Глубинный жемчуг

«Ты Диренни», говорит его бабка, и пятилетний Вейрак мгновенно перестает плакать. Диренни не плачут, даже когда умирают их отцы, ведь погибнуть за свой клан и родину — это честь, даже если о причинах и обстоятельствах смерти взрослые не рассказывают. Диренни не плачут, но запоминают всё: намёки, сплетни, недоговорки, а потом собирают кусочки в целое. И не плачут. Снова. [Когда-то Аслиэль Диренни жил в маленькой деревеньке Тиригель на острове Саммерсет. Однажды варварское племя Локваров начало грабить его деревню. Через несколько набегов Аслиэль изготовил зелье невидимости, и селяне сумели дать отпор. Впоследствии варвары схватили алхимика и заставили его приготовить то самое зелье. Аслиэль изготовил требуемое, но создав при этом яд, и все Локвары отравились. Аслиэль не плакал ни когда убивали его родных, ни когда его пытали, зато основал Клан. Локваров не оплакали вовсе. Слёзы — бесполезная вещь.] «Ты Диренни», говорит его мать, и шестилетний Вейрак перестаёт злиться, как по щелчку. Да, у него теперь есть младший брат, орущий глупый комок плоти по имени Алгар, но Диренни не обязательно любить друг друга, достаточно быть преданными семье, калану и клану. Это честь, ответственность, обязанность — и перспектива. Не важно, что за фасадом. Дружелюбие выгоднее. [Когда-то Диренни Сигнус, Лебедь Тиригела, открыла остров Балфиера и Адамантиновую Башню на нём и провозгласила всё это своей собственностью, постановив, что отныне весь клан будет носить её имя. Нулевая Башня, Место, где начал Оформляться Мир — до сих пор принадлежит Клану. Ты будешь идиотом, если пропустишь это мимо ушей.] «Ты Диренни», говорит Наставник, и Вейрак, утирая пошедшие от напряжения кровавые сопли, встаёт и выжимает из себя остатки магии, потому что даже на тренировке должен всегда выдавать максимум. В следующий раз этот максимум отодвинется немного дальше. А потом — ещё дальше. Для Диренни не существует границ кроме тех, что они сами себе поставят. Только так можно преуспеть: делая всё самому на пределе сил. [Когда-то, до того как Корвус Диренни систематизировал правила колдовства, призыв даже младшего даэдра всякий раз был опасным действием, которое лучше было даже не начинать. Теперь это могут даже подмастерья.] «Ты Диренни», с испугом произносит девушка, и Вейрак понимает, что больше её не увидит — она швея из рода швей, и скорее всего уже через сутки будет заниматься своей вышивкой где-нибудь подальше от Балфиеры, ну уж от его дома точно. Никто ему нового адреса не расскажет, ведь Диренни заботятся о своих отпрысках и их будущем, равно как и о будущем мира. Времена Гегемонии миновали; не стоит больше плодить предателей. [Когда-то ривы-командиры Диренни были мастерами ведения боевых действий, а сапиархи — мудрыми и просвещёнными. Когда-то Диренни основали свою Гегемонию и правили всем Хай-Роком от Эльтерического океана до Ротгарианских гор, а неды были их трэллами и наложниками. Клан был неразборчив в связях, что привело к возникновению целой расы бретонов, взбунтовавшейся позднее. Гегемония Диренни утеряна ныне. Но Клан был велик и поднимется снова. Нельзя допускать ещё одного размывания крови.] «Ты Диренни», говорит священник, и добавляет — «из Лаэранов», и Вейрак соглашается. Официально алаксон калана Лаэран Сантори состоит в изучении моря: мореходы, исследователи глубинной магии, специалисты по редким тварям, сапиархи… Вейрак впитывает всё, что слышит и читает, не имея никаких возражений относительно совмещения своего будущего и большого количества солёной воды. Но никто так и не может добиться от него, в какой точно конфигурации юноша это видит. Диренни не раскрывают своих настоящих планов даже своим, ведь так? А ещё много рискуют. Лаконичная «глубинная магия» не становится сюрпризом, хотя, изучая Трас, слишком легко пойти по неверной дорожке. [Когда-то искусство алхимии сводилось к едва ли не действиям наугад, пока Аслиэль Диренни не составил свой «Краткий альманах реагентов». Первые псиджики Артейума пригласили его вступить в свой орден. Диренни не просто умеют обращаться с магией, они и есть магия. Если они видят кривую дорогу, то исправляют её.] «Ты Диренни», слышит Вейрак, вступая на палубу своего первого исследовательского корабля, и вокруг него слишком много родственников, чтобы он не был с ними единым целым. Для Диренни не существует границ кроме тех, что они сами себе поставят. И не стоит забывать о дружелюбии. Только подобным способом можно преуспеть, по крайней мере теперь, но так было не всегда. [Когда-то, в дни алессианских реформ, Рийан Диренни был боевым магом и дипломатом, который вместе со своим более известным кузеном Айденом и менее известной кузиной Равен удерживал армии Алессианского ордена. Его бретонские легионы, вооружённые на средства Диренни и под их же командованием, контролировали всю землю далеко на восток, до Маркарта и Элинира. Когда-то, в Битве при Гленумбрийских вересках, войска Айдена Диренни разбили алессианские орды, безмерно превосходящие их числом, и отбросили их назад в Сиродил. Прямая война была хорошим и честным способом, но теперь, как реки в городах, течет более скрыто.] «Мы Диренни», — думает Вейрак, стоя у склепа, куда заносят тело его скончавшейся по болезни матери, и лишь приподнимает бровь, когда младший брат начинает рыдать. Алгар не понимает, почему старший немедленное берёт его в телепатический контроль и ставит по стойке «смирно». Алгар боится Вейрака; боится слишком сильно, чтобы ненавидеть. В конце концов, Диренни не плачут, и ещё должны уважать свой клан. Алгар уважает и слушается. [Когда-то на острове Саммерсет жили две сестры из Клана, Селенве и Лауриэль, дочери Охадил. Селенве уехала на Балфиеру, а вернувшись, застала Лауриэль и её учителя из Санхолда за осквернением тел предков, после чего некромант был убит, а сама девушка скована раскалёнными цепями. Селенве исполнила приговор родни и похоронила сестру заживо, а смотрители нанесли на тело Лауриэль особые руны, удерживающие душу в заточении. Там она и находится до сих пор, в Акрополе, замурованная заживо за свои ошибки — а призрак сестры оплакивает её. Диренни выпалывают сорняки — даже если это иногда значит беспощадно отсечь себе руку и вечно страдать от боли. Потому левой и правой лучше действовать сообща.] «Мы Диренни», — думает Вейрак, объезжая оставшиеся фамильные земли, просматривая документы, проверяя счета и составляя план, по которому максимум через двадцать лет должен выбраться из оставленных матерью долгов, не обращаясь к помощи калана, не продавая собственность и не заставляя младшего жениться даэдра знает на ком. Диренни всё делают сами. Правда, приходится работать на износ, а ещё позаботиться о нескольких очень особенных бутылках вина для проворовавшихся членов магистрата, но кровавые сопли давно в прошлом, а история Диренни изначально связана с… алхимией, даже на их гербе изображена реторта. Вейрак знает, как именно проявлять дружелюбие, и где текут скрытые реки. [Когда-то, до Равен Диренни и её «Правил приворотных заклинаний», наложение чар всякий раз проходило по-новому и заканчивалось неудачей девятнадцать раз из двадцати. Можно поправить реальность, никого не убивая, как и своё финансовое положение. Но Локваров так никто не оплакал, и это стоит помнить всем вокруг.] «Я Диренни», — улыбается Вейрак, когда спустя всего семь лет его представляют королю лично как подающего надежды сапиарха и крупного предпринимателя; и Хайделит отмечает его среди прочих. На Диренни можно положиться, ведь для них верность Родине, калану, короне — самое важное, что может быть… пока это в их интересах, разумеется; уважай их — и получишь выгоду. Наверное, Диренни — самое альтмерски-[как Адамантиновая Башня]-крепкое, что только можно показать тем, кто вздумает угрожать Саммерсету, и король — показывает врагу именно Вейрака, словно неприличный жест, приставляя его куда ближе к маормерскому носу, чем все думают. Диренни никому не рассказывают о планах: ни своих, ни короны. [Когда-то, за единый день, Пелладил Диренни построил из раскиданных обломков лилмотиитских руин тюрьму Блэкроуз, призвав себе на помощь армию каменных атронахов. И это не то чтобы неповторимый подвиг.] «Я Диренни», улыбается посол Вейрак, ступая на плавучие земли Пиандонеи. Это как раз то, о чём он не будет никому рассказывать, только королю. Маормерам, увы, наплевать, что значит «Диренни», потому что Гегемония наводила страху к востоку, а не к западу от Архипелага Саммерсет, и всего-то полторы сотни лет, но задача посла — объяснить морским эльфам всё хорошенько. Может быть, показать. И не забывать о дружелюбии… [Когда-то Перегрин Диренни потопила возле Сентинеля целую флотилию Ра Гада, соединив волю свою с волнами залива Илиак. Сложно сказать за что она боролась; но корона Саммерсета в результате только выиграла, а умение поладить с солёной водой — осталось Клану.] «Я — Вейрак», шепчет он в мерцающих комнатах Пиандонеи своему новому врагу и любовнику, и тот ругается на маормерском. Но запоминает. Это — Вейрак. Сложно не запомнить мера, который способен оседлать горящего морского змея; мера, который дерётся, как даэдра, а на празднике Доблести рискует нырнуть вместе со всеми, одолеть под водой белую акулу и потом, согласно ритуалу, сожрать перед самим Оргнумом её сердце, не поморщившись и не сблевав. Его начинают уважать и довольно скоро получают выгоду, потому что король Оргнум прекрасно знает: Диренни слушают и запоминают, а потом собирают целое из кусочков. Белой Акуле можно ничего не разжёвывать — сама разжуёт и проглотит, выбрав наиболее лакомые куски. И ошибаются все те, кто думает, что знают её планы. Даже те, кто считает, что приручил. Оргнум чует особенную метку, и ему нравится играть с подобным. [Каждого Диренни аристократического происхождения, достигнувшего поры зрелости, приводят в Нулевую Башню, провожают в Своды Основания и показывают Нулевой Камень. Ему дозволяют прикоснуться к нему — однажды — и почувствовать трансцендентную мистическую силу, пронизывающую его, силу, что никогда не станет подвластна даже Клану. А в металлической стене напротив показывают Серебряную Апертуру, дверь с замком из тринадцати медленно вращающихся в разные стороны дисков, портал, что никогда не открыть. Диренни утешают себя мыслью, что если даже они никогда не смогут извлечь силу из Камня или отомкнуть замок Апертуры — пусть так, но совершенно точно, что никому другому сделать это тем более не удастся. И Диренни возвращаются наверх в свой мир, творят что-нибудь особенное — им не к лицу смиряться с поражением. Это их алаксон — стоять у края мира и в его центре.] «Я — Вейрак», подписывает Белая Акула все отчёты, и Саммерсет ждёт их. В них ровно то, что нужно, ведь Диренни заботятся о будущем, и это значит ровно то, что значит, даже, если ты — побратался со своим врагом. Возможно, имена шпионов и тайных агентов не вписывают в историю, но Клан, как Башня, — это ось. Не все заклёпки Колеса на виду. [Нулевым камнем займётся кто-то ещё. Каждый Диренни сам — Нулевой Камень и Башня, и упорядочивает мир вокруг себя. Если долго ищешь ответ на вопрос, начинаешь звучать похоже.] «Я — Вейрак», — говорит он королю Хайделиту, вернувшись, и улыбается, белозубо и дружелюбно. Клан опирается на наиболее сильных своих представителей, но иногда опора слишком неудобна — всё время выше или ниже остальных, и о ней лучше забыть на время. Вейрак становится подпоркой для трона, и, конечно, король прекрасно помнит, откуда что взялось — но «Вейрак» становится совершенно особенным знаком качества. Уважай его — и получишь выгоду, и это самое разумное, ведь дружелюбие — выгоднее, и история его рода связана с риском, алхимией и полным отсутствием границ, а ещё с Башнями и умением молчать. Каждый из Диренни знает, какова цена поражению. Каждый из Диренни органически неспособен смиряться. Вейрак Сантори ‘лэн Лаэран — безусловно, Диренни, ведь они всё делают сами, в том числе и себя самих. Вейрак строит нечто там, за морем; Алгар остаётся заведовать семейными землями, и оба счастливы, один — что отодвигает горизонт, а другой — что не обязан этого делать. За тем и существует клан. Затем каждый из них касался Загадки. …А потом всё катится в бездну, но, даже падая, Вейрак всё равно остаётся Белой Акулой, которой нет больше смысла быть дружелюбной, или не плакать, или молчать, но она не умеет всего этого — умеет только никогда не сдаваться, и упорядочивать мир, и рвать на части тех, кто посмел поставить ей границы.