Улыбка Феникса

За старой мельницей, в поросшей осокой низине, раскинулось озеро. Ночь была безветренной, и зависшая над поляной луна, как в зеркало, любовалась в его ровную гладь. Бледное мерцание, серебрившее поверхность воды, напоминало Юго открытый портал заап. Время от времени он находил под рукой мелкий камешек и запускал его в самый центр воображаемого портала. Луну в озере покрывала рябь, и по черной глади начинали растекаться концентрические круги. Дождавшись когда все успокоится, он снова бросал камень. Мальчику не было покоя. Наконец, обхватив колени и опустив на них подбородок, он остался сидеть неподвижно. Замер, почти как те валуны, что выступали по краям озера. В груди невыносимо ныло, а голова была пуста, и в этой пустоте раз за разом всплывали слова Адамая. Подобно эху, слова накатывали на уставший рассудок, как волны на пологий берег. – Не замерз на земле-то сидеть? – голос Руэля раздался совсем рядом. Юго обернулся и в темноте сразу различил сутуловатую фигуру энутрофа, пробирающегося к нему через осоку. Юго только молча вздохнул. Оставалось гадать, как энутроф так быстро разыскал его укромный уголок за мельницей. Не дожидаясь когда его пригласят, Руэль подстелил на землю походную накидку и уселся рядом с Юго. Старик не спешил тревожить парня расспросами, он терпеливо ждал когда малец сам заговорит. А если не заговорит, Руэль просто посидит рядом. Теплый ночной воздух, наполненный ароматами медовых трав, сырой земли и цветущих вод опьянял похлеще грога, и старик совсем не возражал вот так, без слов, посидеть в камышах на бережку, подумать о своем. – Как Адамай? Руэль уловил затаенную надежду в приглушенном голосе мальчика. Что он надеялся услышать? Что дракон сменил гнев на милость и готов во всем согласиться с братом? – Где-то остывает на свежем воздухе, – непринужденно ответил старик, вытянув свои тощие ноги к самой воде. Упоминать о выбитой двери сейчас было ни к чему. Вернется, сам увидит. Да и о том, что дракон едва не подпалил им мягкие места, тоже. – Если бы он хоть раз меня выслушал… – тоскливо произнес элиатроп, протягивая руку к покачивающимся прутьям камыша. Потребность выговориться, высказать хоть часть той тяжести что давила на сердце, одолевала Юго все сильней. – Адамай мыслит совсем по-другому, и понадобится время, много времени, чтобы вы научились находить общий язык, научились слушать друг друга. Струд смотрел куда-то вдаль, за верхушки векового леса, и в ночном свете отчетливо вырисовывался его причудливый профиль. Только сейчас, приглядевшись, Юго уловил сходство старого энутрофа с совой. Тот же крючковатый нос, круглые глаза и кустистые, вздернутые брови. – Помню когда мы с твоим отцом вылавливали негодяев, – заговорил Струд, – у нас не раз случались разногласия. Бывало гоняемся-гоняемся за каким-нибудь отморозком, караулим-караулим, изловим на силу, а папа твой, возьмет и отпустит его с миром. Сколько кам я потерял с его добросердечностью! – причитал сквалыга, – Сколько раз оставался без калыма! И, заглянув мальчику в глаза, неожиданно добавил: – То, что ты жалеешь этого Килби, вполне естественно. У вас это семейное. Мальчик едва не подпрыгнул: – Жалею? Да где там… – с явной досадой он бросил в воду еще один камень, – Килби противен мне не меньше, чем Адамаю. Знать, что он так ничего и не понял, что ни капельки не раскаялся, что винит нас во всех несчастьях мира, хотя сам!.. – его душила злоба, - Когда я приношу ему еду в подвал я даже скрыть не могу как он мне гадок. – Юго, тогда что? Юго молчал, склонив голову так, что шапка, съехав на нос, совсем скрыла глаза. Старик стал подумывать, что мальчик опять замкнулся в своих мыслях и уже не ответит, как вдруг: – Я часто думаю о Ноксе. Тогда в часах, на горе Зинит, я готов был убить его, меня переполняла боль и такая жгучая ненависть, какой я с роду не испытывал. За Гроуви, за Амалию, за все что он сделал. Представить трудно, но в те минуты я готов был убить. Все произошло само собой. И вот он, на коленях, среди кучи обломком своего некогда грандиозного механизма, убивается и плачет над элиакубом, взывает к нему, как умалишенный, – он говорил так, будто пережитое неотступно стояло у него пред глазами. – Не знаю, может, мне просто показалось, но я что-то увидел в нем. Проблеск чего-то человеческого. А потом он просто пропал. Я все думал, куда он ушел, и нужно ли его искать. Может прозвучит странно, но мне хотелось встретиться с ним вновь. Может чтобы больше узнать про элиакуб или просто хотелось понять его самого. Я так больше его и не встретил. Уже никогда не встречу. Руэль очень внимательно слушал маленького элиатропа. Он мягко сказал: – Малыш, в случившемся нет твоей вины. – Наверное, – вяло отозвался Юго, – и все же меня преследует гнетущее чувство, будто это я его убил. Понимаешь? Что все могло сложиться по-другому. Руэль подался вперед, кустистые седые брови сомкнулись на переносице, он крепко задумался, словно соображал, под каким из сотен верстовым столбом по дороге из Бракмара в Бонта могла выпасть кама из его кармана. Юго продолжал: – Все думают, что я сочувствую Килби, защищаю его. Вранье! Себе я сочувствую. Адамай прав, когда говорит, что у меня кишка тонка сделать, что следует. Как представлю, на что я должен его обречь… Я был в том измерении, осязал эту пустоту - удушающую, оглушительную, слепящую! Я и представить не мог, что пустота способна, буквально, раздавить человека. Брось я его там, и часть меня навсегда останется запертой вместе с ним. Я буду возвращаться туда снова и снова, буду видеть его искаженное ужасом лицо, слышать его вопли. Это навсегда останется со мной. Юго уже не сдерживал себя и дал волю душившим его переживаниям. – Ну-ну, – похлопал его старик, – это ничего, будет легче. – Руэль, что же мне делать? – казалось мальчик истратил последние силы в борьбе с безысходностью собственного положения и готов был прислушаться к любому совету. – Не горюй, дружок, вот увидишь, старина Руэль что-нибудь придумает. – Правда? – Разве я когда-нибудь тебя обманывал? Губы мальчика тронула улыбка, такая по-детски доверчивая, что старику даже сделалось совестно. Нет, он не собирался обманывать маленького друга, но положение и вправду было скверным. Выбор невелик. Разве что был один способ… Одна старая как мир хитрость. Чтобы отвлечь мальца от мрачных мыслей он спросил: – А теперь скажи-ка мне вот что, ты когда последний раз ложился спать? Мальчик растерянно повел плечами: – Как-то не до этого было. – Отправляйся-ка ты, парень, на боковую, тебе нужно хорошенько выспаться. Сил набираться. Ты похож на бледную тень. Они посидели еще некоторое время и окончательно успокоившись, Юго решил последовать совету энутрофа и пойти поспать. – Юго! – Да. Струд спросил: – А что этот Килби любит? – Не понял, - Юго захлопал глазами, в конец озадаченный. – Ну что ему нравится? – пояснил энутроф. – Какой странный вопрос, Руэль, – Юго всматривался в лицо старика, силясь разгадать, что кроется за этим неожиданным интересом со стороны энутрофа. Потом с минуту подумав, он вскинул глаза на усыпанное звездами небо и произнес, – Кросмоз! Я не уверен, но сколько я с ним пересекался, он все твердил про свой Кросмоз. Когда мальчик ушел, причин сидеть на озере у Руэля не осталось, и он поспешил выбраться из камышей. Терять время непозволительно. Еще затемно он ушел из Емельки. О своем поспешном отбытии Струд предпочел умолчать и уйти по-тихому. Он рассчитал, что до северного побережья ему добираться дня два, а то и три, и это при удачном стечении обстоятельств, исключив непредвиденные расходы, разбойников, непомерные цены за ночлег на постоялом дворе и прочие прелести большой дороги. От побережья, если волны не будут свирепствовать, а капитаны местных суденышек не вздумают драть три шкуры, до Поющих Утесов он доберется к концу недели. Руэлю оставалось только верить, что его путешествие не обернется выброшенными на ветер камами, и что за время его отсутствия братья не переубивают друг друга.