Дети Дракона

После длинного дня, наполненного бесконечными государственными делами, Аксель по привычке зашел в комнату, отведенную для детей Офера. Там было пусто и непривычно тихо. Камин не горел, игрушки, шторы и покрывала с кроватей исчезли. Комната больше не выглядела жилой. Аксель почувствовал себя глупо, но вместо того, чтобы уйти, сел в кресло, куда обычно садился, когда навещал племянников. За эти три месяца он привязался к ним, и сейчас ему пришло в голову, что было бы чудесно поселить их здесь навсегда. Вместе с Офером. Если бы было такое колдовство, которое смогло бы заставить Зигфрида Нарвала исчезнуть с лица земли, а острова в Теплом море провалиться в пучину, Аксель бы всерьез захотел им воспользоваться. Но даже у самой сильной магии есть пределы. Как и у любых людских возможностей. И Аксель считал, что это скорее хорошо, чем плохо. Все последние дни он провел в какой-то неясной тревоге о Мантусе, Офере, детях и своем будущем правлении королевскими землями, в том числе островами, которыми почти полновластно распоряжался сейчас Нарвал. Эта тревога усиливалась от того, что у него не было времени хорошенько все обдумать и принять взвешенное решение касательно судьбы брата. Он лишь успел отправить Баграта на Бланку, предприняв еще одну попытку вернуть Офера домой и освободить его от брака с Нарвалом, который всегда считал ошибкой. И ночь Зимнего праздника его в этой мысли лишь убедила. Если бы брат был счастлив в браке, пошел бы он так легко на измену? В том, что Офер сделал это намеренно, а не поддался внезапному порыву, Аксель не сомневался. Просидев в тишине полчаса и устав перебирать в голове тяжелые мысли, альфа поднялся с места и отправился в свои покои. Он застал Мантуса сидящим у камина. На его плечи было накинуто одеяло из шкур кролика разных цветов, скроенное довольно прихотливо и с большим искусством. Очевидно, это была одна из тех вещей, что Мантус привез с севера. Аксель снял сапоги и кафтан, сел рядом. Омега обнимал себя за согнутые колени и глядел в огонь. На лице его был покой и отрешенность. Альфа ему позавидовал, сам он о покое давно позабыл. — Я хочу, чтобы тебя осмотрел лекарь. Тот слепой старик или кто другой — неважно. Мантус сморгнул, вернулся к реальности, но не дал никакого ответа. Его лицо застыло. И вдруг Аксель услышал у себя прямо в голове слово «Нет». Он вздрогнул, внимательно посмотрел Мантусу в лицо. Тот не повернул к нему голову, а опустил взгляд, уставившись себе в колени. Омега практически никогда не прибегал к этому способу общения со своим альфой. Они понимали друг друга без слов. Но Аксель знал, что Мантус способен посылать ему в голову свои мысли. Альфа тяжело вздохнул. — Почему нет? Мантус мотнул головой и еще плотнее укутался в свое меховое одеяло. Ответа не последовало. — Помимо того, что твое упрямство глупо и опасно для тебя же самого, есть еще кое-что… — Аксель запнулся и почесал голову. — Не знаю, по какой причине ты хочешь все скрыть. Будь мы с тобой простыми людьми… Никто не поверит, что ты родил от меня ребенка, если я просто предъявлю его миру в день родов. Я не могу допустить, чтобы в происхождении этого ребенка кто-то сомневался. Мантус молчал, но характер его молчания изменился. Аксель уже научился в этом разбираться. Он терпеливо ждал, и спустя несколько минут Мантус кивнул. Альфа чувствовал, что это согласие далось ему нелегко. Той же ночью они снова пошли в каморку слепого Лисипа. Тот подтвердил то, что Аксель уже и так знал, но ему стало спокойнее оттого, что это сказал лекарь. — Он не хочет, чтобы я говорил, какого пола будет тот, кто родится осенью, — тихо сказал старик. — Я бы на твоем месте прислушался к его желанию. Люди там, откуда родом твой омега, суеверны. Они держат все в секрете до определенного срока, когда душа окончательно вселится в тело. — И какой это срок? — сухо спросил альфа, не глядя на Мантуса. Ему не понравилось то, что тот передает свои просьбы через старика, а не говорит с ним напрямую. — Не знаю, — ответил Лисип. — Он даст тебе знать. Аксель скрипнул зубами и вышел из покоев старика вслед за Мантусом. Потом ночью он лежал без сна и чувствовал новый приступ досады. Омега рядом тихо спал. Раньше он всегда чутко реагировал на настроение альфы, но в последнее время будто отгородился от него, охраняя свою драгоценную тайну, выращивая внутри себя свое сокровище. И хотя оно росло из семени Акселя, тот чувствовал себя будто отторгнутым и ненужным в этом процессе. А необходимость соблюдать тайну еще больше тяготила душу альфы. Ему хотелось ясности хотя бы в какой-то части своей жизни. Но его как нарочно со всех сторон окружал туман неизвестности. Что будет, когда отец отойдет от дел и отойдет ли до конца, или будет вмешиваться в дела, находясь как будто в стороне? Что будет с Офером и Нарвалом? Аксель совсем не собирался спускать последнему те вольности, что позволял старый король. Но и затевать с ним войну тоже было недопустимо. Кого из влиятельных вельмож и военачальников оставить при себе, а кого отдалить? Как распределить между ними полномочия? Присоединять ли северные земли к королевству официально и продолжать ли их освоение? Все эти мысли крутились по кругу в его голове, и ему сейчас так не хватало старого Мантуса, который доставал свой кожаный бубен и играл ритм, выгоняющий из головы всякую хандру. Альфе нужен был тот омега, что всегда умел его утешить любыми способами, например, по первому зову принимая его член. Не то чтобы сейчас Мантус отказывался, но секс как будто перестал его зажигать, и в его ласках было гораздо больше покорности, чем страсти. *** Офер перечитал письмо Акселя пару раз и отложил в сторону. В нем не было ничего такого, чего бы брат не сказал ему в ту зимнюю ночь, когда они были вместе. И это омегу и огорчало, и радовало одновременно. Аксель как будто пропустил мимо ушей все его просьбы не лезть в дела островов. Но одновременно повторил несколько раз, что готов на все, чтобы Офер был счастлив. И написал, что безмерно любит его. Омега сидел в кресле у незажжённого камина, погружаясь в сумрак начинающейся южной ночи. Зигфрид был в приемных покоях — обсуждал с Багратом дела островов, когда Офер сославшись на усталость, вернулся сюда, чтобы прочесть послание Акселя. Оно показалось омеге слегка сумбурным, словно брат был сбит с толку. Офер ощутил легкую досаду от этой мысли. Дверь покоев открылась, и оттуда появился Зигфрид. Слуга, неся позади него факел, прошел в комнату, установил его в держатель на стене, помог снять хозяину сапоги и, поймав его взгляд, поспешно вышел. — Чего сидишь без света? — буднично спросил Нарвал, стягивая с себя уже расстегнутый камзол. Офер не ответил, поднялся с места и тоже стал раздеваться. Это занятие его отвлекло, и когда он обратил взор на мужа, увидел, что тот читает письмо Акселя. — Не смей читать мои письма! — вспылил Офер и выхватил послание из руки Зигфрида. — Я и не сомневался, что твой братец захочет нас разлучить, — ядовито отозвался тот, сверля омегу глазами. — Только что ты будешь там делать? В его дворце? Ублажать его тайно под лестницей, как какая-нибудь поломойка? — Это ты любишь трахать слуг. Не суди всех по себе, — холодно произнес Офер, сжигая письмо в пламени факела. — А наш будущий король любит трахать своих братьев. А это даже в вашей развращенной столице считается страшным позором. Кстати, Баграта он тоже трахает? Иначе почему бедняга до сих пор не женат? — Заткнись! — выпалил Офер и хотел отвесить мужу пощечину, но тот перехватил его руку и притянул к себе. — Что ты написал ему в ответном письме? — Это тебя не касается. — Еще как касается! — заорал Нарвал, оттолкнул от себя омегу и отвернулся, положив руку себе на грудь. Словно оттуда рвались вся его ярость и ревность. Офер развернулся, снял с себя рубашку, отбросил ее куда-то во тьму и лег в кровать. Нарвал долго стоял к нему спиной, глядя в узкое окно, из которого было видно сейчас затянутое ночной мглой небо и слабый свет лун. Омега почти задремал, когда почувствовал, как Зигфрид ложится рядом с ним. Альфа тяжело опустился на спину и ставшим уже привычным движением накрыл живот омеги своей тяжелой ладонью. — Я ничего ему не ответил, — спокойно произнес Офер и сразу почувствовал, что Зигфрид заметно расслабился. Он перекатился на бок, жадно поцеловал омегу в губы, стал покрывать горячими поцелуями его грудь и живот, спустился ниже и взял его член в рот. Офер выдохнул с легким смешком, раздвинул ноги и позволил мужу себя ласкать. И когда последняя волна оргазма утихла, он закинул ноги на плечи Зигфрида и раскрылся ему навстречу. Тот трахал его в эту ночь долго, но без свойственной ему грубости. Так, как делал это раньше, когда Офер был в бремени. Тот успел снова возбудиться и кончить до того, как Зигфрид обильно излился внутрь его тела, заставляя пережить то трудно объяснимое чувство чисто физического удовлетворения и наполненности, которого всегда посещало омегу после анального секса во время беременности. — Если хочешь, это будет последний наш ребенок, — тихо произнес Нарвал лежа в темноте, вновь опустив руку на живот Офера. — Не давай обещаний, которые потом захочешь нарушить, — глухо отозвался тот. — Я останусь с тобой и без этих посулов. К тому же у нас с тобой получаются хорошие дети. — Это правда, — довольно подтвердил альфа. — Зигги так вырос за эти месяцы. — А Олли стал еще умнее. Зигфрид хмыкнул, услышав это замечание. — Как ты назовешь нашего третьего сына? — спросил омега. — Аларих. Так звали моего отца. — Так звали вождя варваров, который разрушил древнюю столицу Берсонов в гиблых землях, — тихо заметил Офер. — Он был из рода Нарвалов. Мой далекий предок. Офер ничего не сказал и вскоре услышал, как муж начал похрапывать. Отвернувшись от него, омега поджал ноги под себя и прижал ладони к своему округлившемуся животу. Последняя мысль этого беспокойного дня было об Акселе. Тот тоже неплохо знал историю королевства Берсонов.