуметь клокочущий поток, отдающий в висках и горле. И не оставляющий никакого выбора, кроме как улыбнуться ему в ответ.Я простой антигерой, ты хорошая. Твоя скромная душа хочет большего.