Дети Дракона

— Тебя послали ко мне как гонца? — с улыбкой спросил Офер, глядя на Баграта, которому он милостиво разрешил войти в свои покои. — Как человека, который тебя меньше всех раздражает, — поддержал Баграт и уселся в кресло у камина, которое традиционно занимал король. Офер фыркнул и выпутался из мягких овечьих шкур, которые любил использовать в качестве одеяла во время зимы, когда даже в хорошо отапливаемые покои сквозь столетнюю кладку стен забирались сквозняки. Он поднялся с кровати и сел напротив брата. — И что хочет от меня отец? — На самом деле, ничего. Просто мы все беспокоимся о тебе, — ответил Баграт и мягко улыбнулся. — Ты сидишь безвылазно в своих покоях уже неделю и ни с кем не разговариваешь. — Ну почему же? Иногда я бранюсь со слугами и придворным лекарем, — возразил Офер, глядя в огонь в камине. — Если ты так и будешь скрываться, отец… — Будет вести себя неразумно? — перебил его Офер. — Назовем это так. Ты же знаешь, как он сильно тебя любит, — спокойно согласился Баграт. — Слишком сильно. — Возможно, но мы его уже не переделаем. А твое затворничество сильно действует ему на нервы. На сегодняшнем совете он распекал Бернарда явно не по делу. И самое неприятное, что это заметил не только я. Офер посмотрел на брата долгим взглядом и покачал головой. — Ты не заставишь меня чувствовать себя виноватым за то, что у нашего отца скверный характер. Я слишком долго был громоотводом для всей семьи. А теперь у меня нет на это сил. Я жду ребенка. Баграт не сразу нашелся с ответом, и Офер заметил его смущение. Тот пытался делать вид, что упомянутое обстоятельство не влияет на его отношение к младшему брату, но очевидно, это было не так. — Сейчас громоотводом служу я, — хрипло произнес Баграт, — но у меня это плохо получается. Офер промолчал, а Баграт заерзал в кресле, встал и нервно зашагал по комнате. — Я буду с тобой откровенным, — начал он. — Никому из нас не нравится омега, которого привез с собой Аксель. Но мы все счастливы хотя бы тому, что он вернулся живым. И я думаю, ты рад не меньше нас? Баграт остановился и уставился на брата. Офер продолжал молчать, нервно сжимая пальцы в замок. — Если ты продолжишь свое заточение, это накалит атмосферу еще больше, и Аксель с отцом окончательно поссорятся. Они и так еле выносят друг друга. И тогда Аксель снова уйдет, и не факт, что когда-нибудь вернется обратно. И тогда наследником стану я. — А ты этого не хочешь? — уточнил Офер. — Очень не хочу, — горячо подтвердил Баграт. У него на лбу выступила испарина. Офер не припомнил бы случая, чтобы тот так волновался раньше. — Я не хочу становится королем. Эта ноша не для меня. И не для тебя, очевидно. Только Аксель из всех детей Арса на самом деле предназначен для власти. С этим ты не будешь спорить? — Не буду. — Тогда я прошу тебя, ради нас всех, ради тебя самого… и твоего будущего ребенка, прояви благоразумие. Аксель не виноват, что ему пришлось выбрать себе омегу. Мы все заложники обстоятельств… — Я все это знаю, — перебил Офер и закрыл глаза руками. Вскоре он почувствовал прикосновение теплой руки брата. Баграт обнял его и тихо сказал: — Мне очень жаль тебя, Фейри. Я не хотел бы быть на твоем месте. Но знай, что я не осуждаю тебя. — Меня не стоит жалеть, — сквозь слезы сказал Офер и попытался отстраниться, но Баграт не позволил. — Скажи семье, что я ни на кого не злюсь. Я рад, что Аксель вернулся и выйду из своих покоев, когда буду чувствовать себя лучше. Но ему пришлось выйти из покоев довольно скоро невзирая на свое самочувствие. На следующее утро после разговора с Багратом двор королевского дворца неожиданно заполнился островитянами. Офер увидел людей в нездешних одеждах на приземистых южных лошадях. В руках у нескольких всадников были бело-голубые флаги с черной эмблемой, которую трудно было разобрать с такого расстояния. Вскоре незнакомцы были окружены превосходящей числом толпой солдат королевской стражи. Глядя на это небывалое столпотворение, Офер чувствовал бешеное биение своего сердца и беспокойное шевеление плода в своем чреве. Он положил руку на живот и тихо сказал: «Твой отец приехал за нами, малыш». Офер произнес эти слова, сам не понимая их смысла. Они словно вошли в его мозг откуда-то извне, или напротив, из самой глубины его существа, которое у омег всегда мудрее рассудка. Далее все происходящее Офер ощущал, как во сне. Он и в самом деле лег в кровать и задремал, и против ожиданий, в его голове совсем не было мыслей и тревог. Вероятно, он так устал от внутренних терзаний, что наступил момент, когда его тело решило просто отключить их. Все дни после возвращения Акселя он часто дремал, ощущая все большую тяжесть растущего внутри него плода. И тот словно высасывал из него все силы, чему Офер не сопротивлялся, а напротив, вдруг стал чаще думать о будущем ребенке, и эти мысли были скорее приятными. Он представлял маленького мальчика у себя на руках, и если раньше эти картины казались ему навязанными обществом и его социальной ролью, то теперь они его радовали. Он словно убегал в эти мысли от неприятных чувств в отношении Акселя и его омеги, отца и того неприличного положения, в котором пребывал, навлекая позор на всю королевскую семью. *** О прибытии Нарвала король знал заранее, но никому, кроме своего помощника Бернарда и ближайших к трону военачальников не сообщил. Накануне Аксель прибыл на военный совет, но стража преградила ему путь, сказав, что король собрал всех, кто ему был там нужен. Альфа не удивился, привычное чувство досады, которое не оставляло его на протяжении всех этих дней, заставило сжать челюсть, развернуться и слишком громко стуча сапогами по каменному полу отправиться восвояси. Он видел, что королевские войска были срочно стянуты к столице, что дворцовый гарнизон при всем обмундировании марширует на плацу, словно готовясь к какому-то важному параду или сражению. В воздухе ощущалось  тревожное ожидание. Аксель не стал задавать вопросы военачальникам, муштрующим солдат до позднего вечера, несмотря на пронизывающий ветер, дующий с моря. Сам он пошел на стрельбище и выпустил добрую сотню стрел в мишень, одетую в бело-голубую тряпку с грубо намалеванным символом дома Нарвала. То, что король ожидает новой войны с островитянами, Аксель знал в первый день своего приезда в столицу. Но, поскольку их отношения с отцом так и не пришли в норму, наедине они военные дела так и не обговорили. На расширенных военных советах, где присутствовал Аксель, никаких стратегических шагов не обсуждалось, кроме закупки нового снаряжения и переформирования военных гарнизонов в пользу прибрежных поселений. Из донесений военной разведки, которые попадали Акселю в руки, он узнал о возвышении дома Нарвала, а вернее его главы, которого все звали так же. Словно бы его личное имя не стоило упоминания. Аксель понял, что этот островитянин был замечен еще в ту давнюю войну с островами, потерпел поражение, весь его клан был уничтожен, а сам он бежал за рифы. Там и отсиживался все эти годы, устраивая локальные бунты и грабя торговые суда королевства. И в этом он так преуспел, что многие торговцы предпочитали менять знамена сразу по отплытии из порта. Нарвал грабил только суда с красно-черным штандартом Берсонов. Арс Десятый пытался бороться с пиратами, но большого успеха не имел. Островитяне знали воды Теплого моря как свои пять пальцев, их небольшие одномачтовые корабли были гораздо манёвреннее тяжелых судов королевства. И даже пушки, которые на них были, не помогали настичь пиратов — те уплывали достаточно далеко, прежде чем бомбардир успевал прицелиться и поджечь фитиль. Формально Нарвал никаких бунтов в последнее время не затевал, но его частые и стремительные визиты во владения королевства не могли не вызывать беспокойства. Допрошенные островитяне говорили лишь о стремлении Нарвала заручиться дружбой местных вождей. И хоть те не признавались, лояльность их к этому головорезу не вызывала сомнений. Аксель думал, что по весне, когда погода улучшится, ему придется плыть в островные владения и наводить там порядок. И его эта мысль не радовала несмотря на то, что душная атмосфера королевского дворца и натянутые отношения с отцом его страшно тяготили. Иногда он даже скучал по своему северному походу. К счастью, переступая порог своей спальни, Аксель находил там Мантуса, один вид которого его успокаивал. Омега практически не покидал покоев, ходил на трапезу лишь в сопровождении Акселя и по-прежнему молчал. Одежды, что приготовили для него слуги, он носил неохотно, но все-таки смог что-то для себя приспособить и теперь больше всего напоминал Сирила — тот тоже всегда одевался очень скромно, предпочитая темные тона и свободный крой, скрывающий все изгибы его тела. Спали они по-прежнему на полу — Мантус ни в какую не соглашался ложиться в кровать. В итоге Аксель велел слугам вообще убрать ее из покоев и застелить толстыми звериными шкурами в несколько слоев освободившееся пространство. Омега оценил этот жест и благодарно прижался к альфе, едва слуги покинули комнату. Аксель тут же повалил его на свеже застеленное ложе и быстро им овладел. Мантус охотно ему подчинился и вообще никогда не отказывал альфе в ласке, хотя аппетиты того по приезде домой стали гораздо больше. В военном походе на секс не всегда хватало сил и времени, а сейчас, томясь фактически без дела во дворце, Аксель либо погружался в свои мрачные мысли и чувство вины перед Офером, либо находил временную передышку в объятиях Мантуса. И, поскольку второе было гораздо приятнее первого, секс заменил ему все — теплое общение с братьями и сестрой, признание его заслуг и поддержку со стороны родителей. Семья не приняла его выбор омеги — все, кроме Сирила смотрели на Мантуса как на недоразумение, в особенности в штыки нового родственника восприняла королева Марта. Выслушивая ее причитания по поводу «странного дикаря, чье место в лесу», Аксель оборвал ее, бросив фразу: «Мой брак — дело свершившееся», чем вызвал поток ее слез. С той поры он перестал бывать с матерью и сестрой наедине. Баграт никак не комментировал выбор брата, но тот и не нуждался в словах — Аксель все видел по лицу. Его средний брат был простой и открытой натурой, не особенно одаренной, но достаточно великодушной. Поэтому он не позволял себе никаких нелестных высказываний, при этом оставаясь при своем мнении. Король старшего сына и его новоявленного супруга едва замечал, а Сирил хранил молчание, которое можно было расценивать, как угодно. В его присутствии Мантус немел и при первом появлении королевского омеги едва не упал ниц — Аксель его удержал от этого шага. И все заметили, что фигура короля в глазах «этого дикаря с севера» вызывала гораздо меньше трепета. Сирил тепло обнял Акселя при первой встрече, улыбнулся в сторону Мантуса, но приближаться к нему не стал. В его неестественно голубых глазах застыло странное выражение, значение которого альфе не под силу было разгадать. Но самый болезненный удар Аксель получил от Офера, которого он так ни разу не увидел. Омега скрывался в своих покоях и игнорировал любые попытки с ним поговорить. Тревога за него и подспудное чувство вины за боль, ему причиненную, отпускали альфу, лишь когда он лежал в объятиях Мантуса. — Я совсем тебя заездил? — как-то спросил он омегу, лежа на нем сверху и не желая из него выходить после секса. Мантус как-то по-особому улыбнулся и покачал головой. Его тело сейчас легко принимало в себя огромный член Акселя, и альфа чувствовал желание омеги, пусть и не высказанное вслух. Впрочем, он не был уверен, что это не было просто формой его покорности. Аксель старался не быть слишком напористым, давать омеге время возбудиться, но, когда альфу накрывало досадой, он словно забывал об этом и мог быть достаточно грубым. Он вообще любил жесткий секс, за которым когда-то ходил в бордели Бергофа. Но проституток, в прямом смысле слова кровью и потом отрабатывающих свой нелегкий хлеб, ему не было жалко. А Мантус ему был дорог. Но сдерживать свои инстинкты у альфы получалось не всегда, и порой он чувствовал запах заживляющего бальзама, которым омеги пользовались после слишком бурных постельных утех. Мантус готовил его сам, но состав и аромат трав, в него входящих, альфе был знаком — похожим пользовались воины после сражений. У омеги были свои битвы, и Аксель не хотел бы поменяться с ним местами. Мантус, очевидно, понимал, что пришелся не ко двору семье альфы, который протащил его через полземли и поселил в переполненном людьми каменном замке. Вряд ли омега вообще видел столько народу за всю свою жизнь, сколько он ежедневно встречал в бесконечных каменных коридорах и зале торжеств. Аксель чувствовал его страх в такие моменты, не смущался брать его за руку и крепко сжимать его маленькую ладонь в своей. Здесь они словно были совсем одни против всего мира, и потому их союз становился еще крепче, и каждую ночь они скрепляли его заново. *** — Что, черт возьми, происходит? — вырвалось у Акселя при виде прибывшей делегации с островов. Он услышал шум приближающейся кавалькады и вышел на королевский двор, огибая старую часть замка, за которой было стрельбище. Прибывшие островитяне спешивались и держались кучей человек в тридцать. Аксель опытным взглядом воина оценил их число и вооружение — оно было легким — лишь короткие кинжалы и кожаные доспехи. Очевидно, островитяне прибыли на переговоры. Во главе был альфа огромного роста со светлыми волосами, собранными в короткую косу на макушке. Он был одет как воин, но во всем его облике прослеживалась кричащая роскошь, которая уже давно вышла из моды у аристократов королевства. Руки альфы были увешаны множеством толстых золотых браслетов с голубым и зеленым жемчугом — самыми дорогими сортами этого дара моря. В ушах тоже висели серьги, что было для альф вообще не типично. Аксель не сразу разглядел лицо незнакомца, а подойдя ближе, увидел, что оно рассечено шрамом, словно кто-то хотел снести ему голову, но тот вовремя увернулся. Гостей вышел встречать главный министр королевства — Бернард, и увидев его одежды, Аксель сразу понял, что к визиту послов тот готовился заранее. Он был одет роскошнее, чем обычно. Рядом с ним стояли стражники при полном параде. Аксель не расслышал короткого приветствия, Бернард сделал приглашающий жест, и островитяне стали снимать с поясов кинжалы и мечи, что было обязательным условием прохода в королевский дворец для всех, кроме семьи и стражи короля. Видя, как чужаки входят в широко распахнутые двери, Аксель испытал новый приступ досады. Почему он, наследник престола, не в курсе прибытия посольства? Сколько еще ему придется терпеть это унижение и пренебрежение его персоной? Наплевав на свой внешний вид, он как был в повседневной одежде зашел вслед за посольством и догнал Бернарда. Тот с тревогой на него посмотрел и склонил голову в знак приветствия. Вместе они направились в зал приемов, куда вели посланников. Аксель не стал задавать вопросов — все они в присутствии островитян были неуместны. Он шел вперед, ощущая острые взгляды чужаков, идущих позади, слышал их приглушенный гортанный говор, и в альфе все больше разрастался гнев. В зале приемов ярко горели огни, стены были украшены кроваво-алыми полотнищами с гербом рода Берсонов. Король восседал на каменном троне и выглядел с ним одним целым, словно нерушимая скала. Рядом в низком изящном кресле сидел Сирил. При виде Акселя он улыбнулся и подал ему знак встать рядом с собой. Главный королевский министр зачитал титулы Арса Десятого и произнес приветствие прибывшим послам, сопроводив их просьбой назвать себя. Вперед вышел тот самый огромный варвар с рассеченным лицом. Он поклонился с неожиданной для него учтивостью и громким голосом с сильным акцентом произнес свое имя — длинное и витиеватое, будто и правда был каким-то аристократом, а не пиратом с нищих Скалистых островов. — Я приветствую тебя в моем доме, Нарвал, — произнес король с непроницаемым выражением лица. — Сегодня ты и твои люди — мои гости. Вам будут оказаны все почести королевских гостей, через час вас ждет щедрый пир. — Я приплыл сюда не пировать, — возразил островитянин и сделал шаг вперед. Королевская охрана тут же бросилась ему наперерез — приближаться к королю ближе на официальных приемах было запрещено. — Поверь, мне тоже не до пиров, когда в моих владениях кто-то мутит воду, — проревел Арс громовым голосом. — Но мы — не дикари и привыкли соблюдать правила гостеприимства. Ты — мой гость, и прежде, чем вести разговоры, я предлагаю тебе преломить хлеб. — Этот обычай мне знаком, и его я нарушать не буду, — отозвался Нарвал. — Однако пиры в моих землях проводят в знак скрепления мира и заключения соглашений. — Думаю, мы просто по-разному называем одни и те же понятия, — неожиданно вмешался Сирил, встал и подошел к Нарвалу. Во взгляде островитянина Аксель на секунду заметил страх, который быстро сменился плохо скрываемой ненавистью. — Мы всего лишь предлагаем вам отдохнуть с дороги и разделить с нами трапезу. Пир, который скрепит наши будущие соглашения, мы отложим до времени. — Да будет так, — ответил Нарвал, отступил на шаг и поклонился. И Аксель видел, каких усилий островитянину стоил этот поклон. — Почему меня не поставили в известность о том, что к нам едет Нарвал?! — выкрикнул Аксель, как только за гостями закрылись дубовые двери. Он был настолько зол, что уже не считался с приличиями. — Мне как наследнику престола не надо знать о таких вещах?! — Он написал мне письмо с просьбой его принять. И я решил удовлетворить эту просьбу, — глухо отозвался король, вставая с трона и снимая тяжелую корону с головы — он вообще не любил ее носить. — Для этого решения мне не нужно было твое участие. Чем меньше людей знают о прибытии Нарвала, тем меньше шансов на беспорядки в городе. Однако, ты можешь присутствовать на переговорах. — Благодарю, — с сарказмом ответил Аксель. — Еще бы не мешало знать их предмет. — Бернард, дай ему письмо от этого пирата, — недовольно сказал Арс и отвернулся. Было видно, что он пребывает едва ли не в большей досаде, чем сам Аксель. Вместе с Сирилом они вышли через королевские двери зала приемов. Главный министр протянул письмо, которое скрывалось в его толстой кожаной папке, с которой он практически никогда не расставался. Пробежавшись глазами не слишком длинное послание, Аксель сказал: — Не думал, что этот варвар владеет столь изысканным слогом. — Я тоже, — согласился Бернард. — Однако, наши шпионы доложили, что у Нарвала неплохое образование. Насколько это вообще возможно для островитянина. Аксель пробегал строчку за строчкой снова и снова, глядя на размашистый почерк, который принадлежал очевидно самому Нарвалу. Суть его слов сводилась к желанию переговоров и готовности скрепить мир, но все фразы были достаточно обтекаемы, и потому понять намерения островитян из них было невозможно. Впрочем, Аксель и не ждал, что в подобном письме варвар будет предельно откровенен.